Только проснуться уже дома, в собственной кровати. Или, на крайний случай, в общежитии.

Увы, мечты остались мечтами. Я находилась на Кромке, в неведомом княжестве и что будет дальше, зависело только от правителя. Чертовски красивого, но…

Проклятье, я не желаю становиться ничьей любовницей! Мне всего шестнадцать лет! Я еще жизни не видела!

Разозлившись, я выскочила из кадки, совсем забыв про девушек.

Они поняли мое движение по-своему.

Миг, и я обнаружила себя в соседней комнатке, в кресле, укутанной в простыни. На столе рядом стояли миски с ягодами, сладкими пирожками, ватрушками, кувшины с квасом и морсом.

— Может, сбитня желаешь? Так это мигом! — суетилась рядом Богдана Желановна.

И вот эта суета наводила на размышления.

С чего бы кормилице самого князя так лебезить перед чужачкой? Перед любовницей она бы спину не гнула, насколько помню, «молочные матушки» пользовались уважением и кучей привилегий; замуж меня не звали. Значит…

Значит, им что-то нужно. И чем раньше узнаю, тем лучше!

— Ест не хочу. А вот с князем вашим поговорить — очень!

Ну и суета поднялась! Меня тут же обрядили в длинную рубаху, укутали во что-то, похожее на вышитый халат и вернули в уже знакомую комнату.

На кровати лежал алый с золотом сарафан, на полу, на подушечке, ждали мягкие туфли.

— Не побрезгуйте нашими нарядами!

— А где моя одежда?

Все было новое, но свое, оно привычнее. И что, что шорты короткие, а топ — облегающий? Под медицинским халатом не видно!

— Да разве можно в той одеже — то пред светлы князевы очи являться! Да и грязная она. Девки постирают, заштопают где надо, да и принесут, в сундук положат, и пусть лежит все, как память.

Ох, как хотелось ответить! Но ясно же, что кормилица всего лишь передавала мысли хозяина. А значит, и истерики устраивать нужно было ему.

Пришлось одевать то, что дали. Неожиданно оказалось, что ходить в сарафане нужно по-другому, плавно, а не размашисто, как я привыкла. Иначе просто не получалось! Это бесило. А расшитая жемчугом лента впивалась в лоб, давила на виски, но просьбы ослабить ее оставались без внимания.

Волосы заплели в косу, а к ней привесили какое-то звенючее украшение. Прикольно!

Я покрутилась возле зеркала, но ничего не поняла: полированная металлическая пластина отражала только силуэт.

— А ты в воду, в воду поглядись! — служанка указала на широкую миску.

Действительно, так лучше. Конечно, с таким «зеркалом» не накрасишься, да и нечем — моя косметика осталась дома, а местной я не доверяла, но выглядело неплохо, хотя и непривычно.

— Ну, теперь можно и подождать, когда светлый князь тебя позвать изволит, — Богдана Желановна выглядела довольной.

Меня же такое положение не устраивало. Он, может, неделю «изволять» будет! А я сейчас домой хочу! Да хоть и в академию, только в свой мир! Ох, вот недаром поступать не хотела! Как чуяла! Да еще с моей «удачей».

А, была не была!

— Ваш князь сам заявил, что когда захочу поговорить, достаточно только сказать,

— я направилась к двери.

Девушки застыли, а кормилица просто не успела преградить путь. Зато крикнула так, что уши заложило:

— Не выпускать!

В соседней комнате, только что пустой, началось светопреставление. Женщины, мальчики и даже мужчины выстроились так, что обойти их было невозможно. Возвращаться? Как же!

— Или сейчас же зовете князя, или… я тоже умею орать!

— Да будет тебе, золотце! Ну зачем же так? — замахала руками Богдана Желановна. — Князю уже сказали, как освободиться, так пришлет отрока. Надо только немного подождать.

— И сколько?

— А вот, отобедай покамест. А там отдохни… после мыленки-то самое то, — стала уговаривать меня, как ребенка, разве что не сюсюкала. Тьфу!

— Не хочу. И, вообще, пока вашего князя не увижу — есть не стану! Так и знайте!

Положение спас запыхавшийся мальчишка. Он протиснулся сквозь толпу и объявил:

— Князь гостью отобедать приглашает.

Суета тут же прекратилась. Заслон исчез и меня повели по бесчисленным переходам и галереям. Честно — дорогу я не запомнила, и обстановку тоже. Единственное — все было очень красочно. Расписные стены, резная мебель, в окнах — витражи из разноцветного стекла, красного, синего и белого. Простые ромбики, а вкупе с остальным выглядело потрясающе.

Наконец, мы добрались до столовой. Или нет, скорее — трапезной. Здесь не было витражей, в окнах вообще не было стекол, и пахнущий травой и цветами ветер врывался в помещение и пытался поиграть с бахромой скатерти. Но ему удавалось лишь немного качнуть тяжелые кисти.

Стол стоял в центре, а вдоль стен жались лавки и что-то вроде сервантов. В памяти всплыло услышанное где-то слово «поставцы». В них красовалась посуда.

На лавках, то ли для мягкости, то ли для уюта, лежали толстые тканые дорожки. Табуреты венчали квадратные подушки. Все шитое — украшено вышивкой, все деревянное — покрыто резьбой.

Я бы еще долго рассматривала убранство просторной и светлой палаты, да низенькая дверь открылась, пропуская хозяина.

— Княже, — согнулись в поклоне Богдана Желановна и девушки-служанки. А я только сильнее выпрямила спину, да расправила плечи — не буду спину ломать перед похитителем!

Он принял это как должное, а на шипение кормилицы, пытающейся заставить меня поклониться, покачал головой:

— Будет тебе. Девушка эта тут не по своему желанию, разреши — и в глаза плюнет. И права останется.

— Да что ты такое говоришь, Зареславушка? — охнула Богдана Желановна, а я с интересом оглядела князя.

Имя-то какое! Зареслав. Словно солнышко в небе — яркое, горячее. Так идет ему. А главное ведь — понимает, что украл меня и, кажется, ему это тоже не нравится.

Или, может, купил? Ну, ничего, сейчас выясню!

— Присаживайся, — указал князь на короткую скамейку, застеленную тканым полавочником. — Не побрезгуй моим хлебом-солью…

Я и не думала. Переживания-переживаниями, а живот от голода подводило, тем более что от стресса всегда есть хотелось. А здесь было, чем подкрепиться.

В центр застеленного алой скатертью стола поставили глиняный горшок. Крышку ему заменяла лепешка, золотистая и так ароматно пахнущая, что в животе заурчало.

Князь ловко срезал ее ножом и по комнате поплыл мясной дух. Во рту сразу набралось столько слюны, что я непроизвольно сглотнула.

— Угощайся, — Зареслав, отмахнувшись от служанки, сам наполнил мою тарелку похлебкой. Густой, вкусный! Интересно, что это за овощи в нем плавают? И травки какие-то неизвестные: явно не лук, не петрушка, и даже не укроп! Да и мясо — не говядина. И не свинина.

Князь с видимым удовольствием наблюдал за тем, как я наворачиваю похлебку. Сам же только водил ложкой в своей миске, не торопясь пробовать. В голове тут же завозились нехорошие мысли, какие-то обрывки информации о ритуальной еде, о жертвоприношениях, о табу…

— Невкусно? — заметив, что я перестала есть, князь всполошился, чем только усилил подозрения.

— Что… это? — с трудом выдавила я, боясь услышать ответ.

— Кабанятина, — князь торопливо попробовал похлебку и недоуменно уставился на меня. — Сам намедни добыл. Неужто не понравилось?

Уф!

Я выдохнула. Но все-таки поинтересовалась:

— А сам что же не ешь, князь?

Зареслав посерьезнел и взмахом руки отправил приближенных прочь.

— Не до еды мне нынче. Кусок поперек горла… Да еще ты… Думал, затоскуешь, помирать соберешься, а ты вон как… кушаешь. Даже завидно.

Я отложила ложку. Раз уж здесь куском попрекают, то…

— Неужто обиделась? — вздохнул князь. — Прости, если что не так сказал. Тут… навалилось. Думал, посидим, поговорим… Да сам все и испортил, — он вкинул кулак ко лбу и зажмурился. Того и гляди — застонет от отчаяния.