— Крайне любопытно… — проронил фон Вегерхоф задумчиво. — И настолько логично, что сам себе кажусь дураком: почему не догадался до столь простой вещи?

— Потому что, как верно заметил Мартин, это очень по-детски, — отозвался Курт со вздохом. — А мы ведь люди взрослые, серьезные, все размышления сооружаются стройным текстом или, на худой конец, краткими тезисами, а тут почти пояснения с картинками; это ж для малышни из приходской школы, нам ли до такого опускаться… Этакая мыслительная inertia.

— А чем «сгинувшие» отличаются от «пропавших»? — уточнил фон Вегерхоф, и Мартин кивнул:

— Да, сперва я всех исчезнувших обозначил как пропавших, однако при составлении схемы понял, что различие есть. Есть те, кто совершенно доподлинно пропали в Пределе (первые пострадавшие или паломники, прямо сообщавшие о своих планах туда войти), их я обозначил как «Сгинувшие». А есть те («Пропавшие»), кто пересекать границу Предела не намеревались, но и по домам явно не разъехались: те, о ком упоминается в моих отчетах — «вещи оставлены, сами пропали, всегда говорили, что в Предел ни ногой». В чем отличие между этими двумя группами, я еще не решил, я даже не знаю, есть ли оно; я понимаю, что таков человек — вчера он говорил одно, а сегодня внезапно решил другое… Но коли уж такое разделение есть, я решил, что стоит его отметить.

— Справедливо… — согласился Курт и указал на верхний прямоугольник: — «Лес» у тебя над всем, и над Пределом, и над городом?

— Он место действия и объединяющий factor.

— От Грайерца, однако, у тебя немного связок.

— Всего три, да, но самые главные: причина, лес и Предел. Вот, — водя пальцем по линиям, пояснил Мартин, — от Предела исходит все то, что мы сейчас имеем, от странных трупов до странных людей. Сам Предел исходит от леса. Но если, sic dicta[53], лес и Предел здесь именно потому, что здесь Грайерц? Если источник проблем в городе, а все остальное — Предел, паломники и странные события — вторично?

— А если нет?

— А если нет — на этот случай стрелки двусторонние. То есть, связь леса, Предела и города с нашим таинственным виновником я обозначил, но чему отдать лавры первопричины, что к чему привело — пока не решил. С одной стороны, паломники, сколь бы странные люди в их рядах нам ни виделись, подтянулись позже — когда главное событие, «причина», уже свершилось. Alias[54], с Пределом паломников можно бы считать и не связанным вовсе, а связано с ним нечто внутри — в лесу или Грайерце…

— «Sicut canis qui revertitur ad vomitum suum»[55]… — негромко проговорил стриг, и Мартин многозначительно кивнул снова:

— Да, а это с другой стороны. Среди явившихся сюда искателей Христа в кустах — вполне может оказаться и тот, по чьей вине все произошло. Зачем он явился (если явился) — исправить содеянное или докончить недоделанное, воспользоваться плодами сотворенного или еще зачем — мы не знаем, но исключать его присутствие, разумеется, нельзя. Причем нельзя исключать его наличия и среди паломников, и среди горожан… Хотя на второе я почти не ставлю, ибо ни разу со дня поднятия тревоги никого из горожан поблизости от Предела не видели, они и вовсе стали избегать соваться в лес лишний раз. Разве что он есть среди пропавших в первые дни, причем направился туда осознанно, и паломники отчасти правы, и там, в Пределе, действительно что-то есть, и люди не погибают, попадая туда… Но это уже фантазии. Я пока ставлю на то, что условный виновник, если он здесь, среди паломников.

— И у тебя под подозрением Харт? — подытожил Курт, постучав пальцем по кругу с именем непоседливого ходока. — Или он вынесен в отдельную категорию только потому, что бывал в Пределе?

— И потому что он странный, — договорил Мартин. — Здесь, само собою, странные все, однако Грегор необычен даже на их фоне.

— Тем, что входил в Предел, — повторил Курт, и тот, помявшись, вздохнул:

— Да.

— Прибью на месте, — пообещал он безучастно, и Мартин удивленно поднял брови, воззрившись на собеседника с нескрываемой растерянностью. — Ты меня понял, — кивнул Курт все так же сдержанно. — А я — понял тебя. Посему скажу сейчас, пока сия идея не водворилась в твоем разуме окончательно и не выродилась в нечто непотребное. Нет, майстер инквизитор Бекер, воспользоваться талантом или везением Грегора Харта, дабы осмотреть Предел изнутри — дурная, пакостная, отвратительная по своей сути идея, каковую стоит выбросить из головы раз и навсегда. Это — понятно?

— Но постой, если он и вправду умеет…

— Je suis d'avis[56], кто-то перетрудился, — констатировал фон Вегерхоф с подчеркнутым сочувствием, не дав ему договорить. — Такое рвение, несомненно, похвально, да вот беда, Мартин: о том, как оценили твое прилежание, ты не узнаешь, ибо пополнишь собою список «Сгинувшие», да еще и завалишь расследование… К слову, а поименный список пропавших и сгинувших у тебя имеется? Среди отчетов такового не нашел.

— Виноват, — смятенно пробормотал Мартин, разом сникнув. — Список есть, но приложить его к отчетам забыл: хотел перед отъездом уточнить пару имен, а после запамятовал и оставил лежать в сумке, вместе с ходовыми записями по делу…

— А так называемая «матушка Урсула»? — спросил Курт, кивнув на расчерченный лист. — Она у тебя в отчете упоминается, но здесь никак не обозначена.

— Я пока не знаю, куда ее отнести и насколько стоит фиксировать на ней внимание: о том, что эта женщина в каком-то смысле является комендантом лагеря паломников, я слышал, но с нею самой поговорить не сложилось — сначала я с ней не пересекался в лагере, а потом нашлось это тело, и все завертелось… А потом меня отозвали. Собираешься с ней увидеться?

— Да, сегодня намерен. Харт сказал, что поздним утром ее обыкновенно можно застать на месте… Список пропавших точно не потерял?

— Нет, лежит вкупе с прочими записями по делу. Перепишу начисто и приложу к отчетам сегодня же.

— Дашь потом списать, — распорядился стриг, уселся к столу и, придвинув к себе схему, деловито зашарил в бумагах в поисках чистого листа. — А я пока срисую себе твою луллийскую карту juste au cas où[57]. Тебе, Гессе, рекомендую сделать то же самое: в наши карты будем вносить поправки по ходу расследования, а после сравним, что у кого выходит.

— Мы условились, глупостей не будет? — не ответив, спросил Курт, и Мартин вздохнул:

— Не будет. Обещаю, что не полезу в Предел один.

— Ты кого вздумал одурачить этой казуистикой — завзятого казуиста? Ты не пойдешь в Предел вообще, Мартин. Один, с Хартом, с армией ангелов или при поддержке войск Империи. Да?

— Я не пойду туда без твоего одобрения, — замявшись на мгновение, отозвался тот. — Так — сойдет?

— Учитывая, что я его никогда не дам — да, сойдет… Александер, ты что скажешь? Ощущал подле этого непоседы что-то необычное? В одном Мартин прав — к парню стоит присмотреться, и хотелось бы понять, есть ли в его везении доля закономерности.

— Если б я что-то почувствовал — ты уже об этом знал бы, — заметил стриг, не поднимая головы, тщательно выводя «Грайерц» в аккуратно начерченном прямоугольнике. — Однако сам понимаешь, это мало что значит. Если его талант — дремлющий…

Фон Вегерхоф не договорил, и майстер инквизитор лишь молча и понимающе вздохнул. Да и сам вопрос был задан скорее pro forma, нежели в надежде на четкий ответ: о том, насколько все на самом деле сложно в системе, при начале его службы кажущейся стройной и простой, теперь не знали разве что малолетние курсанты да обыватели — первые потому, что узнают позже, на старших курсах, а вторые — по соображениям безопасности, ибо по части поднятия и раздувания паники обыватель был непревзойден.

Да и сама информация все еще требовала дальнейшего изучения и классификации; знаменитое «scio me nihil scire[58]» за последние годы прочувствовалось как никогда четко и Советом, и expertus’ами, и следователями. Как заметил однажды Висконти, пребывая в особенно дурном расположении духа, от осознания того, сколько на самом деле еще остается неизведанным и непонятым даже там, где все казалось изученным и разложенным по полкам, немудрено и впасть в ощущение, что стоишь на краю бездны и пытаешься разглядеть пылинки в ее глубине. И порой, как верно добавил Бруно, начинает казаться, что все наоборот, и это бездна разглядывает тебя.