Эти происшествия, совпадая с парижскими, усилили опасения правительства и удвоили его строгость. Всем членам муниципальных администраций, революционных комитетов, народных или военных комиссий, наконец, всем служащим, уволенным с должности после 9 термидора, уже было предписано выехать из городов и возвратиться в свои общины. Теперь против них вышел более строгий декрет. Они завладели оружием, розданным в минуты опасности: Конвент постановил отобрать оружие у всех лиц, известных во Франции как участники тирании, низвергнутой 9 термидора. Каждому муниципальному или секционному собранию поручалось указывать на этих лиц и отбирать у них оружие.

Конвент этим не ограничился: он решился лишить революционеров их мнимых вождей, главных членов Горы. Хотя трое главнейших были сосланы, еще семеро отправлены в Гам, но оставшиеся казались не менее опасными. Камбон, диктатор финансов и неумолимый противник термидорианцев, которым он не прощал того, что они осмелились выразить сомнение в его честности, считался неудобным, если не опасным человеком. О нем сказали, будто бы он утром 1 апреля заявил чиновникам казначейства: «Вас здесь триста человек, в случае опасности вы можете сопротивляться». Он вполне мог произнести подобные слова, но они доказывали бы только сочувствие Камбона якобинцам, но отнюдь не сообщничество с ними. Тюрио, бывший термидорианец, опять примкнувший к монтаньярам после возвращения семидесяти трех и двадцати двух, весьма влиятельный депутат, тоже попал в зачинщики. В тот же разряд попали также Крассу, бывший одним из самых энергичных поборников якобинцев; Лесаж-Сено, содействовавший закрытию их клуба, но потом испугавшийся реакции; Лекуэнтр, депутат Версаля, заклятый противник Бийо, Колло и Барера, тем нее менее пересевший опять на скамью Горы после возвращения жирондистов; Менье, поджигатель Юга; Генц, грозный проконсул Вандеи; Левассер, депутат Сарты, один из тех, кто способствовали казни Филиппо; Гране, депутат Марселя, обвинявшийся как один из подстрекателей революционеров Юга. Сам Тальен отобрал эти имена, тут же в собрании, и предложил арестовать и этих семерых депутатов и отправить их, подобно товарищам, в крепость Гам. Предложение Тальена было принято, и указанные депутаты подверглись заключению в крепости.

Итак, последняя интрига патриотов только навлекла на них гонения по всей Франции. Каждое движение партии, недостаточно сильной, чтобы победить, всегда ускоряет ее гибель. К несчастью, победы противников не только не заставили революционеров покориться, но еще более раздражили их и вызвали с их стороны новые и опасные попытки.

Мирные договоры с Голландией и Пруссией – Переговоры с Вандеей и Бретанью – Притворный мир и первое примирение Вандеи – Планы Питта

Пока совершались эти печальные события, переговоры, начатые в Базеле, ненадолго прервались смертью барона Гольца. Сейчас же пошли самые дурные слухи. То говорили, что никогда союзные державы не станут вести переговоров с Республикой, терзаемой крамолой; они дадут ей погибнуть в конвульсиях анархии, не сражаясь против нее и не признавая ее. То опять уверяли в противном: с Испанией заключен мир; французские армии дальше не пойдут; ведутся переговоры с Англией и Россией, но в ущерб Швеции и Дании, которые, в награду за свою дружбу с Францией, будут отданы в жертву честолюбию этих двух держав. В основании этих, хоть и различных, слухов явно лежало недоброжелательство к Республике, готовность всегда придумать что-нибудь не в ее пользу. Наконец, говорили, что мир на веки вечные невозможен, потому что в Комитете общественного спасения лежит декрет против этого, подписанный большинством членов Конвента. Поводом к этому слуху послужила выходка Дюгема, который как-то сказал, что смешно вести мирные переговоры с одной державой и не должно соглашаться на мир ни с одной, пока они вместе не будут просить о нем. Дюгем подал об этом записку Комитету общественного спасения; оттуда и пошел слух о мнимом декрете.

Патриоты, со своей стороны, распространяли не менее опасные слухи. Они говорили, что Пруссия затягивает переговоры, чтобы включить в тот же договор и Голландию с целью удержать ее под своим влиянием и спасти штатгальтерство. Они были недовольны тем, что участь этой республики так долго остается в неизвестности; что французы не пользуются там никакими выгодами, вытекающими из завоевания; что ассигнации принимаются лишь по половине цены и то только солдатами; что голландские негоцианты писали французским, заявляя о своей готовности опять вести с ними дела, но не иначе как получая деньги вперед, притом звонкой монетой; что голландцы дозволили штатгальтеру увезти с собою всё, что он хотел, и сами отослали в Лондон на судах Ост-Индской компании часть своих богатств.

Действительно, в Голландии возникло множество затруднений, отчасти вследствие условий мира, отчасти же вследствие экзальтации партии патриотов. Комитет общественного спасения послал туда двух представителей, способных своим влиянием прекратить все несогласия. В интересах самого дела комитет просил Конвент дозволения не называть их имен и не объяснять, для чего они посылаются. Конвент согласился на это, и комиссары тотчас же отправились.

Естественно, такие важные события, такие крупные интересы возбуждали противоречивые толки, надежды и опасения. Но несмотря на эти толки, конференции успешно продолжались. Граф Гарденберг в Базеле заменил барона Гольца, и условия были уже почти установлены обеими сторонами.

Едва только начались эти переговоры, как сама последовательность событий потребовала изменений в Комитете общественного спасения. Открытое правительство, не имеющее возможности и права ничего утаить, ничего решить самостоятельно, ничего сделать без публичных прений, не может вести переговоров ни с какой державой, даже самой откровенной. Для этого нужно подписывать договоры о приостановлении военных действий, признавать нейтралитет территорий; а главное, необходима тайна, потому что порой держава вступает в переговоры намного раньше, чем ей удобно в этом признаться. Мало того, часто появляются статьи, которые так и должны остаться неизвестными. Если держава, например, обещает присоединить свои силы к силам другой державы, если она договаривается о слиянии армий или эскадр или о каком-нибудь другом совместном действии, тайна становится статьей первостепенной важности. Каким же образом Комитет общественного спасения, обновляемый по четвертям каждые три месяца, мог вести мирные переговоры, в особенности с державами, которые стыдились своих ошибок, с трудом признавали себя побежденными и желали оставить многие условия тайными или обнародовать договор, только когда он будет подписан? Необходимость отправить двух представителей в Голландию, не разглашая ни имени их, ни поручения, была первым признаком необходимости соблюсти тайну. Ввиду всех этих соображений комитет внес декрет, облекавший его полномочиями, необходимыми для ведения переговоров, и это немедленно послужило поводом к новым волнениям.

Любопытное явление с точки зрения теории правительств – демократия, которая, преодолев свое нескромное любопытство и недоверие к власти, покоряется необходимости и предоставляет нескольким лицам право заключать даже тайные соглашения. Так поступил и Национальный конвент. Он уполномочил Комитет общественного спасения заключать перемирия, признавать нейтралитет территорий, вести переговоры, устанавливать условия, даже подписывать их, а себе предоставил лишь право, действительно ему принадлежащее, – право ратификации. Конвент сделал больше: он уполномочил комитет подписывать тайные статьи с тем единственным условием, чтобы они не содержали ничего несовместного с гласными и были обнародованы, как только тайна перестанет быть необходимой.

Снабженный этими полномочиями, комитет продолжал и довел до конца переговоры, начатые с различными державами. Мир с Голландией наконец был подписан под влиянием Ревбеля и в особенности Сийеса; это и были тайные комиссары комитета. Голландские патриоты оказали блестящий прием знаменитому автору первой Декларации прав человека и отнеслись к нему с глубоким уважением, которое устранило много затруднений.