Аппарат Юза выжал из себя ленту:
«Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев».
Теперь министр-председатель снова воплотился в себя:
— Я, Александр Федорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя, надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?
«Настойчиво прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Савинкову. Очень прошу не откладывать вашего приезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас».
— Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае? — ухватился за соломинку Керенский.
Тук-тук-тук-тук… «Во всяком случае», — оттарабанил аппарат.
— Передайте: «До свидания, скоро увидимся».
«До свидания», — могильно отозвалось с дальнего конца линии связи.
Итак, прояснилось… Однако к концу разговора что-то в душе Керенского словно бы перевернулось. Вот так, за здорово живешь, отдать все, чего достиг: царский кабинет, покои Зимнего, почести, славу, власть?.. И кому!.. Angus in herba[22]. И он же ее пригрел!.. О нет!..
Обуреваемый жаждой немедленных контрдействий, Керенский сбегал по лестнице к выходу из министерства, когда увидел поднимающегося навстречу запыхавшегося Львова-2.
— Уже переговорили? Так что же, Александр Федорович, верным я вашим другом оказался, не обманул вас?
О, sancta simplicitas![23] Нет уж, упаси бог от таких друзей! А с врагами он разделается сам!..
— Прошу в автомобиль: вернемся в Зимний и отдадим необходимые распоряжения, — он пропустил Львова впереди себя.
Войдя вместе с ним в свой — свой! — кабинет и убедившись по легкому колыханию штор, что свидетели уже на месте, он обернулся к спутнику:
— Прошу вас снова пересказать предложения генерала Корнилова по пунктам. В целях сохранения тайны мы обменялись с главковерхом лишь общими соображениями.
Львов повторил все слово в слово.
— И вы подтверждаете, что все предложения, изложенные в вашей записке, исходят от самого генерала Корнилова?
— Готов поклясться на распятии.
— Достаточно. — И, обернувшись к колыхающимся шторам, приказал: Выходите, господа! Вы все слышали и сможете подтвердить. Приказываю арестовать участника заговора! — он повелевающим жестом показал Козьмину и Балавинскому, выскочившим из-за штор, как артисты на публику из-за занавеса, на остолбеневшего Львова-2.
Когда же потерявшего дар речи Львова увели, обернулся к адъютанту:
— Вызовите из Малахитового зала Некрасова и Савинкова.
Адъютант бросился по лестницам и анфиладам Зимнего со всех ног.
— Где же вы, Александр Федорович? — укоризненно вопросил товарищ министра-председателя Некрасов, входя в кабинет.
— Мы вынуждены были без вас приступить к обсуждению законопроекта о тыле, — добавил Савинков.
— Ах, без меня? — с иронией произнес Керенский. — Так ознакомьтесь же вот с этим! — и протянул своим коллегам записку Львова и ленты переговоров с Корниловым по Юзу.
— Это серьезное преступление! — оценил Некрасов.
— Это какое-то недоразумение, — возразил Савинков. — Правительство обязано использовать все средства для мирной и без огласки ликвидации конфликта. Противоположное может привести к крайне тягостным последствиям. — Он еще раз перечитал документы. — Ваши вопросы главковерху и его ответы вам — одни общие фразы. Под ними можно подразумевать все что угодно.
— А записка Львова?
— Но ее же написал не Корнилов. А он, он мне обещал!
— Вам!.. — саркастически проговорил Керенский. — Нет! Никаких сомнений! Наш диалог: классический образец условного разговора, где отвечающий с полуслова понимает спрашивающего, ибо им обоим известен один и тот же предмет обсуждения, где все ясно для посвященного и загадочно для постороннего.
— Совершенно верно, — поддакнул Некрасов. — Нельзя же было говорить по аппарату открыто о столь секретном деле!
— Ответы Корнилова полностью совпали с пунктами записки Львова, закончил дискуссию Керенский. — Налицо не конфликт, а преступление. Его нужно ликвидировать мирно, я согласен. Но не путем переговоров с преступным генералом, а волей правительства! Нарушивший свой долг генерал должен немедленно подчиниться верховной власти!
Савинков сам уже понял, что здесь все не так-то просто. Неужели Корнилов обманул его? Не он, Борис Викторович, использовал тупоголового солдафона, а солдафон одурачил его, как вислоухого простака!.. Нет, он не мог столь постыдно ошибиться: не генерал, а взявшие его на абордаж в Ставке Завойко, Родзянко и иже с ними осуществили свой хитроумный план. Обескураженный, разгневанный, он даже и в этот момент куда ясней, чем Керенский, понял, к чему может привести бескомпромиссный разрыв с Корниловым.
— Даю вам честное слово: в этой ситуации я на вашей стороне. Но огласка приведет к тягчайшим последствиям. Я сейчас сам переговорю с Корниловым по прямому проводу! — с решимостью сказал он.
— Категорически запрещаю. Разговаривать больше не о чем!
— По крайней мере, разрешите мне связаться с Филоненко: как-никак он комиссарверх и лицо, мне подчиненное.
— Пожалуй. В моем присутствии.
Связь была установлена. Но каково же было удивление Савинкова, когда он, поведя туманный, обиняками, разговор, понял, что его соглядатай при Ставке совершенно не в курсе дела!..
— Подтвердите комиссарверху, для передачи Корнилову, что вы и я завтра выезжаем в Ставку, — сказал Керенский.
Теперь уже настал черед удивиться Савинкову:
— Вы все же собираетесь ехать в Могилев?
— Безусловно, нет. Нам нужно ввести в заблуждение Корнилова, чтобы выиграть как можно больше времени. — Керенский наконец понял, что ему нужно делать. Больше того, прострация первых минут сменилась в его душе ликованием. Ненавистный соперник сам дал повод низвергнуть его. Мало того, счастливая звезда осветила путь к самой вершине!.. — Какими силами мы располагаем, чтобы обуздать мятежного генерала?
— В его руках вся армия. Конный корпус и еще несколько дивизий уже на подходе к Петрограду. Вы сами их вызвали, — ответил Савинков.
Он не мог понять перемены настроения Керенского. Он был опытный заговорщик и долгие недели плел заговор. Теперь он оказался опутанным своею собственной сетью. Корнилов, как сабля в его руке, — это понятно. Но он не желает оказаться в подчинении у Корнилова-диктатора. Да и самому генералу он будет не нужен: эсер, террорист Савинков конечно же не меньше ненавистен Корнилову, чем все иные противники престола.
— А полки столичного гарнизона? А моряки Кронштадта? А фабричный и заводской люд? — продолжал выспрашивать Керенский.
— Они все заражены большевизмом.
— После июльских дней большевизм утратил всякую реальную опасность. А вот мне революционные массы поверят!
— Неужели вы захотите вооружить рабочих?
— Из двух зол выбирают меньшее. Сегодня вооружим, завтра разоружим. Как вы отнесетесь к моему желанию назначить вас военным генерал-губернатором Петрограда? Впрочем, к этому мы еще вернемся. А, сейчас я объявляю экстренное заседание правительства!
Никто из министров еще не покинул резиденции, и поэтому все собрались в Малахитовом зале уже через полчаса. Заявление министра-председателя о последнем ультиматуме Корнилова вызвало единодушную реакцию: испуг. Большинство испугались за себя, а кое-кто — министры-кадеты и «внепартийный» Терещенко, — что планы заговора оказались раскрытыми преждевременно и генерал чересчур зарвался.
— Я смогу бороться с мятежом, поднятым Корниловым, лишь при условии, что правительство предоставит мне единолично всю полноту власти! вычеканил заготовленную фразу Керенский.
