В день второй санкюлотиды[17] составляется такая группа из молодых людей, которые, чтобы отличить себя от якобинцев, одевались тщательно, носили галстуки и получили прозвище мюскадены. Кто-то в этой группе сказал: если что случится, надо держаться Конвента, а якобинцы – лишь интриганы и злодеи. Один якобинец решил ответить на это, и завязалась драка. Прибежала гвардия, разогнала сборище, уже весьма значительное, и тем помешала общей схватке.
В день, предназначенный для доклада трех комитетов, Робер Ленде действительно прочел доклад. Печальную картину пришлось ему набросать. Изложив последовательный ход событий и успехи Робеспьера до его падения, он показал две партии: одну – состоящую из горячих патриотов, опасающихся за революцию и за себя, другую – состоящую из огорченных семейств, некоторые члены которых погибли на эшафоте или еще томились в заключении. «Неспокойные умы, – заявил Ленде, – воображают, что у правительства не хватит энергии, и всеми средствами стараются распространить свое мнение и свои опасения. Они посылают Конвенту адресы и депутации. Эти опасения безосновательны: в ваших руках правительство сохранит всю свою силу. Могут ли патриоты и общественные должностные лица бояться, чтобы оказанные ими услуги изгладились из памяти? Сколько мужества потребовалось им, чтобы принять и исполнять столь опасные должности! Но ныне Франция призывает их к их прежним трудам и занятиям, слишком надолго оставленным ими. Они знают, что должности их были лишь временными; что власть, оставаясь слишком долго в одних и тех же руках, возбуждает беспокойство, и они не должны опасаться, что Франция предоставит их злобе или мщению».
Затем Ленде, переходя к партии пострадавших, сказал: «Возвратите свободу тем, кого ненависть, страсти и ошибки засадили в тюрьмы. Возвратите свободу земледельцам, торговцам, родственникам молодых героев, защищающих отечество. Ремесла преследовались, однако именно благодаря им вы научились ковать громы, искусство Монгольфье освещало путь армий, металлы готовились и очищались, кожи дубились и могли быть используемы через неделю. Охраняйте же их, помогайте им. Много полезных людей еще сидят в тюрьмах!»
Потом Робер Ленде представил картину земледельческого и торгового положения Франции. Он описал бедствия, причиняемые ассигнациями, максимумом, реквизициями, прекращением сношений с соседями. «Труд, – сказал он, – утратил большую область своего применения, во-первых, потому что полтора миллиона людей перенесено на границы, а толпы других людей посвятили себя междоусобной войне. Во-вторых, потому что умы, увлеченные политическими страстями, отвернулись от своих обычных занятий. Вспаханы новые земли, но многие оставлены в небрежении. Хлеб не молотят, шерсть не прядут, лен не мочат, коноплю не чешут. Постараемся помочь всем этим бедам, столь многочисленным, столь разнообразным. Возвратим мир большим приморским и промышленным городам. Пусть прекратится разрушение Лиона. С помощью мира, благоразумия и забвения жители Нанта, Бордо, Марселя, Лиона опять примутся за свои труды. Отменим законы, уничтожающие торговлю, восстановим свободное движение товаров. Пусть города, департаменты более не жалуются на правительство, которое истощило их запасы, не соблюдало должной соразмерности и неровно наложило бремя реквизиций. Жаль, что не могут они, жалующиеся, взглянуть на заявления, адресы своих сограждан из других местностей: они увидели бы те же жалобы, те же протесты, ту же энергию, внушенную теми же потребностями.
Возвратим селениям спокойствие духа и труд; возвратим рабочих в мастерские, земледельцев – на родные поля. А главное, будем стараться возвратить самим себе согласие и взаимное доверие. Перестанем укорять друг друга в наших несчастьях и ошибках. Всегда ли мы были, могли ли мы быть тем, чем хотели быть на самом деле? Нас всех бросило на одно ристалище. Одни боролись мужественно и обдуманно; другие в пылком увлечении кидались на все преграды, которые им хотелось разрушить. Кто захочет нас допросить, потребовать у нас отчета в действиях, которые нет возможности ни предвидеть, ни направить? Революция совершена; она – дело всех. Что было с нами, чего бы не бывало со всеми людьми, отброшенными бесконечно далеко от обычного течения жизни?»
Этот доклад, столь мудрый, беспристрастный, был награжден громкими рукоплесканиями. Все одобряли выражаемые в нем чувства; желательно было бы, чтобы все могли проникнуться ими. Ленде, прочитав доклад, предложил ряд декретов, которые были встречены так же тепло, как доклад, и немедленно приняты.
Первым декретом Комитету общественной безопасности и представителям, находившимся в командировках, поручалось рассматривать жалобы торговцев, земледельцев, ремесленников, граждан, имеющих сыновей в армии, либо родственников в заключении. Другим декретом муниципалитеты и секционные комитеты обязывались мотивировать свой отказ в случаях, когда не выдавали свидетельства о гражданской благонадежности. Третьим декретом повелевалось составить нравоучительное увещание с целью опять пробудить в народе стремление к труду и просветить граждан по поводу главнейших событий Революции. Четвертым постановлялось представить проект Высшей нормальной школы (Ecole normale superieure).
Наконец, к этим декретам присоединялись и другие, которые комитетам финансов и торговли повелевалось рассмотреть безотлагательно:
1) О выгоде свободного вывоза предметов роскоши с условием ввозить во Францию товары всякого рода на соответствующую сумму;
2) О выгоде свободного вывоза излишков предметов первой необходимости с условием ввозить взамен другие предметы;
3) О наиболее выгодных средствах вновь пустить в обращение товары, назначавшиеся непокорным общинам и потому остановленные;
4) Наконец, о жалобах негоциантов, которые в силу закона о секвестре были обязаны вносить в окружные кассы суммы для иностранцев, граждан враждебных Франции стран.
Ясно, что эти декреты давали некоторое удовлетворение лицам, которые жаловались на гонения, и содержали в себе некоторые меры, могущие улучшить положение торговли. Лишь якобинская партия не дождалась декрета в свою пользу; впрочем, она в таковом и не нуждалась: она не подвергалась ни гонениям, ни тюремному заключению, а только лишалась власти, следовательно, не имела права на удовлетворение.
Умы как будто поуспокоились. На следующий день, в пятую санкюлотиду и последний день года II (21 сентября 1794 года) праздновали давно уже назначенное торжество – перенос праха Марата в Пантеон на место изгоняемого оттуда праха Мирабо. Это торжество уже не согласовалось с общим настроением: Марат уже не считался настолько святым, а Мирабо – настолько преступником. Но, чтобы не испугать монтаньяров и избежать внешних признаков слишком скорой реакции, празднество не отменили. В назначенный день останки Марата были с пышностью отнесены в Пантеон, а останки Мирабо – вынесены в одну из боковых дверей.
Так власть, отнятая у якобинцев, перешла в руки последователей Дантона, Камилла Демулена, словом, снисходительных, превратившихся в термидорианцев. И между тем эти снисходительные, стараясь исправить зло, причиненное революцией, освобождая подозрительных и пробуя возвратить хоть какую-то свободу торговле, всё еще с некоторым подобострастием относились к Горе и ставили Марата на место, отнятое у Мирабо!
Глава XXXVIII
Сдача Конде, Валансьена, Ландерси и Ле-Кенуа – Успех французов на всех пунктах – Положение Вандеи и Бретани; война шуанов – Пюизе, главный агент роялистов в Бретани
Активные военные действия несколько замедлились около середины лета. Обе главные армии, Севера и Самбры-и-Мааса, вступив в Брюссель в июле, а затем, направившись одна к Антверпену, а другая на Маас, долго оставались в бездействии, дожидаясь, чтобы вновь были заняты крепости Ландреси, Ле-Кенуа, Валансьен и Конде. На Рейне генерал Мишо занимался формированием армии с целью возместить потери, понесенные им при Кайзерслаутерне, и ждал подкрепления в пятнадцать тысяч из Вандеи. Альпийская и Итальянская армии, завладев главной цепью, стояли лагерем на высотах Альп, дожидаясь утверждения плана кампании, представленного, как говорили, тем самым молодым офицером, благодаря которому последовало взятие Тулона и линии Саорджио. В Восточных Пиренеях Дюгомье, после своей последней удачи в Булу, был задержан осадой Коллиура, а теперь блокировал Бельгард. Армия Западных Пиренеев еще не организовалась. Это продолжительное бездействие, случившееся в самой середине кампании и имевшее причиной важные внутренние события, могло бы повредить французскому оружию, если бы неприятель сумел воспользоваться этим временем. Но между союзниками господствовали такие разногласия, что эта ошибка не принесла им пользы и только несколько замедлила ряд французских побед.