«Ладно, хочешь не хочешь, а придется», — вздохнул и пошел в атаку. Те, кто хоть раз влетал с разгона в стену, прекрасно поймут мои ощущения от попытки вселения в духа-мутанта. Он оказался невероятно силен. Мне думалось, что я крут, но все оказалось совсем не так. По сути, я оказался на месте Ода во время его атаки на меня. Если бы чудо-юдо обладало мозгами или хоть какими-то эмоциями, тут бы и нашел свою смерть. Повезло. Просто невероятно повезло. Мой противник даже не осознал, что именно пытаюсь с ним сделать. Он просто отшвырнул меня потоком маны. Простейшая реакция на раздражитель.

Наверно именно так ощущают себя бактерии, когда сталкиваются с лимфоцитами. Иммунитету все равно, он не испытывает эмоций, он просто действует по программе.

Впрочем, кое-чего все же добиться удалось. Покровитель рыбаков соизволил вытащить голов из-под плавника и одарить пустым взглядом. Тут-то и врезал ему по длинной шее напитанными маной когтями. Башка отделилась и практически мгновенно растворилась, я же повторил попытку вселения. Прямо в обрубок шеи нырнул.

На этот раз удалось пробиться достаточно глубоко, но добраться до очага мне не позволили. Нейтральная до этого момента мана стала враждебной. Превратилась не просто в кислоту, но еще и оплела, принявшись давить. Наши тела поплыли, изменили форму, но не обособились. Мы стали чем-то вроде сплетенного из двуцветных волокон каната. При этом моих нитей оказалось заметно меньше. Сложно описать начавшееся противостояние, самая близкая аналогия — схватка двух змей, одна из которых огромный удав, а вторая ядовитая кобра.

Дух-мутант просто и бесхитростно давил, по-прежнему не испытывая эмоций. Им управляли даже не инстинкты, а что-то более глубинное. Какие-то спинномозговые рефлексы. Я же пытался сохранить свой очаг, защищая его клубком из маноканалов, и рвался к чужому. Самое жуткое — мне даже не пытался мешать. Просто не хватало сил пробиться.

В какой-то момент настало истощение. Сознание поплыло, захотелось вырваться и убежать, что угодно лишь бы жить. Уже не в силах противится порыву задергался, забился, принялся щедро тратить и без того невеликие остатки маны, и в какой-то момент оказался возле чужого очага. Не слишком отдавая себе отчет, рефлекторно нанес удар. Так сказать, вонзил ядовитые зубы. Впрыснул в противника все, что еще оставалось.

«Как же хорошо», — пробормотал, ощущая легкую и свободную пульсацию средоточия и ток маны по телу. Только сейчас, вернув себе возможность связно мыслить, понял, что именно выплескиваемая во все стороны энергия, позволила добиться желаемого. Там, где застрянет кусок льда, легко и свободно пройдет вода. Рядом булькнул мой недавний противник, а с берега донеслись голоса рыбаков. «Хорош валяться, пора вставать», — скомандовал мысленно и принялся собирать тело в нечто более-менее оформленное.

Достигнув состояния «приведение из простыни», решил временно ограничиться им и осмотреться. Собравшееся на берегу племя во главе с шаманами — ожидаемо. Остатки разломанных в щепу мостков — неожиданно. Когда и как умудрились? Напоминающий кляксу дух, плавающий рядом и вяло шевелящий чем-то вроде щупалец — непонятно. «Ложноножки, мать-перемать», — истерично хохотнул, осматривая недавнего противника. Странно, вроде бы били меня, а паршиво ему.

Взяв себя в руку, приблизился и коснулся этой амебы, пытаясь оценить состояние духа. Печально. Нет, в общем и целом он был в порядке, но по силе скатился на уровень Ода. Мозгами он так же где-то рядом с ним оказался. Причем, до контакта со мной. Впрочем, последнее можно считать огромным достижением. Но оно же порождало проблему. Призрак пытался осознать самого себя, вот только делал он это по-звериному. Проще говоря, определялся с формой тела.

Ждать, когда он сподобится собраться в нечто менее аморфное не стал, ускорил процесс, коснувшись его разума своим. Принуждать не принуждал, но плюсы бытия дельфином расписал в красках. Еще и кличка Фин на ум пришла, да так и засела в нем. Не прошло и четверти часа, а вокруг меня уже вовсю резвился дельфинчик, норовящий сунуть голову под ладонь и требующий почесываний плавника.

— Собирайтесь, племя переезжает, — озвучил то, ради чего рисковал головой, попутно рассылая людям искры маны и демонстративно поглаживая лобастую морду Фина.

— Воля Великого, — склонился Риг, сквозь бурю эмоций которого все отчётливей проступало облегчение и радость.

— Класс, — выдохнул Варг, переведя взгляд на отца, но Матс вряд ли услышал сына, так как в то же время к нему прижалась Грезэ и что-то зашептала в ухо.

«Ну слава создателю», — подумал, поглаживая Фина и впитывая растёкшуюся облаком веру. Немного пресновато, так как люди не могли толком определиться на кого ее направить, но очагу и такое «топливо» сгодилось. Мана наполняла стремительно восстанавливающееся тело, а большего сейчас и не требовалось.

Сильные пальцы легко отломили кусочек целебной коры и размололи его практически в трухи. Взяв несколько листьев из лежащих на шкуре кучек, Амат отправил их в рот и принялся жевать. Привычная горечь практически не ощущалась, а монотонная, хоть и немного подзабытая работа настраивал на неспешное течение мыслей. Смотря на огонь костра, шаман медведепоклонников не видел танца огня. Он вспоминал прошлое.

Родные горы всегда были суровы к людям. Из руки рожденных детей лишь один доживал до обряда. Амату повезло. Судьба хранила и берегла его. Он всегда успевал урвать свой кусок добычи и отстоять его. Когда пришло время очередного похода, один из вождей обратил внимание на гибкого словно ветка юношу, которого было невозможно сломать, и взял его с собой. Много двуногого зверья стало в тот раз добычей. Амат вернулся в горы возмужавшим, закалённым в многочисленных схватках охотником. Первое что он сделал по возвращении — убил вождя. Тот сам сказал, что видит в нем приемника, вот молодость и не стала ждать.

Первое время Амату нравилось его новое положение, но очень скоро он захотел большего. Его раздражали повседневные дела и дрязги соплеменников. Он часто вспоминал поход, сравнивал его с тем, чем оказался вынужден заниматься сейчас и… страдал от банальной скуки. Ему хотелось свободы и риска, а еще, когда у костров рассказывали истории, он желала услышать собственно имя. Тогда-то у него и появились мысли о большой охоте. Амат не хотел созывать добровольцев, он собирался заставить каждое племя выделить ладонь лучших охотников. Вот только не представлял, как добиться желаемого.

Выход нашелся сам собой и весьма скоро. Стоило Амату узнать о смерти шамана, как он сразу же понял — вот его шанс. Он даже не потрудился назначить преемника, предпочтя немедленно отправиться в рычащую долину и ступить на узкую тропу священной пещеры.

Сплюнув в ладонь ком пережеванных в кашицу листьев, Амат смешал его с целебной корой и принялся неспешно разминать. Мысли вновь вернулись к прошлому. Словно воочию он вновь шел узкой тропой, той самой, по которой когда-то ступали лапы избавителя и покровителя истинных людей. Амату почудилось, будто бы в пятку воткнулся заостренный камушек, а плечо саднит от многочисленных царапин. Места, где спаситель когда-то оставил клочки шерсти, полагалось окроплять кровью.

Молодой вождь ступил на каменную площадку и оскалился, презрительно посмотрев на горку черепов. Двуногие звери решили поохотиться на истинных людей, и теперь их останки взирали на потомков победителей. Старшая хранительница, почти слепая и практически беззубая, приняла дары и указала вглубь пещеры. «Там», — прошамкала она уступая дорогу.

Амат расправил плечи и прошел мимо тусклых углей маленького костра. Его не интересовали рисунки на стенах, повествующие знакомую с детства легенду о явлении покровителя. Не стал он задерживаться и там, где, по преданию, спаситель расстался с плотью. Амат замер на мгновение лишь перед тем, как ступить за поворот и оказаться в месте обретения. Не более секунды понадобилось ему чтобы справиться с собой и выразить недовольство утробным рыком, а затем, стиснув зубы и сжав кулаки, он пошел дальше.