Черное — это мусор. Белое — снег и пепел. Красное — это… это…

— Ивара, Ивара, — потрясенно шептал Тави.

— Я вас нашел, — через силу произнес учитель, держась за правый бок. Из-под перчатки с шипением и пузырьками воздуха вырывалась кровь. Она стекала по пластику полускафандра, пятная снег. — Ашайта мертв? На нем не было шлема.

— Его убили. Наклонись.

Мужчина послушно повернулся. Рана была сквозная, сзади тоже текло, только туда Ивара не мог дотянуться рукой. Тави зажал прострел, почувствовал под ладонью что-то твердое, странное — возможно, обломок нижнего ребра. Теперь он держал рану со стороны спины, а Ивара — со стороны живота.

— Печень. Мне конец примерно через четверть часа.

— Нет.

Ивара посмотрел на него.

— Все в порядке. Не зажимай рану. В этом нет смысла. Вы двое должны выжить. Вам надо уходить. Мы все повернули не в ту сторону. В северной части поселка бой не такой тяжелый. Надо было уходить туда и на тропу вдоль Экватора.

Тави не ответил и рану не отпустил. Сам Ивара тоже не отпускал. Вместе они так сильно сдавили ее, что кровь почти перестала.

Хинта сидел поодаль. Он больше не пытался дойти до брата. Его руки и плечи мелко дрожали, словно от холода.

— Зачем? — спросил он. — Зачем надо было бежать за мной на смерть?

— Потому что ты должен жить, — сказал Ивара. — А ты пытался покончить с собой.

— Это я виноват, — всхлипнул Тави. — Я не стал его останавливать.

— Нет, — ответил Хинта. — Если здесь вообще кто-то в чем-то виноват, то это я. Я забыл. Думал, что один. Я забыл, что ты пойдешь за мной, и уж тем более не думал, что Ивара пойдет за мной. Я забыл, что принадлежу не только себе.

— Так сделай что-нибудь, — зло отозвался Тави.

— Он ничего не может сделать, — сказал Ивара. — Вам двоим надо уходить.

— Мы не уйдем, пока ты не умрешь. Даже если это неразумно, мы не уйдем.

Они замолчали. Тави горько плакал. Хинта сидел, стиснув голову руками. Ивара истекал кровью. Над землей стелился смог, летел пепел пожарищ. Бойня в Шарту не стихала.

Ранение Ивары оказало на Хинту странное воздействие. Он словно протрезвел, хотя и не до конца, и сам это сознавал. Мир вернулся к нему, покров тьмы был сброшен. Он вспомнил, по-настоящему вспомнил, что он не один, что у него и его друзей есть общее дело. И в то же время он ненадолго утратил способность думать о текущем положении дел. Он понимал, что его брат мертв, что Ивара умирает, слышал, как плачет Тави, но не испытывал по этому поводу почти никаких чувств. Даже сознание вины отступило от него. Он сидел на куче обломков и думал о разных вещах. Об отце, которого разглядел на той стороне улицы. Правда ли то был Атипа? Или другой, похожий на него, бежал и стрелял, пока не исчез за стеной огня? О матери, которая осталась где-то позади, в захваченном омарами административном центре. Жива ли она? А если умерла, то какими были ее последние минуты? О странных летающих машинах, на которых прибыли солдаты «Джиликон Сомос». Как эти штуки попали сюда? Неужели они могли летать над магнитной аномалией Экватора? О дронах Джифоя. О том, что зима в этом году началась как-то особенно резко и яростно. Такой сильный первый снег мог уже и не растаять. Только вот кто это увидит? Доживет ли хоть один человек до завтрашнего дня, или омары будут владеть этими землями? Но что омарам снег? Они ведь даже не видят его, лишь слабо осязают холод своими полумертвыми нервными окончаниями.

— Шарту разрушен, — подумал он вслух. — Все проиграли. Никому ничего не досталось.

Ему никто не ответил, но он этого почти не заметил. Ему вдруг представилось, что он идет по мокрому песку — по морскому дну — но воды нет, она вся ушла, отступила, чтобы подняться огромной волной. Так же сейчас было и у него внутри. Его тьма отступила, и он остался на обмелевшем дне. Тело его брата лежало всего в двадцати шагах, но было вне досягаемости — добраться до него можно было лишь затем, чтобы умереть рядом с ним. Мертвые друзья Ивары лежали на дне — на настоящем морском дне. Мертвый или раненый Аджелика Рахна лежал в ячейке на станции тихоходного поезда. А что стало со станцией? Должно быть, она разрушена, как и все вокруг.

— Тави, — позвал Хинта. — Тави.

Тави шевельнулся, давая понять, что слышит его.

— Терминалы целы?

— Они при мне, но разбиты.

Хинта кивнул так, словно это имело очень большое значение. Ивара дышал часто и тяжело, со стоном. Его начинало трясти, руки слабели, кровь потихоньку снова пошла из раны. Надо было уходить, спасаться. Но Хинта не чувствовал в себе какой-то последней воли, чтобы сдвинуться с места. Волны мыслей катились через его пустынный берег. Омары. Аджелика Рахна. Искусственные тела. Золото. Серебро. Техника. Война. Смерть. Организм человека. Организм омара. Биология и механика. Медицина, которую он не знает. Шансы. Борьба могущественных воль. Подключение. Мир.

— Нас спасли, когда мы умирали на руинах школы, — сказал он. — И сейчас мы можем спасти Ивару.

— Как? — спросил Тави.

— Я не уверен. Если я не прав, или если у нас не получится, то он умрет на несколько минут раньше. Потому что нам придется нести его. Придется отпустить рану. Он быстро потеряет еще больше крови.

— Я в любом случае умру, — сказал Ивара.

— Как, как спасти?! — крикнул Тави.

— Солдаты «Джиликон Сомос» носят боевые робофандры. Нас везли в больницу внутри капсулы. Боевой робофандр должен быть изнутри точь-в-точь как эта капсула. Только она встроена внутрь огромного экзоскелета с пулеметами и прочим вооружением. А солдат внутри нее плавает в желе.

— Робофандр может лечить солдата?

— Возможно. Это бы объясняло, как они продолжают вести бой, когда их уже сто раз расстреляли. Они как омары. Омары восстанавливают себя. И солдаты компании тоже восстанавливают себя. Поэтому они сражаются наравне с омарами.

— И где взять такой робофандр? — спросил Ивара.

— Он здесь, под руинами. Но он может быть сильно разбит.

— Тогда найдите… тряпку, резинку, кусок пластика. Все, что угодно, чем можно заткнуть мою рану. Это выиграет нам время, пока вы будете сажать меня в эту штуку.

Тави яростно кивнул. Хинта перевернулся, начал ворошить кучу мусора, на которой до этого сидел, пополз, перебирая обломки, и вдруг наткнулся на шлем Ашайты — тот все еще валялся там, где его бросил Круна. Хинта вернулся к друзьям, нашел острый осколок, прорезал им внутреннюю обкладку шлема и выдрал оттуда несколько пластов мягкого парапласта.

— Отлично, — шепнул Ивара, — подойдет.

— Он не стерильный.

— Глупости, — сказал Тави. — От заражения он будет умирать три дня. От отравления тендра через кожу мы все умрем через шесть или восемь часов. А от потери крови он умрет уже через десять минут.

Когда мальчики заталкивали парапласт в рану, учитель закричал и потерял сознание. Он еще не пришел в себя, а они уже подхватили его под руки и потащили через руины ангара. Тяжелые балки крыши вмялись в стальные стеллажи, и то, что раньше было центром помещения, теперь превратилось в бурелом из пересекающих металлических конструкций. Иногда им приходилось всходить наверх, на кучи мусора, на горы мятой стали, но чем выше они поднимались, тем больше был риск словить шальную пулю, поэтому они старались держаться низких укромных мест, провалов и щелей, кривых коридоров, образовавшихся под руинами.

— Если тут все такое, — обреченно сказал Тави, — то Ивара умрет раньше, чем мы откопаем робофандр.

Но он оказался неправ. Дойдя до места, где погибли омар и солдат, они увидели перед собой небольшую воронку, оставшуюся от взрыва ракеты. Робофандр был впрессован в ее дно. Боевая броня оказалась в тысячу раз прочнее, чем конструкции здания; все вокруг было согнуто, растерзано, вмято, а робофандр почти полностью сохранил свою форму. На его почерневшем, исцарапанном металле осталось лишь несколько сквозных пробоин — очевидно, те слабые точки, в которые предпочел стрелять омар. Вокруг этих брешей серой слюдой запеклось какое-то вещество. Хинта решил, что это нанопластик, который военные используют в своем снаряжении, чтобы во время боя восстанавливать целостность герметизации. Сам омар тоже был здесь. Он превратился в омерзительную обожженную, склизкую кучу, которая все еще липла к верхней части робофандра