— Глупо?! — Селестина замерла с открытым ртом, в неподдельном изумлении.

— Ну да. Мне совершенно не хотелось вас задеть, сожалею. Но я вижу лишь посредственные переживания.

— Именно! Переживания! Как вы можете называть их посредственными? Любовь — это то, что движет миром! Вы же не будете это сравнивать с каким-то скучными битвами! Это нельзя сравнивать!

— Вы правы, наверное, нельзя, — учтиво склонил голову Лоренс, — хотя подозреваю, что по разным причинам. К тому же поверьте моему опыту — миром движет не любовь, а деньги и стремление к их накоплению.

— София, прошу вас, поддержите меня — княгиня обратилась к Софии.

София элегантно отодвинула жемчужную нить, спускавшуюся на лицо с эннена и надув пухлые губки, вздохнула.

— Ах, Ваша Светлость, мужчинам нас никогда не понять. И не пытайтесь. Будут говорить или возвышенно или непонятно, но обязательно снисходительно. А движет миром все же любовь. Пусть и к деньгам. — Она повернулась к мужу — Это лишь означает, что мужская любовь менее возвышена.

— Милая, — улыбнулся Лоренс, — неужели ты можешь обвинить меня недостатке любви к тебе? — Он провел рукой по своей груди.

От этого простого жеста Софи вспыхнула, смущенно потупила взор и мило заулыбалась.

Лоренс, заметив интерес остальных, достал из-под камзола небольшой стержень-шкатулку.

— Золотая, — со значением сказал он и поднял шкатулку на свет, чтобы сквозь тончайшие решетки было видно содержимое. — Эту блоху я собственноручно поймал на плече моей маленькой Софии. С тех пор храню у сердца. Регулярно кормлю, — он поднес к шкатулке указательный палец.

— Вот вам и ответ мужчины, — покраснев от удовольствия, — добавила София. — Так или иначе, на первом плане всегда любовь. — Бонифацию показалось, что она бросила при этом быстрый, но меткий взгляд на Армана.

«Понятно, почему Лоренс ее с собой взял, а не рискнул оставить дома», — подумалось сенешалю.

— Браво Лоренс, — зааплодировала княгиня, — вы истинный паладин.

— А я человек приземленный — бухнул вдруг Бартаель, — вилку он держал обратным хватом, как нож и куски мяса не поддевал, а будто казнил, — и соглашусь, что, если уж что миром и правит, так именно деньги. И стоит мир или на торговле, или на войне. Причина и того, и того — всегда деньги. Простите великодушно, но может сразу.

— Что сразу?! — осторожно спросила княгиня.

— Сразу к делу, — Бартаель вытер жирные руки об камзол и надолго приложился к кубку.

— Славно, но сначала все же закончим обед, — Тарант подозвал виночерпия и не обращая внимания на немые жесты жены, протянул кубок. — Маэстро Йохан слегка опоздает и просил извиниться за это, но опоздает совсем ненадолго и подозреваю по единственной причине — он не любит торжества, званные обеды и любые мероприятия подобного толка. Он никогда об этом не говорил, но это видно без слов. После обеда посмотрите на то, что, собственно, и собираетесь купить. Товар вам покажет сам маэстро Йохан, — князь приложился к кубку. А потом мы покажем вам представление, и вы поймете, что такое Цирк и чем он знаменит.

— Мы не говорили, что прибыли купить товар — Бартаэль разделывал лебедя и вилка с насаженными на нее крупными кусками ходила от стола ко рту как заведенная. — Мы прибыли только взглянуть.

— Поспорить, что ли с вами — князь благодушно улыбался, болтая вино в кубке, а по щекам разливался румянец, — раз вы прибыли сюда из самого Эсселдейка, то значит слышали и про уникальность наших машин и про их качество. — Поэтому я готов поспорить с вами, что вы их купите после просмотра, но это было бы нечестно с моей стороны. Как будто отнять у вас деньги, а я и так собираюсь нажиться на сделке.

Жак почесал паука на своей щеке. Татуировка выглядывала из-под повязки, но выглядела уже не угрожающе, а нелепо. Мятый паук на рванной паутине.

— Сидим в самом углу, серых поставим забором, чертей у входа, пусть дубаки их прессуют, — Жак недовольно объяснял здоровяку, не возражавшего, чтоб его называли Шепелявым, но успевшего того же Жака с дружками измочалить за слишком вольное обращение.

Курти спрятал уведенную у Джуса колоду в трещине под бортиком бассейна. Ему самому она не нужна, но, когда Джус на него полез, грех было не спереть, пока уворачивался. Рука сама общипала и нашла карты. Надо было наказать за чванство.

— Вот скажи — ты против, что ли!? Угол от входа почти не виден, с нами и засядешь.

Курти обратил внимание, что, несмотря на раскормленную физиономию прежде вислые щеки Жака, будто впали, кожа вокруг разбитого носа в красных прожилках, но он все еще старался говорить невозмутимо и как мог, поддерживал образ несгибаемого хозяина положения.

— Нет, не против, только в самом углу места мало. С чего ты взял, что ты мне там нужен. Стой передо мной, — досадливо отвечал Шепелявый.

— Ты кто?! Я диф, жиган, вайхбун среди своих, райбер с малолетства. Мне камера дом. Я здесь закон! А ты кто?!! — Жак сузил глаза, и забыв о невозмутимости, почти рычал напирая на бугая.

— И половины не понял, но мне и неинтересно, — пожал плечами Шепелявый. — Я тот, кто тебе морду набил. И мне на ваши законы чихать. Или ты, правда, ждешь, что я тебя вперед пропущу, потому что ты на китовой заднице, по твоим словам, чего-то стоишь?

— Да я…

— Да ты никто. Во всяком случае, здесь и сейчас!

— Ты один, нас четверо.

— Я вчера показал, чего вы четверо стоите. Еще раз попробовать хотите? Так сейчас с вами замеса нормального не будет. Любого из вас пальцем ткни, рассыпитесь. Вы еще от вчерашнего не отошли, — Шепелявый насмешливо щелкнул пальцем по оттопыренному уху Сютреля. Тот дернул головой и ненавидяще уставился на наглого здоровяка.

— Я не про то, — Жак, с трудом сдерживал ярость, пытаясь выглядеть невозмутимым и говорил старательно лениво, будто нехотя, — а про то, что ты один, что ли в углу сидеть собираешься? Там трое поместятся. С двери за нарами этот угол и не видно.

— Один? Нет, — Шепелявый оглянулся и показал на него, Курти и уточнил — вот он со мной, и тот мой — он показал на Карела, внимательно их слушавшего.

— У тебя уже кентовка своя?

— Кто своя? Ну да, — он усмехнулся — кентовка. — Я еще и карлика, туда возьму.

— На кой?

— Хочется.

— А раз кентовка, значит, живешь по воровским законам, правильно?

— Отвали, — Шепелявому начинал надоедать разговор, — я тебе все сказал.

— Сказал, — спокойно кивнул Жак, — значит у нас головняк.

— Чего?

— Проблема, — подсказал Курти.

— Понятно. Не у нас, у тебя.

— Нет, у нас, — Жак кивнул снова. — Раз в хвире рамсы, то их разводить надо по понятиям.

— Разводить?

— Решать, — подсказал Курти, — ему стало интересно, чего этот шепелявый амбал, уже второй раз за него заступается?

— Послушай меня гундосый, — Шепелявый начинал откровенно злится, — НАМ не надо ничего разводить. Я уже все и развел, и решил, и даже успел забыть о тебе с компанией.

— Ты сам только что впрягся за этих двоих, — Жак к чему-то вел, но Курти пока не мог понять к чему. Или троих, хотя карла не канает, его дубаки полоскать не дернут, но твоя кентовка против моей. Это расклад. Ты когти точить и на меня, и на моих можешь, это по меткому кидок, но и ты пойми. Ты не вечный, как и все мы, и ты теперь не один. Я не тебя, так кого-то из них достану. Не Карела, так мелкого. Глотку ночью перегрызу и скажу, что крысы ужинали. А зряшка мне с этой картинки до синяка. Мне тебя главное наказать.

Вид у Шепелявого был такой, что сейчас Жака убьет. Он ничего не говорил и у Курти засосало под ложечкой. Сейчас этот амбал врежет Жаку и его, Курти ночью в отместку придушат. Но почему молчит? И тут он сообразил, что Шепелявый не понял, что ему сказал «Батя».

— Он говорит… — начал Курти.

— Да понял я! — одернул его Шепелявый.

— Страх потерял? — он придвинулся к Жаку вплотную. — И с чего ты взял, что они мне вообще нужны?