За столом с инквизиторами слышен легкий смешок, потом отец Бруно кивает:
— Да, очень доходчиво. А случалось, что загасить не выходило?
— Два или три раза. Тогда я била в дерево. В дерево бить трудно, оно живое по-другому, чем человек или зверь, но в него можно сбросить самое опасное, а остальное потом растворяется само. Но это было давно, я была совсем маленькая. Сейчас у меня такого не бывает.
Отец Бруно смотрит на человека рядом с Альтой, тот так и сидит, закрыв глаза, и его разум продолжает шарить в закутках души… Фу.
***
Сегодня отец Бруно говорит очень серьезно и выглядит уставшим. Он часто выглядит уставшим. Еще бы. Каждый день пытаться держать в узде такую уйму мальчишек, и у каждого свои заскоки… Отец Бруно часто повторяет, что в Конгрегации людей без заскоков не бывает. Наверное, правда. Наверное, сама Альта тоже добавила немало седых волос своему наставнику.
Отец Бруно теперь все чаще беседует с ними обеими, а не пытается поговорить с мамой потихоньку. И папа, когда появляется, тоже. Он редко появляется. «Работал», — с улыбкой или со вздохом отвечает он всегда, когда Альта спрашивает, почему он не появлялся так долго. Теперь она уже редко спрашивает: знает, что стоит за этим словом. А маме не нравится, что теперь она волнуется и за папу тоже. Этого она не говорит, но в двенадцать лет Альта и сама уже все понимает. Маме нравилось, как было раньше — когда папа был неизвестно где, и мама про него почти забыла, и ей на него было наплевать, а как сейчас — не нравится. Мама волнуется, иногда грустит и часто нервничает, и, кажется, поэтому с головой окунается в работу, которую ей поручают — выхаживает самых тяжелых больных и раненых, обучает молодых и совсем маленьких будущих лекарей, и еще вот уже целый год она доверенный лекарь жены наследника. Та надумала забеременеть, а у самой еле душа в теле… Отец Бруно сказал, что в следующий раз Альта поедет в королевский замок вместе с мамой: все чаще не помогают обычные средства, а необычные отнимают у мамы много сил, ей может быть нужна поддержка и помощь, потому что пациентов выходит аж два, а лекарей — одна мама.
«Большая ответственность», — сказал отец Бруно. Два раза сказал. Так выразительно. Можно подумать, это и так не понятно…
— Три года.
Отец Бруно говорит с расстановкой, настоятельно, но в глаза маме не смотрит: знает, она этого не любит. Только Альте и папе разрешает… И вот еще Мартину. Мартина она жалеет и балует, и разрешает вообще всё.
— Три года мы пытались ловить даже не двух зайцев, а целую дюжину.
Мама молчит. Слушает. Недовольная.
— Совет следил за ее успехами все эти три года, Готтер, тщательно следил, анализировал, прикидывал… Это взвешенное решение, а не ударившая внезапно в чью-то голову идея. Мы распыляем ее таланты. Уча Альту «всему понемногу», испытывая в разных областях приложения ее немалых сил, мы просто не даем ей сосредоточиться на том, что выходит лучше всего.
— Я больше не буду учиться?
Недовольство и возмущение в голосе выходит слишком откровенным, но Альта не извиняется — не до того сейчас.
— Будешь, конечно, — отец Бруно мимолетно успокаивающе улыбается. — Учеба, самая обычная, никуда не денется. Но твои сверхнатуральные способности — вот с ними придется что-то решать. Скажи, как ты сама чувствуешь — что лучше всего у тебя выходит?
— Лечить и калечить, — не задумываясь, отвечает она и видит, как мама морщится.
— Вот.
Отец Бруно удовлетворенно кивает, и мама не выдерживает:
— Пока что это вы калечите Альту! Додуматься же надо — тащить ребенка на потрошение мертвецов!
— Я не ребенок!
— Это называется «анатомирование».
— Меня никто не тащил!
— И это было необходимо для обучения.
— Ты же сама это делала!
— Но меня при этом не выворачивало в коридоре, — жестко отрезает мама, и Альта обиженно огрызается:
— Ну протошнилась и продолжила, подумаешь.
Отец Бруно вздыхает и умолкает, давая им обеим время остыть.
Мама упорно называет анатомирование потрошением и не скрывает, что ей это неприятно. Мама считает это неуважением к покойным и святотатством. Она всегда читает молитву перед началом анатомирования очень искренне, долго, всегда вдумчиво и вслух произносит заверения в том, что «сие не ради праздного любопытства, не ради темного искусства, не ради глумления и попрания образа Божьего в человеке». Альта тоже читает искренне, но с глубокой уверенностью, что Господь давно выслушивает их молитвы в академическом подвале со скучающим видом, как дежурный отчет, потому что и так знает, что Его служители тревожат мертвых не для развлечения, а чтобы спасать живых, а это дело богоугодное без сомнения, и зачем Его беспокоить всякий раз, когда это делается?..
— Альта талантливая и уникальная девочка, — продолжает отец Бруно терпеливо. — И эти два ее таланта, таких несхожих и, казалось бы, противостоящих, даются ей в равной степени легко. Тоже не без сложностей, само собою, она всё ж не чудотворец святой, но легче, много легче, чем прочим одаренным макаритам, и это просто нельзя упустить, нельзя эти таланты закопать. Добро бы Альте этого не хотелось, но твоя дочь сама рвется постигать…
— Вы хотите сделать из нее шпионку-бойца, как из матери Мартина?
— Мать Мартина, — сдержанно, почти благодушно отвечает отец Бруно, — никто и никем не делал. Она пришла в Конгрегацию сама, с собственными планами, сама выбрала своё поприще и никогда не делала ничего, что претило бы ей. Никто и никогда не вынуждал ее ни к чему. Мы здесь понимаем, что принуждение — не самый лучший метод и всегда порождает неприятности.
— Жаль, что здесь нет Курта, — с усталой язвительностью отвечает мама. — Вот для него-то это было бы новостью.
— Каждый воспитанник имел и имеет возможность отказаться от обучения. Да, альтернатива чаще не из приятных… Однако к Альте это отношения не имеет, сейчас ситуация другая, ситуация уникальная. И ее никто не заставляет становиться агентом или следователем…
— Но я хочу! — торопливо добавляет Альта, пока мама не успела еще что-то сказать.
Отец Бруно снова коротко улыбается:
— У тебя впереди еще много лет, чтобы утвердиться в своем решении или изменить его. Сейчас же нам надо решить, как не загубить твои способности и помочь им развиться. Это не значит, что мы махнем рукой на все эксперименты, но раз уж за эти годы мы выяснили, что целительство и… скажем так, боевое применение твоей силы… это и есть твои сильные стороны — будем развивать именно их в первую очередь и усиленно.
— Но как? Свиней убивать ударом, что ли? Так это проще простого, животное не защищено силой разума, я хоть сейчас могу уложить целое стадо. Люди — это совсем другое. Но я ведь не могу тренироваться на людях, простой смертный такого не выдержит. Если бы Каспар не был пропитан силой своего бога…
— Да, я помню. У нас есть один доброволец, которого так просто в могилу не отправишь, — отец Бруно опять улыбается, хотя видно, что он не слишком уверен в том, что говорит. — В любом случае, это будет не завтра. На днях вы обе отправляетесь в королевский замок, а когда закончите дела с супругой наследника — вас проводят в лагерь, в котором мы и сможем заняться делом, а наши expertus’ы к тому времени прикинут, что и как.
— И долго мы там пробудем? — мама по-прежнему недовольна. — На какое время у меня ученики останутся без присмотра? Мы только-только добрались до серьезной работы. Девчонки это переживут, а мальчишек потом придется заново вытягивать на прежний уровень.
Отец Бруно вздыхает. Не так давно основанное Общество сестер-целительниц святой Хильдегарды[107] состоит, разумеется, из девушек и женщин — целительство отчего-то дается им проще, чем мужчинам. Одаренные мальчики очень стараются, Альта точно знает, что никто из них не отлынивает, но работать с их талантами маме и другим наставникам очень тяжело. Отец Бруно считает, это потому что девочки заботливее, а мальчики нетерпеливые и нахрапистые. Мама никак не считает, она просто учит. И говорит, что если уж среди мальчишек появится действительно талантливый целитель — он большинство девчонок оставит далеко позади. Двое таких у мамы есть, она ими очень дорожит и за них волнуется. Говорит — если не давать им расслабляться и забывать наработанное, лучшие выпускники будут. Отец Бруно считает, это потому что у мальчишек силы больше. Мама с сомнением хмыкает, но не возражает.
