Ничто не могло быть хуже такого бездействия в Бельгии, в окрестностях Антверпена и на берегах Мааса. Лучшим средством ускорить взятие четырех утраченных крепостей было бы удалить от них большие армии, которые могли подать им помощь. Пользуясь беспорядком, в который повергли союзников победа при Флёрюсе и последовавшее за ней отступление, легко было бы дойти до Рейна. К несчастью, еще не знали великого искусства пользоваться победой, искусства самого редкого, так как оно предполагает не только удачную атаку, но и обширные комбинации.
Чтобы ускорить сдачу четырех крепостей, Конвент издал свирепый декрет, наподобие тех, что выходили от прериаля до термидора. Основываясь на том, что союзники заняли четыре французские крепости и всё дозволено, чтобы удалить неприятеля со своей земли, Конвент постановил, что если спустя сутки после заявленного требования неприятельские гарнизоны не сдадутся, то по взятии крепостей они будут вырезаны все до одного. Гарнизон Ландреси сдался. Комендант Конде дал следующий прекрасный ответ: «Одна нация не имеет права декретами постановлять бесчестье другой». Ле-Кенуа и Валансьен продолжали защищаться. Комитет, чувствуя несправедливость подобного декрета, пошел на хитрость, чтобы обойти исполнение и вместе с тем не ронять достоинства Конвента, заставляя его отменить декрет. Предположили, что декрет, не будучи формально сообщен комендантам этих крепостей, им неизвестен, и приказали генералу Шереру, прежде чем сообщать его, провести осадные работы с такой энергией, чтобы, когда последует сообщение, она могла служить оправданием капитуляции. Действительно, Валансьен сдался 29 августа, Конде и Ле-Кенуа – в последующие дни.
Эти крепости, так дорого стоившие союзникам в предыдущую кампанию, были возвращены Франции без больших усилий, и у неприятеля не осталось ни одного пункта на французской территории в Нидерландах, тогда как французы, напротив, занимали всю Бельгию, от Мааса до Антверпена.
Моро между тем взял Л’Эклюз и опять стал в линию. Шерер послал Пишегрю бригаду Остена, а сам со своей дивизией примкнул к Журдану. Благодаря этому соединению Северная армия под началом Пишегрю дошла до 70 с лишним тысяч человек, а армия Мааса под началом Журдана – до 116 тысяч. Администрация, истощенная усилиями, которые потребовались, чтобы быстро экипировать эти армии, недостаточно успешно снабжала их всем необходимым. Этот недостаток пополнялся реквизициями, производимыми с умеренностью, и доблестью военных. Солдаты научились обходиться без самого необходимого, они уже не имели палаток, а устраивались под шалашами из ветвей. Офицеры, не получая жалованья или получая его ассигнациями, жили как простые солдаты, ели тот же хлеб, так же ходили пешком, так же несли за плечами ранец. Республиканская восторженность и победы поддерживали эти войска, храбрее которых Франция никогда не имела.
Союзники находились в крайнем расстройстве. Голландцы, находя плохую поддержку в англичанах и сомневаясь в их искренности, пришли в уныние. Они составляли кордон перед своими крепостями, чтобы иметь возможность подготовить их к обороне, тогда как это должно было быть сделано давно. Герцог Йоркский, столь же невежественный, сколь и самонадеянный, не знал, как использовать своих англичан, и ни на что окончательно не решался. Он отступал к Нижнему Маасу и Рейну, растягивая свои фланги то к голландцам, то к австрийцам. Между тем, соединись он с голландцами, он мог бы еще располагать 50 тысячами и попытаться произвести атаку против флангов одной из двух армий.
Австрийцы стояли, укрепившись, вдоль Мааса, утратив бодрость вследствие понесенных неудач, и терпели недостаток в продовольствии. Принц Кобургский, потерявший всякое доверие после неудачной кампании, уступил руководство армией Клерфэ, наиболее достойному из австрийских военачальников. Еще можно было сблизиться с герцогом Йоркским и действовать вместе против одной из двух французских армий, но австрийцы думали только о том, чтобы охранять Маас. Лондонский кабинет, встревоженный таким поворотом дел, отправлял посланника за посланником, чтобы оживить усердие Пруссии, требовать от нее исполнения Гаагского договора и убедить Австрию энергично защитить хотя бы ту линию, которую ее армии еще занимали. Послы и генералы – английские, голландские и австрийские – собрались в Маастрихте и решили защищать берега Мааса.
Французские армии опять пришли в движение в первых числах сентября. Пишегрю двинулся из Антверпена к дельте Мааса и Рейна. Голландцы совершили большую ошибку: отделились от англичан. В количестве 20 тысяч человек они выстроились вдоль Берген-оп-Зома, Бреды, Гертруденберга, с морем за спиной, в позиции, не позволявшей ничего сделать для крепостей, которые они хотели прикрыть. Герцог Йоркский со своими англичанами и ганноверцами отступил в Буале-Дюк, связавшись с голландцами посредством цепи постов, которую французская армия могла разбить быстро и легко. Пишегрю догнал арьергард герцога Йоркского, окружил два батальона и захватил их. На следующий день он встретил генерала Эберкрамби, захватил много пленных и продолжал теснить с тыла герцога Йоркского, который спешил перейти Маас у города Граве, под огнем этой крепости. Всего Пишегрю в этом походе взял в плен 1500 человек. Он пришел на берег Мааса в день второй санкюлотиды, 18 сентября.
Тем временем Журдан шел вперед со своей стороны и готовился перейти Маас. Эта река имеет два больших притока: Урт, впадающий в нее около Люттиха, и Рур, впадающий близ Рурмонда. Эти притоки образуют две линии, разделяющие местность между Маасом и Рейном, и их нужно взять одну за другой, чтобы дойти до этой последней реки. Французы, завладев Люттихом, перешли Маас и уже стали перед Уртом. Они стояли вдоль Мааса от Люттиха до Маастрихта, а вдоль Урта от Люттиха до Комблен-о-Пон, образуя угол. Клерфэ выстроил свое левое крыло за Уртом на Спримонских высотах. Эти высоты окаймлены с одной стороны Уртом, с другой – речкой Эвай, впадающей в Урт. Там генерал Латур командовал австрийцами.
Журдан приказал Шереру атаковать спримонскую позицию со стороны реки Эвай, пока генерал Бонне двинется туда же, переходя Урт. В день второй санкюлотиды Шерер разделил свой корпус на три колоны под командованием генералов Марсо, Мейера и Акена и подошел к берегу реки Эвай, текущей по глубокому руслу между крутыми берегами. Генералы сами подали пример, вошли в воду и вывели своих солдат на противоположный берег, несмотря на жаркий огонь многочисленных орудий.
Латур неподвижно стоял на Спримонских высотах, готовясь ринуться на французские колонны, как только они перейдут реку. Но едва выбравшись на берег, они сами стремительно ринулись на его позицию, не дав времени предупредить движение. В это время Акен огибал его левый фланг, а Бонне, перейдя Урт, шел на него с тыла. Латур обнаружил себя вынужденным снять лагерь и отступить к австрийской армии.
Это сражение, хорошо задуманное и живо исполненное, принесло столько же чести главнокомандующему, сколько и армии. Оно доставило тридцать шесть орудий и сто зарядных ящиков, неприятелю стоило 1500 человек убитыми и ранеными и вынудило Клерфэ оставить линию Урта. Он боялся, чтобы ему не отрезали отступление в Кельн, поэтому удалился с берегов Мааса и Урта и отошел к Аахену.
У австрийцев теперь оставалась только линия Рура. Они заняли эту реку до впадения ее в Маас, то есть до Рурмонда, и уступили всю ту часть Мааса, которая заключается между устьями Урта и Рура, между Люттихом и Рурмондом, а себе оставили только протяжение от Рурмонда до Граве, пункта соединения их с герцогом Йоркским.
Чтобы не потерять левый берег Рейна, следовало хорошо защитить линию Рура. Клерфэ сосредоточил все свои силы на берегах этой реки и предпринял значительные работы, чтобы обезопасить эту линию: выставил передовые посты за Рур на плоской возвышенности Альденхофен, снабдив ее укреплениями; потом он занял линию самого Рура с его крутыми берегами, а сам стал за этой линией.
