Вот и сегодня Моэм обедал в «Медведе» с Савинковым.

Поводом для встречи послужил разговор Моэма с сэром Бьюкененом, состоявшийся накануне вечером.

— Только что меня посетил русский друг, директор одного из крупнейших петроградских банков, — сказал своему соотечественнику английский посол. Русский друг уведомил о готовящемся военном перевороте и попросил поддержки, в том числе и британскими броневиками. Этот визит меня несколько озадачил. Во-первых, было бы благоразумней, если бы генерал Корнилов, дипломат не посчитал нужным скрыть, что он достоверно знает, кто возглавит переворот, — да, если бы генерал Корнилов подождал, пока большевики сделают первый шаг, а уже тогда пришел бы и раздавил их. Во-вторых же, для нас желательнее не единоличная диктатура, а некий триумвират. Хотя Керенский почти доиграл свою роль, Корнилов не сможет обойтись без него. Керенский своими пышными фразами еще пьянит русскую толпу. Он мог бы убедить общественность, что насилие над нею генерал совершает в интересах родины и революции. В ином же случае не исключена гражданская война, что совершенно противоречит как британским, так и франко-американским интересам: русские должны воевать против кайзера, а не друг против друга.

— Прошу извинить меня, сэр, но вы упомянули о триумвирате…

— Я не оговорился, — поджал губы сэр Джордж. — Керенский разглагольствует, генерал — воюет. Но я весьма сомневаюсь в его способностях как государственного деятеля, хотя бы мало-мальски сведущего в политике и дипломатии. Третьим и реальным лидером мог бы стать сэр Савинков. Он обладает и твердостью, и европейским кругозором. Что же касается его… гм… щекотливого прошлого, то оно нас не смущает, а толпе должно импонировать. И до поры мы, англичане, можем смотреть сквозь пальцы на его связь с Парижем…

Сейчас, в отдельном кабинете «Медведя», Моэм как бы продолжал эту тему, хотя и в несколько иной оранжировке. Не раскрывая всего, что узнал от посла, полюбопытствовал:

— Ходят слухи, что некие войска движутся с фронта к Петрограду. Известно ли вам об этом, мистер Савинков?

— Более того, дивизии вызваны именно мною, мистер Моэм.

— Весьма приятно слышать. Ваше здоровье!

— Ваше здоровье!

Икра, севрюжка, семга, грибки — о, русские белые грибки! — превосходно шли под смирновскую.

— Но не преждевременно ли приближаются, высокочтимый Борис Викторович? Конечная цель каждого продвижения войск — стрельба, не так ли? — Вильям Сомерсет щедро намазал кавьяр на тонкий ломтик хлеба. — Если они вдруг, ни с того ни с сего, откроют огонь по столице — какое это произведет впечатление на союзные и противоборствующие нам державы? Мы будем огорчены, противники — обрадованы.

— Удар будет ответным. Первыми выступят большевики.

— М… ум… М… ум… — прожевал писатель. — Вы в этом уверены?

— Как в том, что русская водка самая лучшая в мире. Разрешите?

— Хотя я и патриот своего отечества, вынужден признать вашу правоту. Ваше здоровье!

— Ваше здоровье!

Напиткам вполне соответствовали соленья и маринады. Острая пища была противопоказана Моэму, но он не мог удержаться от соблазна.

— Разделяет ли вашу точку зрения о предстоящих событиях и мистер Керенский? Нам было бы весьма нежелательно, чтобы они застали министра-председателя врасплох. Он — милейший человек.

— Между мною и Александром Федоровичем установилось наконец полное единодушие: он так же остро ненавидит большевиков, как и я.

— М…ум… М…ум… Заливная осетрина великолепна!.. Весь мир объездил, а такой не едал. Вы можете гордиться не только водками… Но существует ли единодушие между Керенским и Корниловым?

— К заливному непременно нужно хренку. Позвольте? Жаль, нет Сашеньки она превосходная хозяйка стола.

— И украшение. А все же?..

— Не скрою: взаимное напряжение между ними существовало. Но в результате моего последнего визита в Ставку — я простился с верховным главнокомандующим два дня назад — высший генералитет во главе с Лавром Георгиевичем согласился со всеми предложениями Временного правительства. Разрешите?

— О, количество поглощаемого вами спиртного соответствует масштабам вашей страны! Мы, по сравнению с Россией, крошечное государство. Разве что полрюмки… Вы сообщили мне одно из самых обнадеживающих известий. Однако русскому правительству пора уже отбросить прилагательное «временное», которое обязывает к полумерам… Разрешите, я прикажу подать горячее?

— Предоставьте это мне, господин Моэм, — даже в «Медведе» официанты вряд ли понимают по-английски.

Борис Викторович дернул шнур звонка, отдал распоряжение будто бы из под земли выросшему официанту.

— Для того чтобы усилия союзных держав быстрей увенчались блестящей победой и долгожданным миром, ваш народ, как и наш, и народы других союзных держав, безусловно, должен будет принести новые жертвы на алтарь Марса. Моэм вонзил вилку и начал рассекать зажаренный по-английски, с кровью, бифштекс. — Но для этого, как справедливо сказал однажды ваш национальный герой генерал Корнилов, России необходимо иметь три армии: армию в окопах, армию в тылу — на заводах и фабриках, и армию железнодорожную, обеспечивающую фронт всем необходимым. А для этого обе армии тыла должны подчиняться тем же законам, что и армия в окопах… Кофе или чаю?.. Я пристрастился к чаю — волшебный напиток!

— За годы, проведенные на чужбине, я тоже соскучился по чаю. Но осмелюсь налить еще по рюмке. Как говорят у нас: «Посошок на дорожку».

— Любопытно! Я боюсь запамятовать, запишу: «По-со-шок». Меня всегда влечет к необычному, романтичному… Путешествовать, встречать интересных людей, животных. И в новом вдруг обнаруживать знакомое. Вы не можете представить моего изумления, когда однажды на одном из островов Малайского архипелага я вдруг увидел на дереве птицу, ранее примеченную мной в Британском зоологическом саду! Первой моей мыслью было, что она упорхнула из лондонской клетки… У меня уже шумит в голове. Но коль «по-со-шок»!..

— По-русски полагается и чокаться.

— Да-да, я уже приметил этот ваш милый обычай. Да… Так о чем шла речь?

— О введении военно-полевых судов и смертной казни для тыла. Савинков залпом опорожнил рюмку и перевернул ее вверх дном. С нее не стекло ни капли. — Как раз это и явилось главной темой моей беседы с генералом Корниловым. Проект закона уже составлен, одобрен главковерхом и правительством и лишь ждет подписи министра-председателя. Окончательному утверждению его и будет посвящено заседание кабинета, которое начнется через час. В ответ на обнародование закона последует выступление большевиков и Совдепа, которое вызовет, в свою очередь, необходимость использования карательных войск и окончательно ликвидирует большевизм и Советы.

Савинков промакнул губы крахмальной салфеткой:

— Поблагодарив за столь приятно проведенное время, я вынужден буду откланяться, чтобы не опоздать к заседанию в Зимнем. Сегодня я заставлю Керенского подписать этот закон.

Он улыбнулся. Взгляд его удлиненных глаз был меланхоличен.

— Мы, высокочтимый Борис Викторович, — сказал Моэм, — я говорю «мы» в самом широком смысле — чрезвычайно высоко оцениваем вашу деятельность и жаждем в самом ближайшем будущем увидеть вас на посту, достойном ваших талантов и энергии!..

Выпили они порядочно. Но ни у того, ни у другого не было, как говорится, «ни в одном глазу»: профессиональный навык.

Львов примчался прямо с вокзала в Зимний, когда там уже началось заседание правительства.

Слава богу, в Малахитовом зале пока решались малосущественные вопросы, не требовавшие участия министра-председателя, и Керенский все еще пребывал у себя в кабинете.

— Доложите: мне нужно срочно, немедленно, сию же минуту переговорить с Александром Федоровичем! — набросился на дежурного адъютанта Львов.

Офицер не устоял перед таким бурным натиском. Скрылся за дверью.

— Проходите. Но у министра-председателя для вас лишь три минуты.

— Приветствую вас, приветствую, — рассеянно оторвался от бумаг Керенский. — Что еще стряслось? Новые предложения?