— Нет. В больнице тоже…

— Вряд ли кто ловушки расставлял… — она задумчиво потерла переносицу. И повернулась к Павлу Семеновичу: — Может, птицы?

Тот выглянул в окно:

— Гнезд нет… Да и какие птицы ночью…

— Совы, например, — в голосе заведующей сквозила неуверенность, отчего стало не по себе. — Ну, это легко выяснить! Тоня, есть нитки? Любые, можно швейные!

Я подала ей коробку.

— О! Иголочки, — обрадовалась Баба Яга, а меня передернуло при воспоминании о случившемся совсем недавно. Неужели придется пережить это снова?

Баба Яга тем временем ловко воткнула иглы в оконные щели и навесила на них наскоро сплетенную из веток сетку:

— Невод поймает ненужные взгляды. Если не прекратиться… Будем искать причину. Только Тоня, не обижайся. Твои ощущения могут носить вполне объяснимый характер.

— Паранойя? — вздохнула я.

— Ну, зачем так сразу? Просто повышенная тревожность из-за стресса. Прокуду оставляю, обойдусь без него, а вам спокойнее.

Понятно теперь, почему проказник такой уставший! Баба Яга припрягла!

Кажется, ее колдовство подействовало. Взгляд исчез, чувство тревоги тоже. Я взялась за учебники: хотя занятий не было, забывать пройденное себе дороже.

Просидев дотемна, я легла спать. Ловец Снов молчал, а нитяная паутинка на окне выглядела совсем как настоящая. Наверное, это из-за ночника, который я оставляла в последнее время.

В сон провалилась, успев подумать, что завтра будет тяжелый день — на место выписывающихся больных постоянно прибывали новые.

Темнота облепила со всех сторон. Жуткая в своей тишине, непроницаемая. И где-то в глубине что-то беззвучно шевелилось. Что, понять было невозможно, да и само движение даже не угадывалось, я просто знала: там что-то есть.

Время тянулась и тянулось, счет ему потерялся сразу. Я просто висела в пустоте, где ни жарко, ни холодно, ни громко и ни тихо. Казалось даже, что я сама — пустота, и есть только мрак и то неизвестное в его объятиях.

А потом что-то изменилось. Неуловимо. Невесомо. И сразу все стало иначе: вдалеке, на грани разумного, затрепетала бледная искорка. Она разрасталась, набирала силу, становилась больше… Но тьму не рассеивала, оставаясь лишь ярким пятном в густом мраке.

Ледяной ветер нарушил неподвижность воздуха. Казалось, где-то началась метель. Холодная, колючая… Но даже эти ощущения обрадовали, знаменуя, что я жива. А если сосредоточиться на свете…

Он приближался, и вскоре можно было различить что-то темное в мерцающем шаре. Что-то, похожее на… зрачок?

Ко мне приближался огромный бледно-зеленый глаз. Он фосфорно светился, не согревая, не озаряя окружающее. Просто наблюдал.

Это стало последней каплей. Я закричала. Во всю силу легких, нарывая горло, понимая, что потом не смогу даже говорить… И проснулась.

Я на самом деле кричала. А из коридора уже доносился топот и недоуменные вопросы — никто не понимал, что случилось. Потом раздался стук в дверь. Но было не до гостей: Ловец Снов, так заботливо сплетенный Дашей, мотало, как от сильного ветра. Узелки светились желто-зеленым, словно шарики опалов, и такого же цвета искры стекали по подвескам, чтобы затеряться в кисточках и совиных перьях.

А потом — вспышка. Пронзительна, слепящая… и на веревочке остался только покрытый сизым налетом остов.

— Тоня, открой! Или я вынесу дверь… — Артем не шутил.

— Иду, — попыталась отозваться я, но горло перехватило, получился только громкий хрип. Пришлось вскакивать и, на ходу накидывая халат, мчаться открывать.

— Что случилось? Ты цела? — Артем протянул руки, словно хотел убедиться.

— Мы не на Кромке, — напомнила ему Майя. Ее пижама оказалась внезапно милой: плюшевые мишки в окружении сердечек. Я ожидала увидеть черепа.

— Тише вы, — вдруг приказала Даша.

Все замолчали. Не потому, что им велели. Просто не ждали от тихони такой уверенности в голосе.

— Тоня, на что сработал Ловец?

Запинаясь, я рассказала о сне. И о вспышке. Даша помрачнела, остальные переглядывались, не зная, что делать. И только Кирилл невозмутимо достал телефон.

Павел Семенович был в общежитии уже через полчаса. Оглядел комнату и кинулся к окну. Связанная Бабой Ягой сеть осталась невредима.

— Значит, не снаружи, — протянул куратор и приказал: — Собирайся! У меня поживешь. Прокуда, ты тоже… на всякий случай.

— Может, Степаниде Петровне сообщить? — предложила Даша.

— Да где я ее достану? На Кромке она, выясняет, что сделать можно. Так, ребята, вышли все! Тоня, переодевайся, бери самое необходимое и — вперед!

— А… ваша жена?

— Не женат, — ответил слишком резко, словно я ему в открытую рану скальпелем ткнула.

Майя за спиной куратора замахала руками, чтобы я не обижалась, а потом успела шепнуть:

— Сбежала жена. Позже расскажу.

Даже если ты не сплетница, знать чужие тайны всегда интересно. Сидя в машине, я искоса посматривала на куратора, а тот притворялся, что не замечает. Прокуда, которого взяли с собой в виде игрушки, тяжело вздыхал и возился на заднем сиденье. Он учуял в моей сумке конфеты — маленький пакетик леденцов, который лежал там на всякий случай.

— Да возьми, — ответила на жалобный взгляд в зеркале заднего вида.

Проказник оживился. Послышался звук открываемой «молнии», шелест пакета и… панический, на грани выносимого, крик.

Машина вильнула на обочину. Павел Семенович выскочил из салона и рванул на себя заднюю дверь и поднял отброшенную упаковку.

— Тоня, где ты это взяла?

Я переводила взгляд с испуганного Прокуда на предельно серьезного Павла Семеновича и обратно. Посмотреть на упаковку сразу не догадалась, поэтому и ответила без запинки:

— В магазине. Они…

И тут я увидела. Желто-зеленый флюоресцирующий глаз, завернутый в прозрачный фантик. Конфетка как конфетка, если особо не приглядываться.

— Уверена? — куратор сунул всю пачку в карман. — Ладно, потом поговорим. Прокуда, вылезай, дальше пойдем пешком!

Он достал из багажника чемодан и велел:

— Возьми куклу.

Идти куда-то ночью, в мороз совсем не хотелось, но Павел Семенович запер машину и уверенно пошел по дороге. Я заторопилась следом — жил он где-то недалеко.

Небольшая квартирка на третьем этаже панельного дома. Одна комната, кухня, узкий коридор и совмещенный санузел.

— Располагайся, — Павел Семенович сгреб с дивана простынь и одеяло, — сейчас чистое постелю.

— Я сама, — стало неловко. — А вы где будете спать?

— На кухне. Там раскладное кресло.

Надо было бы воспротивиться, все же уважение к старшему, но я так устала, что мечтала только об одном: упасть и заснуть.

Но сон не шел. Ощущение взгляда в спину не исчезало, да и хозяин ходил по квартире, покашливал, возился с чем-то. Не выдержав, выглянула:

— Что-то случилось?

— Интересно? Ну, иди, покажу.

В кухне действительно стояла кресло-кровать, но почти половину пространства занимал разложенный стол. На нем, прямо на распечатках, лежал мой пакетик с конфетами.

— Ты такое раньше видела?

Тот «глаз» оказался не единственным. Павел Семенович насчитал три и отложил в сторону, а потом щелкнул выключателем.

Кухню наполнило зеленоватое сияние. Казалось, глаза ожили, поводя зрачками туда-сюда. Ощущение чужого присутствия усилилось.

— Подгляды, — свет включился, и морок рассеялся. — От кого подарочек — это мы выясним, а пока…

Я с интересом следила, как из шкафчика достается жестяная коробка из-под конфет, как на ней маркером рисуются какие-то символы, как «глаза» заворачиваются в кусочки грубой ткани и перевязываются красными шерстяными нитками…

Ощущение чужого присутствия исчезали медленно, но верно, и пропали окончательно, как только захлопнулась крышка.

— Вот так. Степанида Петровна вернется, отдам, пусть разбирается. Ну, иди спать, больше не потревожат.