— А у тебя выбора нет, — пожал плечами Нивен.

***

       Когда Итан вытащил на поляну телегу с ведрами, полными еды и воды, и наваленными на них шкурами, курьер сидел на поляне, привалившись спиной к грифону. В общем, остался в том же положении, в котором Итан его оставил. Разве что — странно улыбался.

       Странно и страшно: от этой улыбки, несмотря на то, что Итан был хорошо одет, пробрал озноб.

       Курьер, кажется, догадался: спрятал улыбку и серьезно спросил:

       — Не делать так, да?

       Только серые глаза продолжали улыбаться.

       Так, будто только что сделал что-то очень важное, очень трудное, и теперь очень собой доволен.

***

       На этот раз упасть получилось почти что мягко. Снег у подножья оборотневой скалы за миг до его падения вздыбился огромным сугробом, а когда Йен рухнул в него — рассыпался фонтаном белых крошек, сверкающих в лучах Ирхана. Из снега Йен поднялся человеком.

       Обращаться тоже выходило лучше — не ломило кости, не болело тело: немного неприятно, вот и всё.

       — Вот и всё… — повторил Йен вслух и поднял взгляд на пещеры.

       Они вновь прятались, по привычке, наверное. И хорошо, что прятались, потому что Йену совершенно не понравилось, как прозвучали его слова. Как прозвучал голос. Он действительно слишком устал за всем следить: за тоном, за словами, за собственными мыслями.

       Ему сейчас лучше быть подальше от всех. Чтобы ничего не сорвалось в последний момент.

       Он почти завершил партию.

       Это просто, как в крисс-край.

       Падение кубика. Отведенное время — клетки на ход. Нужно было успеть: просчитать, предугадать, ответить заранее. И кажется, он успел.

       “Тейрин бы оценил”.

       Йен окинул взглядом молчаливую скалу. Оттуда пахло кровью — слишком много раненых.

       Убитых они оставили в ущелье — у оборотней нет глупых человеческих ритуалов захоронения. Но скорбь — есть.

       Из пещер пахло кровью и скорбью.

       — Что дальше? — глухо спросили из-за спины. Йен еще миг потянул, глядя на скалу, чтобы вернуть на лицо жесткую ухмылку, и только потом — неспешно развернулся.

       Естественно, за спиной стоял Трас, который оказался тем еще живучим гадом — даже не поцарапался в драке. Хотя, скорее всего, на нем просто уже все зажило — как и на самом Йене.

       — Принц Каарэй попытается убить меня завтра на рассвете, — ответил ему Йен. — Для этого он придет на Большой утес. Я пригласил его.

       — А если не придет? — хмыкнул Трас.

       — А у него выбора нет, — пожал плечами Йен. — И дело даже не в том, что я его запугал. Дело в том, что я его знаю. Он — придет. И когда я его убью — сметем остальных даарцев.

       Тарс как-то задумчиво хмыкнул в ответ.

       Йен поднял брови.

       — До сих пор не веришь мне?

       — Возможно, я потерял слишком многих, чтобы верить, — мрачно ответит тот.

       Йен не увидел, но почувствовал — их уже слушают. В пещерах насторожились, навострили уши, некоторые наверняка опять высунулись, чтобы посмотреть.

       — Я тоже их потерял, — напомнил Йен. — Но разбил армию противника — как обещал. Выманил даарцев из-за стен — как обещал...

       — Пока я услышал лишь об одном даарце, — возразил Трас.

       — Остальные пойдут за ним, — пожал плечами Йен. — Они будут там. И после того, как я расправлюсь с ним — займемся его людьми. Вы тоже будете со мной. Но... — Йен поднял палец, выдержал паузу, это было важно, и хорошо, что его слушали сейчас все, они должны были услышать и запомнить именно это.

       Заговорил чуть громче, чуть четче и очень твердо:

       — Но битва с Рэем — моя. Ее должны видеть все, четко и ясно. Не коситься на утес в пылу схватки — стоять и смотреть. Пока я не закончу, не вступайте в бой, Трас. Мы и впрямь потеряли слишком многих. Без меня потеряем еще больше.

       Оборотень долго смотрел в глаза Йену. Потом медленно, задумчиво проговорил:

       — Что-то изменилось в тебе, Затхэ. Ты будто…

       — Устал, — подсказал Йен и подмигнул. — Именно потому я позвал его прийти завтра. Сегодня мы восстанавливаем силы. Все мы.

       Трас смерил его еще одним пристальным взглядом, кивнул и пошел прочь.

       Йен обошел скалу и медленно двинулся вверх по узкой, едва заметной под тонким слоем мелкой снежной крошки, тропе.

       Ее не было видно, эту тропу. Он просто знал, где она.

       Может, от этого он и устал — от того, что слишком много знал. Тело вновь было полным сил, гнев и ярость Затхэ вновь ворочались внутри, желая вырваться наружу прямо сейчас, но Йен — устал.

       Потому поднялся к своему камню на вершине. Там можно было просто отдохнуть в одиночестве.

       Сел на камень, закрыл лицо ладонями, уперся локтями в колени.

       Завтра он вновь поднимется на утес.

       Он никогда не был там в нынешней своей жизни, но вспомнил о нем сейчас — хотя не хотел об этом думать — и утес явился перед глазами яркой живой картинкой. Большой, темно-каменный, неподалеку от подножья Гьярнору, он нависает над водами Мирдэна черной тенью, отражается в них, и воды там — всегда черны. Может, потому что Ирхан никогда не достает до них лучами, а может, из-за сети Ух’эра, потому что — какого еще цвета тот мог сплести сеть?

       Волны не накатываю на берег, они ползут по кругу тягучим густым водоворотом, медленным, но неотвратимым, и если долго смотреть на них, стоя на самом краю, можно прыгнуть.

       Сеть так сильна, что затянет и отсюда. От края нужно отойти, но это уже непросто: сеть уже схватила его, уже тянет к себе, в липкую густую непрозрачную воду…

***

       Грифон шумно хлебал какое-то варево из ведра, и Итан гордо улыбался, будто сам это сварил, а не украл откуда-то с кухни.

       Кажется, он даже толком не знал, что это, то ли похлебка, то ли помои. Но грифону понравилось — и хорошо.