Петр Петрович увез Бориса в тренировочный лагерь. В сосновом лесу, недалеко от большой деревни, они поставили палатку и жили вдвоем. Они прожили там пятнадцать дней. Петр Петрович следил за каждым шагом Бориса. Бой предстоял серьезный. Борис должен был хорошо подготовиться.

Рано утром Петр Петрович поднимал Бориса. Они вместе делали гимнастику, потом купались и завтракали. Они сами готовили пищу. Пища была простая: молоко, яйца, мясо. После завтрака они делали большую прогулку по лесу. Под конец прогулки Борис бегал кросс. Он бегал по лесу, по кругу приблизительно в полтора километра. Петр Петрович сидел где-нибудь под сосной. Борис останавливался возле него и делал бой с тенью.

После обеда ложились отдохнуть. Борис сразу засыпал, а Петр Петрович не спал и думал, лежа на спине в тени возле палатки.

Потом Борис делал боксерский урок с Петром Петровичем и рубил деревья в лесу.

Петр Петрович познакомился с лесником, и старик лесник долго не мог прийти в себя от удивления, когда этот странный человек с сердитым лицом предложил совершенно бесплатно вырубить просеку в лесу. Лесник несколько раз приходил смотреть, как загорелый молодой человек валил деревья, а человек с сердитым лицом сидел возле и покрикивал на молодого.

Петр Петрович и Борис ездили в город. У Бориса были спаринги[50]. Прямо с вокзала Петр Петрович и Борис шли в клуб и сразу после тренировки уезжали обратно в свой лагерь.

Пятнадцать дней прошли очень быстро. Борис хорошо подготовился к бою. Они с Петром Петровичем выработали план боя. Все обстояло хорошо. Только иногда, главным образом по вечерам, Петр Петрович замечал, что Борис становился как-то рассеян и невпопад отвечал на вопросы. Петр Петрович догадывался, о чем думал Борис, и тихо улыбался, радуясь, что он увез Бориса из города.

Борис думал о Маше.

Сердится ли она? Борис хотел зайти к Маше сразу же после боя, но не решился. Не решился он и утром следующего дня, а потом Петр Петрович увез его в лагерь.

Борис думал о Маше. Он думал о ней так много, что иногда, один гуляя в лесу, он говорил вслух, обращаясь к Маше. Он тихо звал ее, называл ласковыми именами. Думал Борис и об Андрее. Во время боя ему показалось, что холодок, возникший в их отношениях, прошел, что дружба будет такой же, как раньше, что дружбе ничего не помешает. Но после боя они с Андреем почти не видались, и теперь Борису снова казалось, будто что-то вмешалось в их дружбу.

Однажды вечером Борис один сидел возле палатки. Петр Петрович ушел в деревню. Солнце спускалось за лес. Небо было розовое над темными деревьями. Высоко сверху одно маленькое красное облачко тихо плыло по небу. Верхний край облачка темнел, как зола возле уголька в костре. Дым от костра поднимался прямо вверх. Ветра не было, и тонко пели комары.

Борис думал о Маше. О Маше и об Андрее. Он думал о них обоих. Раньше несколько раз он смутно представлял себе Машу и Андрея вместе. Он ревновал, но он отгонял от себя эти мысли, заставлял себя не думать так об Андрее. Он не хотел давать волю ревности, не хотел, чтобы ревность вмешалась в отношения их с Андреем. Какое основание он имел ревновать Машу? Так он хотел думать.

В этот вечер все представлялось совсем иначе. Конечно, Андрей и Маша вместе. Андрей отнял у Бориса Машу. Андрей там, в городе, вместе с Машей, и они даже не помнят о нем, о Борисе. Он им не нужен, он один, совсем один.

Борису стало грустно и жалко себя, и вместе с тем было хорошо сидеть одному возле палатки и грустить.

Солнце скрылось. Небо стало бледно-голубым. Облачко потухло, сделалось белым, почти растаяло, почти исчезло. Тонко, назойливо пели комары. Угли тлели в костре. Было тихо, очень тихо, и в лесу громко крикнула сойка.

Помост с рингом стоял на краю футбольного поля. Зрители сидели на трибунах, на теневой стороне стадиона.

Дул сильный жаркий ветер, и флаги развевались и хлопали наверху трибун. Ветер нес пыль и песок с дорожек парка. Вокруг помоста прямо на траве стояли стулья. Боксеры, не участвовавшие в состязании, и судьи толпились вокруг помоста.

Участники боев проходили через весь стадион. Секунданты несли за ними их вещи. Зрители рассматривали их, пока они шли до помоста с рингом.

Было жарко. Солнце стояло низко над крышами домов. Окна домов сверкали на солнце. Тени становились длинными.

Борис накинул халат, вышел из дверей раздевалки и пошел к рингу. Зеленая трава поля, и серый бетон трибун, и яркая толпа на трибунах, и розовый свет заходящего солнца — все это показалось Борису очень красивым.

Ветер распахнул халат. Борис придержал халат руками, одетыми в боевые перчатки.

Издали виден был ринг. Маленькие человеческие фигурки двигались на ринге. Борис видел, как рефери поднял руку одного из боксеров. Ветер донес треск аплодисментов.

— Петров все-таки победил, — сказал Петр Петрович.

— Он неплохо бился, — сказал Андрей.

Андрей нес ведро и полотенце.

Справа, из других дверей вышел Титов со своими секундантами.

Титов был в ярком халате. Секунданты его были в цветных свитерах. Лицо Титова было неподвижно. Только на его скулах шевелились тугие желваки. Смотрел Титов прямо перед собой. Он молча кивнул Борису. Борис остановился, чтобы пропустить Титова вперед.

Титов прошел к помосту, и зрители захлопали. Представитель Спортивного комитета подошел к Титову и, улыбаясь, что-то сказал ему. Титов молча полез на помост. Он был мрачен.

Обычный ритуал представления бойцов, осмотра перчаток и объявления судей тянулся долго. Зрители громко разговаривали и перекликались. Когда рефери объявил имя Титова, на трибуне захлопали. Титов нахмурился. Он был бледен, и его тело по-зимнему светлое.

— Он тренировался в зале, — тихо сказал Борису Петр Петрович. — Ему будет трудно работать на воздухе. Он быстро устанет…

Борис молча кивнул.

Борис не волновался. Борис был спокоен, совершенно спокоен, но его жгло нетерпение, и холодное бешенство росло в нем, и хотелось скорее ударить Титова, скорее начать бой.

Петр Петрович вложил в рот Борису шину[51]. Шина была влажная. Холодная резина приятно освежала рот.

Бойцы сняли халаты. Борис был бронзовый от загара. Титов казался совсем белым. Черные перчатки и черные трусы еще больше подчеркивали белизну его тела.

— Ну, Борис, — сказал Петр Петрович. — Ну, Борис, только не горячись…

Ударил гонг, и на трибунах стало удивительно тихо. Где-то за оградой прозвенел трамвай, и громко чирикали воробьи на деревьях.

Титов медленно шел из своего угла. Он низко нагнулся. Он был совершенно закрыт и смотрел исподлобья. Его большое лицо было почти все скрыто белым плечом и черным шаром правой перчатки.

Сразу с ударом гонга Борис бросился вперед, и он слышал, как зазвенел трамвай, и потом он начал бой. Он ударил Титова левой. Титов принял удар на перчатку. Удар громко хлопнул. Борис ударил правой в корпус. Титов закрылся, не отвечая на удар. Борис продолжал атаку. Черные кулаки мелькали в воздухе. Титов отступил, нырнув вправо, но Борис настиг его прямой левой и теснил его и плясал так быстро, что Титов не успевал поворачиваться. Борис был как бешеный. Он ни о чем не думал. Его кулаки работали скорее, чем он успевал думать. Ноги работали прекрасно и неутомимо. Титов несколько раз попал в Бориса. Борис смутно почувствовал боль, но не остановился. Он шел, шел вперед и гонял Титова по рингу.

На второй минуте Борис попал левым крюком Титову в подбородок. Титов зашатался. Борис прыгнул к нему и ударил еще раз левой и потом правым крюком в подбородок с другой стороны.

Титов сделал два шага в сторону и упал на колени.

Рефери бросился к Борису. Борис отошел в дальний угол. Рефери начал считать:

— Раз… два… три… четыре…