— Нет! Все совершенно изменилось! — вскричал Львов таким трагическим голосом, что Керенский, привыкший ко всяким выходкам записного шута, все же удивленно вскинул брови. — Я должен сделать вам формальное предложение!
— От кого?
— От Корнилова.
— Он вызывает меня на дуэль?
— Хуже! Генерал Корнилов поручил мне передать вам, что дальнейшее пребывание у власти Временного правительства недопустимо. Вы должны сегодня же побудить членов кабинета вручить всю полноту власти верховному главнокомандующему, а до сформирования нового состава совета министров передать текущее управление делами товарищам министров, объявить военное положение по всей России!
Владимир Николаевич выпалил все это единым духом, заглотнул воздух и продолжил:
— Генерал Корнилов нигде, кроме как в Ставке, не отвечает за вашу жизнь, а посему предлагает вам и Савинкову в эту же ночь выехать в Ставку, где вам предназначен пост заместителя премьер-министра, а Савинкову портфель военного министра. О своем отъезде в Могилев вы никого предупреждать не должны!
Он снова судорожно заглотнул воздух, но смолк.
Керенский в изумлении глядел на него. Расхохотался:
— Бросьте шутить! Наплели такое!
— Какие шутки! — с новой энергией и отчаянием вскричал Львов-2. Положение в сто раз хуже, чём вы даже можете подумать! Чтобы спасти свою жизнь, вы должны немедленно исполнить все требования генерала! Вы обречены!
Керенский все еще остолбенело глядел на бывшего обер-прокурора. Подумал было: не свихнулся ли он?.. Но тут же мозг начал лихорадочно выбрасывать, выстраивать, замыкать в единую цепь час назад еще разрозненные звенья: продвижение конных дивизий, заседание ЦК партии кадетов; «Союз офицеров»; визит казачьих атаманов, поведение самого Корнилова — начиная от первого ультиматума и кончая выступлением на Государственном совещании в Москве… И эта странная вчерашняя телеграмма — в его адрес для передачи Львову. От Добринского и с вызовом Родзянки. С вызовом куда, в Ставку?.. Без Родзянки и Милюкова, это он уже точно знал, не могло обойтись ни одного сколь-нибудь важного государственного дела!..
Он не заметил, что выскочил из-за стола и мечется, натыкаясь на кресла, по огромному царскому кабинету.
Замер перед бледным, взмокшим, перепуганным Львовым:
— А что, Корнилов вызывает в Могилев и Родзянко?
— Да, да! И его, и других выдающихся лидеров и деятелей!.. Я сам… он запнулся, — сам видел, как он писал вызовы!
«А что же Савинков? — метнулась было спасительная мысль. — Он же только-только из Ставки… Он же доложил: Корнилов на все согласился! Или он с ними заодно?..»
— Вы когда приехали?
— Сию минуту! Прямо с поезда — к вам!
«Неужели все перевернулось за одни сутки?.. Или Корнилов обманул управляющего?.. Или Савинков с ними в сговоре?..»
Он все еще колебался.
— Вы сами понимаете, Владимир Николаевич, если я сейчас появлюсь в Малахитовом зале и сделаю такое заявление министрам, мне никто не поверит: меня поднимут на смех. Я отлично вас знаю, совершенно вам доверяю. Но не могу же я сказать такое голословно.
— Я передал все точно, — отозвался Львов, — Я ручаюсь за сказанное.
— В таком случае изложите требования главковерха на бумаге.
— С удовольствием! Вы же знаете: я никогда неправды не говорю!
Керенский пододвинул ему лист, перо и чернильницу. Проследил, как посетитель начал выводить:
«1) Генерал Корнилов предлагает объявить Петроград на военном положении.
2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки верховного главнокомандующего.
3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временно управления министерствами товарищам министров впредь до образования кабинета Верховным Главнокомандующим».
Последние два слова он вывел с прописных литер.
— Подпишите. Проставьте дату.
— Пожалуйста: «В. Львов. Петроград. Августа 26 дня 1917 г.»
Керенский больше не сомневался: да, так оно и есть!.. Но решение — как поступить? — еще не приходило. Подчиниться? Выступить против?..
— Хорошо… Хорошо… — пробормотал он.
— Вот и замечательно! — с облегчением проговорил Львов-2. — Куда вам против них всех!.. Теперь все разрешится миром. Господь вразумил вас… По-божески… Они там тоже хотят миром, чтобы власть перешла от одного правительства к другому законно… — Запнулся: — Ну а вы что же, поедете в Ставку?
Керенский интуитивно уловил нечто, насторожился:
— Не знаю… Смогу ли я быть министром у Корнилова?.. Ехать или не ехать, вы как думаете?
— Не ездите! — не выдержал, вскочил и взмолился Львов. — Христом богом заклинаю: не ездите! Для вас там ловушка уготована — арестовать вас там и убить хотят!
Керенский почувствовал холодную сосущую пустоту под ложечкой. Еще никогда смертельная опасность не представала перед ним так явно: «Как только увидел эти бурые глаза вепря… Так нет же!..»
— А как быть?
— Уезжайте куда-нибудь подальше, только подальше! И уповайте на милость всевышнего, он милосерден!
Бывший обер-прокурор святейшего синода даже осенил Керенского крестным знамением. Но в душе министра-председателя еще теплилась надежда:
— А что будет, Владимир Николаевич, если вы ошиблись или над вами пошутили?.. Ведь это очень серьезно. То, что вы написали. — Он повертел перед лицом Львова листком, им написанным.
— Ни ошибки, ни шутки здесь нет, — с настойчивостью ответил Владимир Николаевич. — В Ставке вас ненавидят… Уезжайте немедля. Бог велик милостию.
«Бог-бог, да и сам не будь плох!..» Министры, зная легковесность Львова, не поверят его записке. Да и сама записка… У Керенского уже вызревал план действий.
Прежде всего надо «закрепить» соучастника, то есть заставить повторить все им сказанное при третьем лице, свидетеле. А перед тем стоит связаться по аппарату Юза со Ставкой и получить подтверждение из первых рук. А ну-ка!..
— Владимир Николаевич, а что, если я переговорю с Корниловым?
— Замечательно! Вы убедитесь, что я не погрешил против истины!
— В таком разе через час приезжайте в военное министерство на Захарьинскую. Там есть аппарат. Будем вести разговор вместе.
Выпроводив посетителя, Керенский вызвал адъютанта:
— Распорядитесь, чтобы мне приготовили на восемь часов связь по Юзу с главковерхом, а к девяти пригласите в мой кабинет помощника начальника управления милиции Балавинского и помощника командующего округом Козьмина. — Оглядел комнату. — Пусть они оба, в момент моего возвращения, станут вон там, за портьерами.
— З-за портьерами? — адъютант от изумления не мог закрыть рта.
— Вы плохо слышите? Исполняйте. Прикажите подать мой автомобиль.
По дороге на Захарьинскую министр-председатель еще надеялся, что Корнилов с недоумением спросит: «Какой-такой Львов? Что подтвердить?»
Телеграфист снял с аппарата ленту:
— Верховный главнокомандующий на проводе. Львова не было. Да оно и к лучшему. Керенский сыграет за двоих.
— Здравствуйте, генерал, — начал он диктовать. — У аппарата Владимир Николаевич Львов и министр-председатель. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведения, переданным Владимиром Николаевичем.
Аппарат застучал. Не в силах побороть волнения, Керенский склонился к ленте через плечо телеграфиста.
«Здравствуйте, Александр Федорович. Здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок».
Керенский изобразил из себя Львова, даже начал говорить, подражая его елейному голосу:
— Передавайте: «Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю: то определенное решение нужно исполнить, о котором вы просили меня известить Александра Федоровича только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от вас Александр Федорович колеблется мне вполне доверить».