— Так и должно быть, — сказал Ивара. — Мир микросхем — это логика в металле, воплощенный в вещь язык. Но когда плохо знаешь язык, бывает куда легче понять другого человека, который тоже плохо знает этот язык, нежели прирожденного носителя языка. Малый волшебный механический народец — прирожденные носители этого языка, и нам, профанам, пришлось очень потрудиться, чтобы хоть немного разобраться в их устройстве. А омары так же плохи в составлении печатных плат, как и люди. Кроме того, омары все время брали чужие детали, а использовать их могли лишь в той мере, в какой понимали их предназначение. Вот и выходит, что с омаром тебе легче говорить, чем с Аджелика Рахна.

— Обидно, — сказал Хинта. — Ведь Аджелика мы любим, а омара ненавидим.

— Люди и омары, — сказал Тави, — искалеченные в искалеченном мире. Практически все наши технологии посвящены или выживанию, или убийству. Чего же удивляться, что наши устройства похожи?

Постепенно Хинта, с помощью Ивары, разобрался в большинстве блоков омарьей электроники. Здесь было всего три вещи, которые не встречались в обычных робо: нейронный интерфейс, соединявший компьютеры с нервной системой чудовища, молекулярный принтер-анализатор, очевидно, отвечавший за управление нанитами и за обновление их популяции, и пугающий кристалл, назначение которого до сих пор оставалось скрытым. Остальные блоки предназначались для управления оружием и сервоприводами скелета, а также для общей балансировки движения. Наконец, когда время уже приближалось к вечеру, Хинта указал на один из блоков.

— Память здесь. Южный мост — оцифровка данных с нейроинтерфейса, северный мост — оцифровка данных с нанитов, западный мост — хэш и текущие операции, восточный мост — отделенные хэши для текущих операций управления оружием и движением.

— Мы сможем ее прочитать? — спросил Тави.

Хинта издал торжествующий смешок.

— В это трудно поверить, но кажется, с легкостью. Даже переходник паять не придется — мы просто включим его куда захотим. Нам повезло, очень: один из выходных интерфейсов тут литский, он должен подходить к самым обычным терминалам — например, к большому учебному. Наверно, омары не думали, что человек всерьез станет их разбирать. Иначе они бы не стали настолько упрощать нам задачу.

— А как же Киртаса?

Хинта закусил губу.

— Не знаю. Если его люди копались в омарах, они не могли не найти все это. Возможно, они нашли, но не смогли прочитать омарью память. Или у них не было Ивары, чтобы тот помог с переводом маркировок. Или омары изменились за прошедшие несколько лет, и теперь их устройство лучше защищает себя от взлома. Или омары всегда были сложнее, но конкретно с этим нам очень повезло.

— Или шериф уже давно знает об омарах намного больше, чем говорит.

Хинта почувствовал, как с легкой болью от него ускользает призрак какой-то другой, несостоявшейся жизни. Если бы не появился Ивара; если бы их ссора с Тави началась раньше и продлилась дольше; если бы еще что-то пошло иначе — тогда шериф мог бы стать его Джилайси. Однако все повернулось так, как повернулось, и у Хинты не появилось своего кумира. И все же он ощущал досаду; какая-то часть его души все еще хотела, чтобы шериф был отличным парнем, истинным героем-хранителем Шарту, человеком правдивых слов и настоящих дел.

Ивара заметил выражение лица Хинты.

— Это не значит, что Киртаса плохо делает свою работу. Возможно, людям и не следует знать все, что узнает он. Любой человек власти скрывает часть информации.

— Да, — ухватился за эту спасительную нить Хинта. Потом они втроем кое-как передвинули тяжелый напольный терминал в комнату Эрники и установили его рядом с разобранным омаром. Хинта протянул все необходимые провода и начал сооружать простенькую конструкцию для охлаждения памяти. Однако тут им пришлось прерваться, потому что на коммуникатор Хинты пришел вызов от Фирхайфа. Тот откатал очередной рейс и интересовался, как идут дела.

— Скажи ему, что у нас почти не осталось еды, — громко посетовал Тави. — Мои пустые закрома — часть маминого завещания.

Хинта послушно передал.

— Он придет к нам с обедом, — обрадованно объявил он по окончании разговора.

— Отлично, — сказал Тави.

Наступила середина дня. Пришел Фирхайф и принес с собой теплый обед. Они сидели на кухне. Разговор их, между тем, все больше превращался в монолог Тави. Сначала он пересказывал Фирхайфу то, что тот пропустил, но вскоре начал озвучивать собственные идеи, словно присутствие старика придало ему смелости.

— За прошедшие двенадцать часов, — обращаясь к Иваре, сказал он, — я дважды выслушал твои слова о том, как трудно будет предать огласке результаты наших исследований и как легко мы можем все потерять. В первый раз ты говорил со мной лично, потом мы были втроем с Хинтой. И прости, но мне показалось, что ты дважды слукавил, не довел свои рассуждения до конца.

— Да?

— Ты хочешь убедить себя, что мы сможем остаться вместе. Но очевидно же, что это не так. Если твой путь опасен, если ты хочешь сохранить больше информации у большего числа доверенных людей, то мы нужны тебе для этого. Мы должны быть теми, кто надолго останется в стороне. О нашем участии никто не должен знать. На нас никто не должен обращать внимания. И мы все должны хранить твои тайны. Наше время заговорить придет лишь в том ужасном случае, если все твои планы сорвутся, и ты не сможешь сам предать огласке свои труды.

Ивара опустил взгляд и довольно долго молчал.

— Разве не так?

— А мальчик прав, — сказал Фирхайф. — И дело не только в том, чтобы что-то там сохранить, пускай и важное. Подумай снова, имеешь ли ты право ставить их под удар. Это же история с непредсказуемым финалом.

— Не имею. — Ивара посмотрел Тави в глаза и едва заметно улыбнулся. — Ты меня поймал. Я пытался схитрить. Испугался одиночества.

— Зачем я все это сказал? — прошептал Тави.

Фирхайф положил руку ему на плечо.

— Ты не останешься один. Вокруг есть хорошие люди. Да и твоя мама — вдруг она вернется. Пройдет несколько месяцев, она родит ребенка. И поймет, что ее старший сын все еще важен. Родители почти никогда не уходят сами от детей. Особенно матери.

— Нет, — покачал головой Тави. — Она не вернется. Я точно знаю.

— В любом случае, один ты не останешься, — повторил Фирхайф. Он посмотрел на Хинту, сердито — вероятно, не мог понять, почему тот молчит. Но Хинта в тот момент ничего не мог сказать, потому что одна половина его разума все еще была занята омаром, а другая пребывала в смятении от сложившейся ситуации. Все случилось, как и почти всегда: Ивара и Тави о чем-то говорили, и Хинта решил, что таким и будет их дальнейший план. Но минуло всего несколько часов, и мысли Тави убежали далеко вперед. Он уже видел совсем иное будущее — то, в котором они, связанные долгом, будут оставаться в Шарту и тихо хранить для Ивары пути отступления.

Хинта еще не успел оправиться, а Тави уже нанес новый удар.

— Ты будешь жить со мной? — спросил он Ивару. — Пока мы еще вместе? Тебе нужна забота, и мне — тоже. А вместе мы как один обычный взрослый. Не решай сейчас. Просто подумай. Так будет лучше для всех.

Ивара слабо кивнул.

— И еще я хочу найти работу. Ведь мама больше не станет меня обеспечивать.

— Это не обязательно, — пробормотал Ивара.

— Но это можно устроить, — сказал Фирхайф. — Я поспрашиваю людей. И если ты действительно хочешь, мы что-нибудь отыщем.

— Спасибо, — горячо поблагодарил Тави.

Потом, стараясь хоть как-то разрядить напряжение, Фирхайф начал говорить о делах в поселке. Впрочем, вещи, которые он рассказывал, отнюдь не звучали успокаивающе.

— Вчера, после вашего отъезда из старого Шарту, туда все-таки заявился Джифой. Как обычно, он решил толкнуть речь. Только на этот раз все сорвалось, потому что кто-то из толпы спросил его о прибывающей в поселок технике «Джиликон Сомос».