В любом случае, сначала нужно зажечь свет. Почему бы и не открыть. Ведь если кому и следует это прочитать, так именно ему, Яну Дворжаку, с которым Яска вроде бы не стеснялся делиться некоторыми личными тайнами. Одинаковые проблемы, один выжил, другой умер.

Ян долго возился с лампой, надымил, пока она, наконец, не разгорелась. Устроившись по-турецки на стуле, так, чтобы колени упирались в столешницу, он развернул конверт, а потом уже подумал: а что, если письмо по-фински? Что ему тогда делать? Знакомых финнов, к которым можно обратиться с таким вопросом, припомнить не удалось. Был, правда, один… Подумав, что пойдет к доктору с этим письмом, Ян почувствовал обиду. Может и правильно, что Сорьонену оно не достанется. Хоть какая-то справедливость в обмен на вечные муки ада, которые ожидали теперь самоубийцу.

Вернее, мелочная, какая-то неуклюжая месть. Ян решил, что еще подумает, отдавать ли письмо доктору. Для начала его следовало прочитать.

Не финский, повезло.

Читал Ян долго, потому что несколько раз. В последний, уже зная каждое слово, одной рукой держал порядком замусоленную бумагу, другой натягивал на босую ногу сапог.

Ох, как же он заблуждался. Это следовало показать доктору. Обязательно. А может быть, если хватит духу и жажды мести, еще и снабдить для понятности устным комментарием.

Ян уже добежал до двора, когда его остановила мысль — а где, собственно, может быть Сорьонен в четыре часа ночи.

Постояв несколько минут под светом дурной луны, Ян уже шагом отправился проверять лазарет. Змей следовало искать в их логовах, там они прячутся и копят яд.

Пустой этаж, плевать, что громко. Пусть лучше проснется заранее, приготовится. Ян был почти уверен, что доктора в лазарете не окажется, а потому воспринимал это скорее как репетицию. Возможно, Сорьонена удастся поймать только на следующий день, лучше даже в компании его новой медсестрички.

На этом мысли сбились, но Ян отмахнулся — уже научился, это просто, если не зацикливаться. Можно даже про себя послать куда подальше, и станет легче.

Дверь так и не запирают, бери что хочешь. Ян ворвался в лазарет, готовый к тому, что прямо со входа налетит на какой-нибудь хитроумный капкан, но вместо этого подножку подставила пустота. Он запрыгал на месте, пытаясь удержать равновесие, едва не выронил бумагу, наконец, ухватился за косяк.

И тут понял, что не так. В лазарете горел свет. Не лампа, но свечка, порядочный еще огарок.

Ян замер. В лазарете что-то еще изменилось, ах да, порядок был. Жутковатый порядок.

Пришлось вертеть головой, прикидывая, из-за какого предмета мебели на этот раз выскочит доктор и начнет страшно сверкать очками. Ну, у Яна было противоядие, точнее, охранная грамота. Он на всякий случай покрепче перехватил листок с Яскиным письмом.

— Что-то болит?

Яну удалось не вздрогнуть.

Сорьонен обнаружился именно там, где ему и полагалось быть. Он сидел за столом, и, скривившись как столетний, пытался что-то писать в медицинской карте. Работал, в четыре часа ночи, после всего сегодняшнего. Работал. Яна передернуло и захотелось то ли справедливости, то ли мести.

Он подошел к столу, так, чтобы нависать. Доктор продолжал смотреть в медкарту, но пера у него в руках не было, оно валялось рядом и успело высохнуть.

— А у тебя ничего не болит? — спросил Ян. На "ты" — это было вернее, он ведь не о погоде разговаривать пришел.

— Нет, — а казалось, не ответит. Тон не изменился, похожий на его родную страну — вымороженная тундра.

Ян улыбнулся. Ничего с собой поделать не мог, хотя улыбка и самому казалась скорее глупой, нежели паскудной.

— Так по какому вопросу? — уточнил Сорьонен. — До утра не терпит?

— Нет, не терпит. Хочу, чтобы ты кое на что взглянул!

Получилось здорово. Бумага спланировала аккурат на раскрытую медкарту, доктор едва заметно, но все-таки шарахнулся и поднял голову. Он читал без очков, оказывается. Ян сложил на груди руки, приготовившись наблюдать за реакцией.

Сорьонен вздохнул, потер переносицу и, наконец, взял письмо в руки.

— Ох, Ян, вы сегодня что все…

Ян вдруг понял — а доктор-то был словно мешком шарахнутый, глазищи огромные, как у спятившей лошади, руки мелко подрагивали, а голос только казался спокойным.

— Читай, — порекомендовал Ян. Упиваться открытием как-то не получалось.

А на фамильярность Сорьонен упорно не желал обижаться.

Ян чувствовал, что самоконтроль, все-эти рассуждения за работой, куда-то уходит. Хотелось задеть побольнее. Потому что вот она — месть, будет только сейчас и только такая. И вообще не месть даже, справедливость, честь по чести и ни шагу против совести. У некоторых вообще нет совести, и живут, ничего.

Халат у доктора оказался ветхим, стоило схватить за отвороты — ткань затрещала, а в паре мест и прорвалась. Ян тряхнул. Подождал и тряхнул еще раз. Сорьонену, наверное, не очень это нравилось, но он был как неживой.

Ян выругался и отпустил.

Это что у них всех, универсальное средство зашиты? Равнодушный и к удовольствию, и к боли Мартин… нашел родственную душу. Не удивительно, что они так спелись.

— Я еще не прочитал, — заметил Сорьонен и поправил халат. Зашарил руками по столу, Ян проследил направление. Доктор искал свои очки.

— Слева, — пришлось подсказать.

— Спасибо.

Все это здорово смахивало на сумасшествие. Ян даже подумал, что ему все-таки удалось уснуть, а теперь он видит абсурдный, но желанный сон. И что дальше делать, сон это или реальность, представляет с трудом. О, вариантов масса. Например, кулачный бой в антураже медкабинета, звучит неплохо и быстро поможет. Но сначала доктор должен прочитать письмо.

Ян хотел посмотреть, как тот себя будет чувствовать. Врач, который убивает пациента, намеренно убивает, все тем же оружием, которое едва не добило и Яна тоже.

— Ничего нового, но все равно спасибо. Мне казалось, он должен был оставить нечто подобное. Что сам-то думаешь?

Мороз по коже — это не совсем точно. Ян пытался придумать сравнение получше, но воображение отказало. Доктор прочитал и остался спокоен, даже в лице не изменился.

— У некоторых больных наступает перфорация кишечника, сопровождающаяся острым перитонитом, — добавил Сорьонен. — Если бы он не предпочел относительно безболезненную смерть, сегодня ночью его убило бы это. Ты же видел кровь на полу, как думаешь, откуда она?

Ян попятился.

Уверенность, желание отомстить, глупая жажда справедливости… Он с этим сюда пришел, прямо к змею в логово? Не хватит, и белеть его косточкам где-нибудь в уголке медкабинета, вон за теми коробками.

Самое лучшее теперь убраться, как и полагается почтальону. Можно еще поклониться

напоследок.

— Может и к лучшему, что ты это прочитал, — Сорьонен снял очки. — Если хочешь, забери себе. Не думаю, чтобы Яска был против. Что-то еще?

Вариант с кулачным боем теперь казался нелепым. Ян вообще потерялся и отчаянно разыскивал хоть один повод сделать что-нибудь. Или ничего не делать. Сорьонен походил на совершенно гладкую ледяную стену, от него все отскакивало. Поневоле зауважаешь, этот хоть не принимает то ли смиренно, то ли снисходительно…

Точно, Мартин!

Яну стало полегче, потому что перед ним сидел уже не странный, жутковатый человек, из-за которого другой человек влез на стол, обмотал шею веревкой, перекинул ее через балку, а потом шагнул вниз. Перед ним был враг.

— Шел бы ты, Ян, спать, — предложил враг усталым голосом.

— Ты ненормальный, — выговорил Ян.

Сорьонен не ответил. Потом убрал письмо в медицинскую карту, теперь уже не было сомнения, чья она.

— Ты вообще понял, о чем это?

— Ты читать умеешь?

— Ты…

Ян обнаружил, что его руки перехватили на полдороги к уже пострадавшим этой ночью отворотам халата. Пальцы у доктора были ледяными, давили больно и убедительно. Но Двожак обрадовался. Схватить за руки — прекрасный повод для драки, значит, сейчас они поговорят по-мужски, и Ян припомнит медицинской змее и Мартина, и Яску, и тот позорный суд в лазарете. Главное освободить руки.