Ну и наконец главное.
“Рыжий сказал, что даарцы будут бежать от него. И гномам тоже стоит бежать. Что Даар и горы будут принадлежать ему. Теперь он ушел в сторону гор”.
Хоак поставил точку. Подумал и добавил еще от себя.
“Кто это — не знаю. Когда упал — был похож на человека, когда бился…”
Горящие желтым огнем глаза, молниеносные движения, что и не рассмотреть, тяжелые удары, от которых хрустит кость и со скрежетом гнется сталь.
“…был уже не человеком”.
Хоак поглядел на написанное. Не перечитывал — это тоже давалось ему непросто. А времени сейчас не так уж и много, чтобы его терять.
Свернул пергамент, запечатал, перевязал лентой и сунул в тайный карман за пазухой.
Осталось отпроситься у Хозяйки в ближайший город и отправить.
На мгновение ему самому захотелось отправиться в Нат-Кад. Доставить письмо лично.
Просто потому что только когда написал, понял, как плохи дела. Рыжий предупредил всех, но никто не услышал предупреждений. И Хозяйка отсюда не уйдет — она разве что еще ближе к горам переберется, чтобы своего драгоценного принца из виду не терять. Вот умная же, вроде, девка, а все равно — девка! Увидела смазливую рожу — и давай вокруг виться…
Так вот.
От гор сейчас держаться бы подальше. Потому что рыжий пошел туда. А раз он пошел туда — всем нормальным людям надо бы двигать оттуда.
Хоак никогда не считал себя трусом. Но сейчас — сбежал бы. Если бы не знал: только тогда его семья в безопасности, когда он четко выполняет приказания Тейрина. И бежать он будет только тогда, когда Тейрин пришлет письмо с приказом: “Беги”.
Но Тейрин вряд ли сделает это. У Тейрина есть другие, куда более важные дела, более важные адресаты, более нужные люди.
Оставалось надеяться только на одно: Тейрин сам придумает, как остановить рыжего.
Он умный, этот Тейрин. Он может и придумать.
Глава 21. Совет
Нивен уснул почти мгновенно. Только что сидел, держал Аэйлар за руки, а потом просто прикрыл глаза, просто собирался моргнуть — и не упал только из-за того, что она осторожно подхватила под плечи, уложила на спину.
“Сколько можно тут падать? — слабо возмутился про себя Нивен. — Не выспался еще?”
Но действительно — не выспался. Потому что даже собственные мысли тут же растворились в мягком, тягучем сонном полумраке.
Раньше ему не снились сны. Такие — точно не снились. Все больше — кошмары о Мертвых, которые и снами-то не были. Когда же Мертвые оставляли его в покое, он просто уходил во тьму. И не видел ничего.
А сейчас — лесные живые огни танцевали в воздухе вокруг, ветер пел, деревья шептали что-то смутно знакомое, а сам Нивен плыл в лодке, но не по морю — по ночному небу над Запретным лесом. И лодка качалась, словно на волнах Мирдэна, мерно, планов, ритмично. Кажется, рядом была Аэ. Держала руки, гладила волосы, шептала что-то хором с лесом, дышала с ветром.
А еще кажется, его звали.
Скреблись в лодку снизу, невнятно шипели… Знакомое шипение — так любят общаться Мертвые, принося с собой змей и туманы. Если прислушаться… Кажется, его звал Ух’эр. Но Нивен так и не понял точно, так и не прислушался, не разобрал, потому что не хотел впускать сюда туманы, и Ух’эр умолк. Стал частью кошмара, который не смог прорваться в его сон. Сорвался с днища летучей лодки — а лодка плыла дальше.
И было спокойно.
Наверное, Нивен улыбался во сне.
Наверное, потому что впервые в жизни сон был таким, не хотел просыпаться.
Чувствовал где-то на грани сна и яви — пришло утро. Слышны голоса. Шаги. Кто-то даже будто спрашивает о нем, заглянув в жилище Аэ, и она будто отвечает. Или это ему кажется… Слов — не разобрать. Слова далеко, а он все еще не в ее жилище. Не на ложе. Он все еще плывет над верхушками деревьев. И пусть над Запретным лесом уже давно взошел Ирхан, во сне его до сих пор кутает ночная мгла, разбавленная редкими пульсирующими огоньками.
И где-то на грани сна, пытаясь не сорваться в реальность, цепляясь за лодку изо всех сил, Нивен вдруг думает: а все-таки я никогда не отвыкну от тьмы. Всегда буду к ней возвращаться. Всегда с ней будет спокойнее.
Косится на дно лодки, но там уже давно не скребутся.
А Нивен вдруг совершенно ясно понимает: пора просыпаться. Пора на свет.
Глаза он открыл нехотя, медленно.
Увидел ее. Аэ сидела рядом, держала за руку, еле заметно улыбалась — не улыбка, намек, тень от нее. Добрая, мягкая тень...
"Что же меня так тянет к теням?"
И теперь в ее взгляде вместо привычного напряжения, граничащего со страхом, было другое: пронзительная утренняя нежность. И сама она стала другой. Еще тоньше, еще мягче, еще прозрачнее.
И сказала тихо-тихо, коснувшись щеки:
— Нивен.
Он ухмыльнулся краешком губ, медленно, осторожно сел. Ничего не болело — уже хорошо.
Что с оружием? Мечей за спиной не было, это он понял еще, когда лежал. Ничто не давило в спину. Повел плечами, будто бы разминая, чтобы прочувствовать внутренние карманы. Да, мечей нет, зато кинжалы — на месте.
Огляделся.
Лучи Ирхана почти не доставали до них, почти не пробивались сквозь щели между застилающими вход мягкими ветвями, но прищуриться все равно пришлось: даже столько света — слишком много после уютной сонной тьмы.
— Я долго спал? — спросил он.
Аэ не сводила взгляда. И молчала прежде, чем ответить достаточно времени, чтобы он смог ее рассмотреть. Острые скулы, тонкие губы, изумрудный взгляд. Совсем другой, но все еще слишком внимательный. Будто она уже и не боится ничего, но подвоха — ждет.
Правильно ждет.
Сны, лодки, огоньки — это, конечно, хорошо. И выспаться — тоже хорошо. Победить злое божество и не помереть — вообще прекрасно.
Но он здесь чужой.
Она ничего о нем не знает. Он чужой не просто этому лесу — он ей чужой. И вряд ли станет своим. Он до сих пор тянется во тьму, а не к мерцающим огонькам.
Пора уходить.
“Еще с Советом говорить…” — с тоской вспомнил Нивен. Они могут и не обрадоваться тому, что он победил божество. Злое или не злое, а оно у них единственное.
