— Чего вскочила? — мама возилась на кухне, готовя завтрак себе и папе. — Отдыхай. Устала вчера, бедная.

— Мне в институт надо! И так много пропустила.

— Антонина! — внутри все сжалось. Ничего хорошего, когда из маминых уст звучит полное имя. — Я вчера русским языком сказала: ты там больше не учишься. Отдохнешь годик, подготовишься… Куда ты там поступать планировала? В какой институт?

Еще недавно я бы до потолка прыгала! Такая удача: мама уступила и согласилась прислушаться!

Но не теперь. Уйти из академии сейчас, когда я чувствовала себя если не нужной, то хотя бы могущей принести пользу, хоть кому-то помочь… Нет. Невозможно. Да и долг Зареславу не отдан. Отдам ли когда?

— … так что иди досыпай. И никакой медицины! Тоня, ты меня слышишь?

— Да, мама, — соврала не задумываясь. А в мозгу уже крутились пути побега.

Самое простое — дождаться, когда родители уедут. Маршрутка ходит хоть и редко, но по графику. На первую пару опоздаю, но там физкультура, что-нибудь придумаю. Главное, не пропустить анатомию!

— Тоня! — в голосе мамы звучала тревога. — О чем ты думаешь? Рассеянная какая-то. Голова болит?

Мягкая рука ощупала лоб, погладила щеку.

— Не нравится мне твое состояние. Могла надышаться дымом… Так, я звоню на работу, мы едем в больницу.

Этого еще не хватало!

— Не надо. Все хорошо! Просто устала.

— Точно? — мама не верила. Но срывать с работы еще и отца ее не хотелось. — Тогда возьму пару дней за свой счет. Посижу с тобой, понаблюдаю.

В общем, вариант с маршруткой отменяется. Но на занятия-то надо!

— Я спать!

Глаза действительно слипались, тело ныло, требуя вернуться под одеяло, и самым сложным было не заснуть. Пришлось сосредотачиваться на доносящихся из-за двери звуках, до боли в висках прислушивалась к тихим разговорам родителей, отметила урчание движка отъезжающей машины… И заставила себя дышать глубоко и ровно, когда услышала тихие шаги. Она заглянула в комнату и осторожно прикрыла дверь.

Отлично! У меня есть как минимум полчаса форы!

Наверное, с такой скоростью даже в армии не одеваются. Как там? Пока горит спичка? Думаю, я управилась быстрее, а главное — тише. Мама вышла во двор и я радовалась, что смогу взять уличную одежду и молилась, чтобы никто не заглянул в палисадник, на который выходили мои окна.

Подошвы больно ударились о мерзлую землю. Хорошо, что снег еще не лег, не пришлось пробираться сквозь сугробы. Прикрыв за собой окно, чтобы не выстудить дом, я кинулась к остановке.

Усаживаясь на сиденье маршрутки, истово молилась, чтобы мама не бросилась в погоню. Успокоилась, только когда выехали из деревни. Но тут же обожгла другая мысль: не найдя меня в кровати, родители запаникуют.

Звонить маме не вариант. Она тут же развернет бурную деятельность. Остается папа. Набрала номер, прижала телефон к уху. Трубку взяли после пятого гудка:

— Тоня? Что-то случилось?

— Нет. To есть да. В общем, я убежала в академию, мама не знает. Успокой ее, пожалуйста.

Шквала уточняющих вопросов не слушала — отключилась. Оставалось надеяться, что успею.

На первую пару опоздала. Уже в общежитии, запихивая в сумку чистый халат, поняла: день отсрочки ничего не значит. Забрать меня из института мама может в любой момент. А до совершеннолетия еще так долго!

Одна я с ней не справлюсь. Там папа в роли тяжелой артиллерии. Значит, нужно искать союзников!

Соваться на второй урок первой пары смысла уже не было, и я рванула к кабинету заведующей. Он оказался закрыт, как и подвальные классы. Оставалось надеяться, что я повидаюсь с Бабой Ягой раньше, чем примчатся родители.

Взгляд наткнулся на куклу на полке. Ну я и дура! Помощники же есть!

— Прокуда! Ты здесь?

Игрушка осталась сидеть, как и раньше. Повернулась к скелету:

— Вася, можешь связаться со своей хозяйкой?

В глубине глазниц мелькнула синяя искорка и погасла. Щелкнули челюсти. Прокуда тут же ожил:

— Чего Вася? Чего Вася? Прокуда может! Может!

— Тогда скажи ей, что родители хотят забрать меня из Академии. Нужно поговорить.

Прокуда исчез. А Вася… наверное, показалось, но скелет словно подобрался: вот только что свободно болтался на своей подставке, и уже все изменилось. Казалось, он прислушивается, даже голову чуть повернул.

— Родителей не трогай! — попросила на всякий случай. И выскочила из комнаты — нужно было любой ценой успеть на вторую пару.

Досидеть до конца ее не дали. Дверь аудитории приоткрылась и все вскочили, приветствуя декана. Движением руки нас усадили обратно:

— Бересклетова здесь? Я заберу ее ненадолго? И журнал…

В животе образовался ледяной комок. Я шла между парт, но расстояние словно увеличивалось с каждым шагом, выход отдалялся. Показалось даже, что это один из коридоров Избушки.

— Бересклетова, не задерживай урок!

Нетерпение преподавателя развеяли морок. Я тут же оказалась у двери и выскочила в коридор. На декана боялась смотреть: тяжелый взгляд не предвещал ничего хорошего.

Подозрения оправдались: в кабинете сидела мама. Встретила меня поджатыми губами, наверняка хотела многое сказать, но сдерживалась из-за посторонних: дверь в дверь находилась учительская.

— Я не могу отчислить девочку только по вашему желанию, — декан продолжил прерванный до этого разговор и повернулся ко мне: — Антонина, скажи, ты хочешь учиться в Академии?

— Очень хочу!

— Твои оценки говорят об обратном, — послышался легкий шелест переворачиваемых страниц. — Много пропусков, много…

— Как это — много пропусков? — насторожилась мама. — Тоня, ты прогуливала?

Приехали! Вот где Кромка аукнулась! Но не рассказывать же правду!

— Ладно, — мама по-своему поняла заминку, — об этом дома поговорим. Но все к лучшему. Теперь же вы можете ее отчислить за прогулы?

— К сожалению — нет, — декан вглядывался в буквы, вписанные в клеточки вместо оценок. — Антонина закрыла почти что все долги, жалоб от преподавателей не поступало, так что…

— Тогда… — в голосе мамы послышались грозовые перекаты, — вам придется объяснить, почему учащийся пропускал занятия, а родители ничего об этом не знали?

Еще и скандал! Ох, дома такая ответка прилетит… Я с тоской вспомнила папин армейский ремень. Широкая полоса вытертой до желтизны кожи висела в шкафу напоминанием неотвратимости наказания. Мама взялась за нее всего один раз за мою жизнь, после того как я не пришла ночевать, без предупреждения оставшись у подруги. Били не сильно, всего пару раз. Но мне хватило. Не боли, а того отчаяния в материнских глазах, ужаса и неверия… Словно били ее саму, по оголенным нервам.

Повторения не хотелось.

— Мам… — я лихорадочно думала, что делать. И замолчала, увидев знакомый меховой шарик. Прокуда прыгал по столу, прижав к вывернутым губам лапку — явно призывал к молчанию.

А по пустому коридору за открытой дверью летело эхо стремительных шагов.

Павел Семенович ворвался в кабинет ураганом:

— Простите, что прерываю, но у меня до сих пор нет полной информации по обучению студентов по обмену! — Он так шлепнул по столу распечаткой, что все вздрогнули. — По Бересклетовой вообще ничего! Почему-то стоят прогулы. Ни оценок, ни характеристик из тольяттинского колледжа, где она проучилась два месяца.

— Погодите, — декан снова уткнулся в журнал. — Бересклетова, ты чего комедию ломаешь? Пропуски, отработки… Не могла сразу сказать, что уезжала по обмену!

— Ну и порядочки! — мама поджала губы. А я не сводила глаз с покатывающегося от смеха Прокуды. Ну не могла так быстро измениться риторика декана!

— Я немедленно отправлю запрос, — кивнул тот и повернулся к маме: — Должен вас огорчить: отчислить вашу дочь без ее желания я не имею права.

— Как это — не имеете? Я законный представитель своей несовершеннолетней дочери, и требую…

— Мам… — оставалось только умолять. Слезу пустить, что ли, тем более, что от обиды они уже готовы были хлынуть по щекам.