Последний, с обычной своей непоследовательностью, крайне польщенный, что его призвали на переговоры с полководцами могущественной Французской республики, принял все предложения Юмбера и просил, чтобы его связали с генералами Гошем и Канкло и представителями. Сговорились о дне и месте свидания, центральный комитет упрекнул Корматена, что он слишком далеко зашел. Он же, чье двуличие не уступало непоследовательности, уверял комитет, что не намерен изменять своему делу; что, соглашаясь на свидание, хотел только вблизи поглядеть на общих врагов, чтобы судить об их силах и распоряжениях. Он привел две, по его мнению, важные причины для своего решения: во-первых, никто из шуанов никогда не видел Шаретта и не разговаривал с ним; теперь же он, Корматен, может потребовать пригласить и Шаретта с целью будто бы сделать переговоры общими для Вандеи и Бретани; а при этом представится случай поговорить с ним о планах Пюизе и заручиться его содействием. Во-вторых, Пюизе, друг детства Канкло, написал последнему письмо, способное тронуть сердце генерала и в то же время заключающее в себе блестящие предложения. Под предлогом делового свидания можно будет вручить ему это письмо и довершить дело, которое начал Пюизе.

Таким образом, порисовавшись перед своими товарищами в роли искусного дипломата, Корматен получил разрешение отправиться на притворные переговоры с республиканцами. Он и Пюизе написал в этом смысле и поехал, исполненный самыми противоречивыми мыслями: то он гордился тем, что обманет республиканцев и отобьет у них генерала, то увлекался ролью посредника между инсургентами и представителями Республики. Корматен повидался с Гошем, попросил у него предварительного приостановления неприятельских действий, потом потребовал разрешения посетить всех вождей шуанов, одного за другим, чтобы внушить им мирные взгляды, свидания с Канкло и в особенности с Шареттом, чтобы договориться с последним, уверяя, что бретонцы не могут отделиться от вандейцев. Гош и депутаты согласились на все его требования, но послали с ним Юмбера, который должен был всюду сопровождать его и присутствовать при всех свиданиях.

Корматен в восторге отписал центральному комитету и Пюизе, что все его хитрости удаются, что он убедит шуанов сговориться с Шареттом, только посоветует ему затянуть дело до начала ожидаемой большой экспедиции, наконец, что сманит Канкло. Он принялся объезжать Бретань; виделся с вождями, удивляя их словами о мире и непонятным и неожиданным перемирием. Они не понимали этих тонкостей и только падали духом. Корматен, сам того не подозревая, действительно способствовал примирению края, да и сам начинал склоняться к тому же.

Между тем Шаретту назначили место и день свидания. Оно должно было произойти невдалеке от Нанта, Корматен тоже собирался отправиться туда. С каждым днем всё больше запутываясь в обязательствах, которые он принимал относительно республиканцев, Корматен начинал реже писать центральному комитету; комитет же, видя, какой оборот принимают дела, писал Пюизе: «Приезжайте скорее. Наши колеблются. Республиканцы обольщают вождей. Вам надо приехать хотя бы только с двенадцатью тысячами; привезите денег да побольше священников и эмигрантов. Приезжайте до конца января».

Так, в то время как эмиграция и державы возлагали такие надежды на Вандею и Бретань, открывались переговоры для примирения этих областей. В январе-феврале Республика вступила в Базеле в переговоры с одной из главных держав, а в Нанте – с роялистами, до сих пор боровшимися против нее и не признававшими ее.

Открытие салонов, театров; учреждение школ; декреты по части торговли, промышленности и вероисповеданий – Голод зимой года III – Отмена максимума – Возвращение в Конвент жирондистов – Восстание 12 жерминаля – Смуты в городах

Якобинцы были рассеяны, главные агенты и главы революционного правительства преданы суду, Каррье казнен, несколько других депутатов потребованы к отчету за свои действия в бытность комиссарами; наконец, Бийо-Варен, Колло д’Эрбуа, Барер и Бадье находились под предварительным следствием и скоро должны были предстать перед судом. Но Франция в то же время, когда искала случая отмстить людям, потребовавшим у нее стольких усилий и обрекшим ее на ужасы террора, возвращалась к увеселениям, к прелестям искусства и цивилизации, которых была лишена так давно. Мы уже видели, с каким жаром французы собирались насладиться предстоящей зимой, как женщины снова заинтересовались нарядами, следуя новому и странному вкусу, с каким увлечением посещали концерты в «Фейдо». Теперь все театры были опять открыты. Актеры «Комеди Франсез» вышли из тюрем и снова появились на сцене. Публика стремилась в театры с каким-то неистовством; аплодировала всем эпизодам, которые могли быть приняты за намек на террор; пела «Пробуждение народа» и отвергала «Марсельезу». В ложах появлялись красавицы, жены или подруги термидорианцев; в партере золотая молодежь своими нарядами, вкусом, увеселениями как бы дразнила кровожадных, грубых последователей террора, которые, как говорили, хотели изгнать всякую культуру.

Балы посещали с тем же усердием. Между прочими устроили бал, на котором не было ни одного человека, не потерявшего кого-нибудь из родных во время революции. Этот бал стал известен как бал жертв.

Конвент, у которого, несмотря на бури страстей, рождались великие идеи, повелел создать музей, в котором к картинам, уже принадлежавшим Франции, прибавлялись еще доставляемые завоеваниями. Сюда уже привезли картины фламандской школы из Бельгии. Лицей, где Лагарп недавно прославлял в красном колпаке философию и свободу, закрытый во время террора, опять открылся благодаря заботливости всё того же Конвента, который принял на себя часть расходов и роздал несколько сотен билетов. Тот же Лагарп теперь ораторствовал против анархии, террора, упадка языка, словом, против всего, что прежде превозносил. Конвент назначил пенсии почти всем литераторам и всем ученым без различия политических мнений. Только что был издан декрет об основании первичных школ, где должны были преподавать начала устного и письменного языка, правила арифметики, начала землемерных работ и некоторые практические понятия о главнейших явлениях природы; центральных школ для высших классов с преподаванием юношеству математики, физики, химии, естественной истории, гигиены, ремесел и промыслов, рисования и черчения, беллетристики, древних языков, логики и анализа, истории, политической экономии, основных начал законодательства; нормальной школы для обучения под руководством известных ученых и литераторов молодых преподавателей, долженствовавших по выходе из нее разнести по всей Франции знания, почерпнутые из этого источника просвещения; наконец, специальных школ: медицинской, ветеринарной, правоведения.

Кроме этой обширной системы, назначаемой к распространению той самой цивилизации, в изгнании которой Революция так несправедливо обвинялась, Конвент постановил поощрять труд всякого рода. Был отдан приказ основать несколько мануфактур. Швейцарцам, покинувшим отечество вследствие смут, были предоставлены земли для строительства часовой мануфактуры. Кроме того, Конвент заказал своим комитетам проекты каналов, строительство банков, систему денежных ссуд для некоторых провинций, разоренных войной. Он смягчил некоторые законы, могущие вредить земледелию и торговле. Закон о подозрительных, хотя многие требовали его отменить, остался в силе, но был страшен уже только для патриотов, так как подозрительными теперь сделались они. Состав революционного трибунала был изменен, устроен по образцу простых уголовных судов с судьями, присяжными и защитниками. Нельзя было более судить по письменным документам, не выслушав свидетелей. Закон, допускавший произвольное отстранение обвиненного от прений, изданный с целью погубить Дантона, был отменен.

В округах не было больше постоянных администраций, кроме как в городах, имевших свыше 50 тысяч жителей. Наконец, разрешился новым законом важный вопрос о вероисповеданиях. Этот закон напоминал о том, что в силу Декларации прав разрешены все вероисповедания, но заявлял, что государство более не платит жалованья служителям и не дозволяет публичного отправления обрядов. Каждой секте дозволялось строить или нанимать здания и отправлять обряды своего вероисповедания внутри этих зданий. Чтобы чем-нибудь заменить пышные церемонии католической религии и обряды поклонения Разуму, Конвент составил проект праздников на все декадные дни. В программу таких праздников должны были включаться музыка, танцы и нравоучительные увещания, так, чтобы увеселения приносили пользу и на воображение народа оказывалось полезное и приятное воздействие. Одним словом, избавившись от неотложной заботы о самосохранении, революция сбрасывала с себя насильственный настрой, возвращалась к своему настоящему назначению: благоприятствовать искусствам, промышленности, просвещению и цивилизации.