— Ого!..

— К сожалению, многие непосвященные за океаном тоже восклицают: «Ого!» — мистер Френсис придвинул листок. — Но давайте подсчитаем. Содержание одного полка нашей армии обходится казне Соединенных Штатов в десять миллионов долларов в год. — Он вывел цифру «10». — Россия в данный момент имеет против Германии на фронте шестьсот сорок полков. Так что же нам выгоднее: за эти пять миллионов долларов заставить воевать всю русскую армию или послать в Европу хотя бы один наш полк? — Под рукой Дэвида Френсиса выросла колонка цифр. Расчет оказался поразительным: один американский полк стоил вдвое дороже, чем вся русская армия. — Я не говорю уже о сохранении жизней моих соотечественников в войне. — Посол подчеркнул колонку, как бы собираясь подвести итог. — Не скупитесь. Не жалейте доллары и фунты на укрепление морального состояния русской армии и гражданского населения России. Поддерживайте нужных людей. Подкармливайте как можно больше газет и журналов, чтобы они готовы были разделить нашу точку зрения. Устраивайте солдатские клубы. Открывайте просветительные кафе. Преподносите подарки. Обещайте еще более щедрые дары в будущем. Словом, действуйте и действуйте!..

С этим напутствием он наконец и отпустил агента.

Моэм приказал извозчику гнать на Лиговку. Слава богу, послы кончили пичкать его нравоучениями и советами. Он уже сам жаждал действия. И не меньше — новой встречи с Сашенькой. Тогда разрыв был резким, бурным. Сашенька, обманув очередного своего супруга, сбежала на недельку с Вильямом из Лондона в Париж. Однако эта злосчастная неделя, проведенная под одной крышей, все и погубила. А вчера вдруг оказалось, что Сашенька снова пылко обрадована встречей. Подъезжая к дому князя Короткова, Моэм вдруг вспомнил, что у нее на спине, под левой лопаткой, очень милая родинка размером в полпенса.

— Мсье Савинков!

— Мсье Моэм!

— Очень приятно!

— Очень приятно!..

— Я полагаю, что переводчица вам не нужна, — кокетливо и одинаково взглянула на обоих хозяйка дома. — Вы побеседуйте, а я отдам распоряжение служанке, чтобы накрыла к чаю.

Борис Савинков произвел впечатление на Моэма. Именно таким и мог представить себе Вильям интеллигентного убийцу: фигура спортсмена, пальцы пианиста, глаза… глаза человека, грустящего о бренности земного существования… Профессиональная память писателя и разведчика запечатлевала и целое и детали: впалые щеки, обозначившие скулы, на левой белая полоска шрама; зачес поредевших волос; тонкие брови: левая неподвижна, а правая, наоборот, то вздрагивает, то поднимается вверх, морща и без того прорезанный глубокими складками лоб, и пульсирует жилка на веке, выдавая внутреннее напряжение. Усы над большим тонкогубым ртом. Крутой подбородок. Красивые ногти, отполированные и покрытые бесцветным лаком… Все пригодится. И писателю и разведчику. Сам Вильям, хотя уже много лет жил как бы двойной жизнью, не отделял одного Моэма от другого. И не стыдился своей военной профессии как какого-то тайного порока: у него были знаменитые предтечи, писатели-агенты. История разгласила их тайны. Но разве померк от этого блеск их славы?.. Для примера он мог бы назвать имена двух своих соотечественников — авторов «Женитьбы Фигаро» и «Робинзона Крузо». В эту минуту, составляя впечатление о Савинкове, он определял и дальнейший ход своих взаимоотношений с ним: играть в открытую или темнить?..

— Каковы ваши первые впечатления от России?

— О!.. Я ведь добирался через Владивосток. На третий день пути спрашиваю: «Уже подъезжаем?» — «Что вы — еще Сибирь!» На пятый день: «Что вы — еще Сибирь!» На седьмой: «Еще Сибирь!..» Даже Америка не знает таких просторов!

Они раскурили трубки.

— Я давно хотел встретиться с вами, мистер Савинков. Позвольте спросить: ваша работа была нервной?

— Ну, как и всякая другая работа, — с легким смехом ответил Савинков. — Да ведь и ваша не для слюнтяев.

Это он запустил пробный шар. Готовясь к встрече, Савинков, как в данную минуту и Моэм, решал для себя: играть в кошки-мышки или «бить по рукам»?.. Конечно, все карты он перед англосаксом на стол не выложит, шалишь! Напротив, он приказал Медведеву установить неотлучное наружное наблюдение за гостем, чтобы выявить все его связи. Пригодится на будущее. Начальник контрразведки уже подбирал пышный и пестрый букет. Так, в конце июня посланец американского Красного Креста положил на текущий счет «бабушки русской революции» Брешко-Брешковской два миллиона. Дар филантропа?.. Из того же кармана начали получать щедрые дары и давний «партийный товарищ» Брешко-Брешковской, маститый эсер Чайковский, и один из министров, и юный адъютант Керенского. Англичане — те победней и поприжимистей, но тоже заявляются кой к кому не с пустыми портмоне. Скупают распивочно и на вынос?.. Что ж, давайте. Давайте поболее! Чтобы осталось в России. Вы, англичане и американцы, работаете на свои державы?.. А я хочу, чтобы англичане и американцы, вкупе с французами, работали на меня!.. Только бы не осмелился сей коллега-писатель предложить и мне взятку… И, чтобы опередить возможно-невозможное и все разом поставить на свои места, Савинков фамильярно дотронулся пальцами до плеча Моэма и сказал:

— Надеюсь, мы станем друзьями. Но сейчас у меня очень много забот и очень мало времени. Так что давайте поговорим о деле.

Вот и снова украинская хатка с резными наличниками на окнах, проглядывающих сквозь тонкие ветви вишен. Хоть и поздно, а вызрели под северным небом малороссийские ягоды! Вон, вон и вон темнеют брызгами крови в темно-зеленых листьях, кое-где уже прихваченных и желтизной.

Наденька просияла:

— С возвращеньем, Антон Владимирович! — Оглядела его. — Да вы что же не ели, не спали в Москве? Ой как уходило вас!

— Хуже, чем на фронте, — он шутливо провел по мягкому отрастающему ежику ее волос. Она вся подалась на эту невольную его ласку.

— А я…

Он отнял руку. Подумал: «Не надо, девочка…» Отступил:

— А ты и похорошела, и порозовела!

— Порозовеешь!.. Ваши в районной Думе как взяли меня в протирку, так едва успеваю оборачиваться: и сама читай, и других учи, а дядьки в школе во-от какие! Ни аза, ни буки, крестами расписываются, срам какой… Я вроде и учительницей стала. А еще бумажки ваши партийные по квартирам разноси, да чтоб сторожко — с конспирацией! — со вкусом выговорила она.

— Ого! Да ты ж профессиональной революционеркой становишься!

Девушка вздохнула. Смущенно улыбнулась:

— Там у нас в культурно-просветительном отделе почти одни бабы. Мужики куда-то рассовались, так всем женщины заворачивают. Век таких не видывала! Главной у нас Надежда Константиновна Крупская, жена вашего Ленина. А еще Людмила Ивановна Исупова, тоже в возрасте… Есть и такие же, как я: Софа Шульга с пожилыми работницами занятия ведет, Лиза Пылаева клуб на Металлическом устраивает… А теперь собирается у нас на Выборгской Союз социалистической молодежи, — она сделала ударение на «мо», — как секция молодого Интернационала! Так я тоже записалась…

Он поразился тому, как стремительно входят в сознание Наденьки новые понятия, как вся она отдалась новым интересам.

— Молодчага! Скоро и Сашку своего обгонишь!.. А где Сашка?

— Сейчас нагрею воды, а пока будет греться, на стол соберу. Изголодались, чай, в Москве? А Сашка и ихние вообще весь завод захватили и не дают империалистам вывозить! «Хоть пушками в нас палите!» — и весь сказ. Сашка на «Айвазе» и днюет и ночует. А мама письмо отписала из деревни. — В печи уже гудело, на столе в горнице было накрыто. — А вы-то как?.. Погостюете у нас?..

— Пойду по делам. Если быстро управлюсь, то вечером и на фронт.

— На фро-онт? — она опустилась на скамью.

— А как же? Я солдат. С фронта — и на фронт. Моя батарея там.

Она провела ладонью по глазам, размазала по щеке слезы. Сказала:

— Я с вами.