Через несколько дней Жулиана встала с постели и сразу же отправилась к Дамиао: уж он-то должен был сказать ей, куда они отвезли её сыночка. Дамиао рассказал ей про колесо судьбы и солгал, что не слышал от малыша ни звука, пока вёз его в монастырь.

- Поедем туда! – воскликнула Жулиана. – Сёстры скажут мне, где они похоронили моего мальчика!

- Он жив, твой мальчик! Он жив! – вскричала Мариана. Она была не в силах больше выносить эту муку, она не могла больше скрывать правду, тем более что Жулиана узнала бы её и сама через час или два. – Можешь проклинать меня до конца своих дней, потому что я отвезла твоего сыночка к монахиням, но он был жив.

- Я так и чувствовала, так и чувствовала, - сбивчиво, торопливо заговорила Жулиана, словно бы даже не удивившись счастливой новости. – Я ведь слышала его крик. Поедем быстрей. Заберём его оттуда!

Она говорила это, но сама не верила твоим словам, не верила, что через несколько минут будет держать сына в своих объятиях.

Дамиао не мог отказать ей. Жулиана ехала и всю дорогу молилась, но сердце сжималось больно-больно, и она не чувствовала никакой радости.

Материнское сердце – вещун: в приюте её ждали печальные новости.

- Посмотрите сами, может быть, вы найдёте своего сына, - предложила ей благообразная монахиня, услышал сбивчивый рассказ Жулианы, и провела её в детскую комнату.

- Но, я же, не видела его, не держала на руках, как же я его знаю? - чуть не заплакала Жулиана.

- Он был такой беленький, такой хорошенький, - вступила в разговор Мариана, моля Бога, чтобы малыш нашёлся, и с её души сняли этот тяжкий грех.

- Нет, сейчас у нас только маленькие негритята и мулатики, - сказала монахиня. - Белые дети очень редко попадают к нам, и их сразу усыновляют. Вот был такой один недели три назад.

- Это он и есть! – воскликнули в один голос Мариана и Жулиана. – Скажите, где он? Что с ним?

Оказалось, что его усыновила и зарегистрировала как своего состоятельная испанская пара. Едва найдя, Жулиана вновь потеряла сына. Мальчик Жулианы, хоть и был жив, но для неё был потерян навсегда. Передавая ребёнка с рук на руки, монахини стирали его прошлое, и не было случая, чтобы мать искала ребёнка, положенного на колесо судьбы.

Возвращаясь из монастыря, Жулиана сидела как каменная. Она помнила слова Франческо о необходимости сделать шаг навстречу жизни, но шаг этот она сделает, лишь уйдя из того страшного дома. Попав туда, она лишилась Матео, потом у неё украли ребёнка… Нет! Она не останется там больше ни секунды!

Между тем Мариана успела рассказать всё Марко Антонио, и он был потрясён поступком матери.

- Как ты могла? Как тебе такое в голову могло прийти? - повторял он в растерянности.

Жулиана прошла мимо него, даже не поглядев его сторону, она шла как слепая, никого вокруг себя не видя, и Марко Антонио понял, что случилось непоправимое.

- Мы с отцом тебя любим, Жулиана, - начал он. – Останься с нами.

Жулиана говорила отчёждённо, бесцветным голосом, словно бы самой себе. Но когда в комнату вошла Жанет, в глазах Жулианы блеснула такая ненависть, что, не схвати её за руку Марко Антонио, она бросилась бы на свекровь и растерзала ту, как это сделала бы разъярённая тигрица, у которой отобрали детёныша.

Напуганная Жанет вышла, прикрыв за собой дверь.

Жулиана вновь потухла и окаменела.

Марко Антонио отступился. Он ощутил своим любящим сердцем, понял рассудком, почувствовал кожей, что настаивать на чём-то в эту секунду - значит потерять Жулиану навсегда. Она была на грани жизни и смерти, разума и безумия, и нужно было сберечь это хрупкое равновесие, чтобы она осталась по эту сторону жизни.

- Я люблю тебя, - снова повторил он. - И буду ждать, чтобы ни случилось!

Жулиана двинулась к лестнице как сомнамбула и не спеша стала подниматься в комнату.

- Может она ещё и не уйдёт, - понадеялся Марко Антонио, - завтра мы вызовем врача, я снова буду за ней ухаживать…

Но Жулиана ушла. Когда? Куда? Никто не заметил. Наверное, выскользнула на рассвете серой тенью и пропала вместе с отступающей темнотой.

Узнав, что Жулиана ушла, Марко Антонио бросился ничком на кровать и застыл, словно мёртвый.

- Дурачок ты, дурачок, - начала своё утешительное слово Жанет, подходя к кровати сына. - Она же тебя не любила! И не полюбила бы никогда! Кто знает, сколько бы тебе пришлось растить ублюдков, если бы она осталась с тобой?… Нет её, и, слава Богу!

- Ты мне больше не мать! – истерически закричал Марко Антонио. – После того, что ты сделала, ты мне больше не мать! Убирайся отсюда!

- Может, это ты уберёшься из нашего дома вслед за своей итальянкой? – высокомерно спросила Жанет. – Может, и ты не можешь жить со мной под одной крышей?

- Оставь сына в покое! - яростно процедил вошедший Франческо. – Самое лучшее, что ты могла бы сделать, это уйти! Собрать свои вещи и уйти! Видит Бог, я долго терпел. Но и моему терпению пришёл конец!

- Не вам мне указывать, мужичьё, - с тем же высокомерием выговорила Жанет и проследовала к лестнице. – Я единственная среди низкопородного быдла, кто печётся о чести дома Мальяно. И не вам мне указывать, как мне поступать.

С этого дня жизнь в доме Мальяно разладилась окончательно. Марко Антонио снова начал пить и приходил домой под утро, едва держась на ногах. Франческо перебрался спать в комнату для гостей, а обедал, и ужинал на кухне. Никто больше не разговаривал с донной Жанет, но она по-прежнему приказывала накрывать себе обед в столовой и садилась одна за огромный стол, освещённый серебряными шандалами, и в торжественном молчании вкушала пищу.

Франческо улучил момент, когда Марко Антонио только собирался уходить из дома, и с укоризной сказал ему:

- Мне кажется, Жулиане не понравился бы твой образ жизни. Ты ведёшь себя не по-мужски.

- Моя мать… - начал Марко Антонио.

- Ответит сама за всё, что натворила. А тебе придётся отвечать за себя. Представь, что Жулиана вернулась, чем ты встретишь её?

Марко Антонио понурился. Отец был прав, как всегда, ему и самому было тошно на себя смотреть, но дорожка была такой привычной, такой знакомой…

- Мы должны найти малыша Жулианы, - тихо сказал Франческо, - и тогда она вернётся к нам.

- Вернётся к нам, - эхом повторил Марко Антонио.

Алтину наслаждался гостеприимством семейства Гумерсинду. Леонора баловала пострадавшего необыкновенно вкусными итальянскими вкусными итальянскими блюдами, а хозяин дома потчевал его вином. Алтину почувствовал себя как дома у своих новых родственников, проникся к ним самым искренним расположением и дружбой. Засидевшись как-то с Гумерсинду за стаканом вина, он вдруг вспомнил необыкновенно вкусный ужин и растроганно сказал:

- Жаль, что дона Мария уже легла, я бы поблагодарил её за то чудесное воспитание, какое она дала своей дочери.

Гумерсинду довольно улыбнулся.

- Да, дочки у нас хорошие, - согласился он, - мужья на них не жалуются.

- Как можно жаловаться, когда жена готовит такие макароны, да ещё с соусом. Я бы так и начал: сеньора Мария, вашу Паолу я полюбил как родную дочь. А уж как её любит мой Аугусту!…

- Какую ещё Паолу? – вскинулся Гумерсинду. – Мою дочь зовут Анжелика и никаких макарон она готовить не умеет. Бразильянки умеют готовить фасоль и кукурузу, а макароны любят итальянцы.

- Так она и есть итальянка, - добродушно подтвердил Алтину, - и Аугусту её очень любит, и макароны тоже.

- А мою Анжелику и фасоль? – грозно спросил Гумерсинду.

- Тоже очень любит, - кивнул Алтину. – Мой сын очень любит их обеих. Они обе замечательные женщины. И я тоже их очень люблю.

Гумерсинду не пришлось излишне стараться, чтобы выведать у своего свата всю правду о любовных шашнях зятя.

Алтинуто ли под влиянием винных паров, то ли от полученного удара камнем сделался болтливым донельзя и охотно рассказал обо всём: и о доме для Паолы, и о двойной жизни Аугусту.