Жилле, Обри и Дельма поспешили собрать в Париже войска, разосланные по окрестностям для охраны подвозов. Они оставили оружие секциям, преданным Конвенту, и окружили себя золотой молодежью, которая не отходила от комитетов во всё время восстания. Военная комиссия в тот же день вступила в свои права. Первым, кого она судила, был убийца Ферро, арестованный накануне. Его приговорили к смерти и приказали казнить в тот же день, 22 мая (3 прериаля). Его повезли на место казни, но патриоты были уже извещены: отряд из самых решительных бойцов уже окружил эшафот. Они разогнали жандармов, освободили осужденного, увезли его в предместье Сент-Антуан и, приготовившись укрепиться, призвали к себе всех патриотов, бывших в Париже. Мятежники вооружились, направили свои пушки против площади Бастилии и в этом положении ждали последствий своего дерзкого шага.
Как только Конвент узнал об этом происшествии, декретом постановили, что предместью Сент-Антуан приказывают выдать осужденного и сдать свои пушки и оружие, а в случае отказа оно подвергнется бомбардированию. Стянув в столицу войска, Конвент мог говорить более повелительным тоном. Депутаты успели собрать от трех до четырех тысяч линейных войск; они располагали двадцатью с лишним тысячами секционных войск, которым страх возврата террора придавал большую храбрость, и, наконец, преданной молодежью. Они тотчас же вверили генералу Мену руководство этими силами и приготовились идти против непокорного предместья.
В тот же день, 23 мая (4 прериаля), пока выступали представители, золотой молодежи захотелось щегольнуть отвагой, и молодые люди первыми двинулись к предместью Сент-Антуан. Этот смелый отряд состоял из тысячи или тысячи двухсот человек. Патриоты дали им зайти глубоко в предместье, не сопротивляясь, а потом окружили их со всех сторон. Скоро молодые люди увидели за собой грозные народные полчища; в окнах они увидели множество раздраженных женщин, готовых засыпать их градом камней, и уже думали, что дорого поплатятся за свою неосторожность.
К счастью для них, войска уже приближались. Притом жители предместья не имели намерения убивать молодых храбрецов: они выпустили их из квартала, нескольких, однако, жестоко поколотив. В это время подошел генерал Мену с двадцатью тысячами человек; он занял все выходы из предместья и в особенности те, которые служили сообщением с секциями, преданными патриотам. Он наставил пушки и велел вызвать мятежников. Явилась депутация и выслушала его ультиматум, заключавшийся в требовании сдать оружие и выдать убийцу Ферро. Мануфактурщики и все богатые жители предместья, опасаясь бомбардировки, поспешили уговорить три непокорных секции сдать оружие. Они сдали пушки и обещали разыскать преступника, который скрылся. Торжествующий генерал Мену увез орудия, и с этой минуты Конвенту уже не нужно было опасаться партии патриотов.
Военная комиссия немедленно начала судить всех, кого удалось захватить. Приговорили к смерти нескольких жандармов, перешедших на сторону мятежников, нескольких рабочих, торговцев, бывших членов революционных комитетов, накрытых на месте преступления 1 прериаля. Во всех секциях начали обезоруживать патриотов и арестовывать лиц, наиболее отличившихся в последних событиях, и так как одного дня на эту операцию не хватило, секциям разрешили заседать постоянно, чтобы довести дело до конца.
Но не в одном Париже отчаяние патриотов доходило до подобных взрывов. В южных департаментах оно обнаруживалось не менее прискорбными событиями. Мы видели выше, что в Тулоне собрались семь или восемь тысяч патриотов; они несколько раз окружали депутатов, вырывали у них арестантов, обвиняемых в эмиграции, и старались увлечь своим примером рабочих арсенала, гарнизон и экипажи кораблей. Они выбрали для своих действий приблизительно то же время, что и парижские патриоты. Депутат Шарбонье, отпросившийся в отпуск, обвинялся в том, что тайно управлял ими.
Они взбунтовались 14 мая (23 флореаля), пошли на Сулье, захватили пятнадцать арестованных эмигрантов, триумфально возвратились в Тулон, однако согласились отдать их депутатам. Но в последующие дни они опять бунтовали, подняли и рабочих арсенала, завладели находившимся в нем оружием и окружили представителя Брюнеля, думая получить у него приказ об освобождении патриотов. Депутат Нион, в это время отсутствовавший, поспешил в город, но мятежники победили, и депутатам пришлось подписать приказ. Брюнель в отчаянии пустил себе пулю в лоб, а Нион бежал.
Тогда бунтовщики вздумали идти на Марсель, чтобы поднять на ноги весь Юг. Но комиссары в Марселе поставили на дороге отряд артиллерии и приняли все предосторожности, чтобы помешать исполнению этого намерения. Первого прериаля мятежники были полными хозяевами в Тулоне, хотя и не могли забраться дальше, и старались привлечь на свою сторону экипажи эскадры: часть матросов не поддалась, а другая, провансальцы, по-видимому, решила присоединиться к ним.
Конвенту был сделан доклад об этих событиях. Этот доклад не мог не вызвать нового порыва ярости против монтаньяров и патриотов. Стали говорить, что между Парижем и Тулоном существовали тайные сношения; членов Горы обвинили в том, будто они тайно организовали и это восстание. Тотчас же вышел декрет об аресте Шарбонье, Эскудье, Рикора и Саличетти, обвиненных в активной агитации. Против депутатов, преданных суду после 1 прериаля, для которых еще не были выбраны судьи, строгость удвоилась. Без всякого внимания к их званию представителей народа, их передали военной комиссии, снаряженной для суда над зачинщиками и сообщниками восстания. Исключение было сделано лишь в пользу старика Рюля, разумность и добродетели которого были засвидетельствованы множеством депутатов.
Суду департамента Эры и Луары были преданы бывший мэр Паш, его зять Одуэн, бывший министр Бушотт с товарищами Добиньи и Гассенфратцем; наконец, три главных агента робеспьеровой полиции, Герои, Маршан и Клемане.
Казалось бы, приговор, произнесенный против Бийо, Колло и Барера должен был иметь силу окончательно решенного дела: ничуть не бывало. В новом припадке строгости ссылка показалась слишком мягким наказанием; было решено снова судить их, чтобы подвергнуть смертной казни, на которую обрекались все вожди Революции.
Остальные члены прежних комитетов до сих пор казались пощаженными: блестящие заслуги, по-видимому, служили им защитой. Но теперь жирондист Анри Ларивьер напал на них с крайним озлоблением. Даже Робер Ленде, хотя его защищало множество депутатов, подвергся аресту. «Карно организовал победу!» – раздалось множество голосов – и бешеные не посмели тронуть победителя коалиции. О Приёре, депутате Кот-д’Ора, речи не было вовсе.
Что касается членов прежнего Комитета общественной безопасности, еще остававшихся на свободе, их всех арестовали. Давид, пощаженный до сих пор за талант, разделил эту участь с Жато, Эли Лакостом, Лавиконтери, Дюбарраном и Бернаром де Сентом. Исключение было сделано только в пользу Луи, депутата Нижнего Рейна, гуманность которого была слишком хорошо известна.
Наконец Конвент потребовал немедленного доклада против бывших так называемых проконсулов. Предполагалось последовательно перебрать всех комиссаров, бывавших в какой-либо командировке.
Итак, не было пощады никому из членов правительства, спасшего Францию! Пощадили только Карно, потому что армии его слишком уважали. Уж конечно не было надобности в таких жертвах, чтобы почтить память юного Ферро. Достаточно было возданных ему трогательных почестей. Конвент постановил посвятить его памяти особое заседание. Зала была убрана черным. Все депутаты явились в парадных костюмах и в трауре. Тихая, печальная музыка открыла заседание. Луве произнес похвальное слово молодому депутату, преданному, мужественному, столь рано похищенному у отечества. Собрание постановило увековечить его геройство памятником. Депутаты воспользовались этим случаем, чтобы учредить торжество в память жирондистов. Ничто не могло быть справедливее, такие славные жертвы всегда достойны поклонения. Но достаточно было осыпать их могилы цветами – не нужно было крови. Однако же кровь полилась ручьями: никакая партия, даже та, что избирает гуманность своим девизом, не бывает разумна в мщении. Точно Конвент находил, что еще не довольно претерпел потерь, и сам хотел прибавить к ним еще новые!
