Один из зачинщиков, осознав, наконец, необходимость решить хоть что-нибудь, предлагает заставить депутатов сойти с верхних скамеек, собраться посередине залы и приступить к прениям. Это предложение немедленно принимается: депутатов сталкивают с их мест, принуждают спуститься, сгоняют, как стадо, на открытое пространство, отделяющее кафедру от нижних скамеек. Их окружают, запирая цепью из пик. Вернье сменяет в президентском кресле Буасси д’Англа, до смерти утомленного шестичасовым и столь опасным дежурством.
На часах уже девять вечера. Начинается нечто вроде прений; договариваются, что народ останется в шляпах и депутаты одни будут приподнимать шляпы в знак одобрения или неодобрения. Монтаньяры хотят надеяться, что можно будет издать декреты, и собираются выступать. Ромм, раз уже начавший говорить, требует декрета об освобождении задержанных патриотов. Дюруа говорит, что с 9 термидора враги отечества учиняют пагубную реакцию, а депутаты, арестованные 12 жерминаля, арестованы незаконно и следует освободить их.
Президента заставляют подвергнуть все эти предложения голосованию; шляпы поднимаются, крики «Принято!» раздаются среди оглушительного шума, так что невозможно разобрать, действительно ли депутаты подали свои голоса. Гужон следует за Роммом и Дюруа и говорит, что надо обеспечить исполнение декретов; что комитетов всё еще нет; что необходимо знать, что они делают, а потому надо призвать их, потребовать отчета в их действиях и заменить чрезвычайной комиссией. Дюкенуа возвращается к предложению Гужона, требует приостановить деятельность комитетов и назначить чрезвычайную комиссию из четырех членов. Тут же назначаются Бурботт, Приёр, депутат Марны, Дюруа и сам Дюкенуа. Эти четыре депутата принимают вверенные им обязанности, заявляют, что в случае необходимости сумеют умереть на своем посту, и выходят, чтобы отправиться к комитетам и отобрать у них власть. В этом заключалась самая трудная задача, и успех всего дня зависел от результата этой операции.
Было десять часов, и ни комитет восстания, ни правительственные комитеты, по-видимому, ничего не делали весь этот долгий, ужасный день. Всё, что сумел сделать комитет восстания, – это натравить народ на Конвент; но, как мы уже говорили, безвестные вожди, какие остаются у каждой партии в последние дни ее существования, не могли управлять восстанием с энергией и чувством меры, необходимыми для успеха. Они спустили на Конвент бешеную толпу, учинившую страшные безобразия, но не сделавшую ничего из того, что надлежало сделать. Не послали ни одного отряда, чтобы приостановить или парализовать действия комитетов, раскрыть тюрьмы, освободить людей, содействие которых было бы столь драгоценно. Толпа только завладела арсеналом, который жандармы тут же отдали первым явившимся мятежникам.
Тем временем правительственные комитеты, напротив, окруженные и защищаемые золотой молодежью, приложили все усилия, чтобы собрать секции. Это было нелегко при страшной сумятице и страхе, овладевшем многими. Сначала собрались две-три секции, которым, как мы видели, мятежники дали решительный отпор. Потом, благодаря усердию секции Лепелетье, удалось кое-как созвать большее число парижан, и уже к ночи секции собирались воспользоваться минутой, когда народ, утомившись, начнет убывать, чтобы напасть на мятежников и освободить Конвент. Предвидя, что столь долгое подавление вынудило Конвент подписать декреты, которых он не хотел издавать, секции заранее заготовили постановление, которым не признавали действительными декреты, изданные на протяжении этого дня.
Сделав эти распоряжения, Лежандр, Оги, Шенье, Делеклуа, Бергуэн и Кервелеган отправились в Конвент во главе многочисленных отрядов. Они условились, что, когда придут туда, оставят двери отворенными, чтобы народ, теснимый с одной стороны, мог выходить в другую дверь. Лежандр и Делеклуа затем вызвались пройти в залу, взойти на кафедру, невзирая ни на какие опасности, и приказать мятежникам выйти. «Если нам не повинуются, – сказали они своим товарищам, – нападайте на них и о нас не беспокойтесь. Хотя бы мы погибли в схватке, вы идите вперед».
Лежандр и Делеклуа действительно входят в залу в ту самую минуту, когда четыре депутата, назначенные членами чрезвычайной комиссии, собираются выйти. Лежандр всходит на кафедру, не обращая внимания на ругательства, толчки и побои, и начинает говорить среди злобных криков:
– Приглашаю собрание оставаться твердым, а находящихся здесь граждан – выйти.
– Долой! Долой! – кричат ему.
Лежандр и Делеклуа вынуждены удалиться. Тогда Дюкенуа обращается к своим товарищам, членам чрезвычайной комиссии, и приглашает их следовать за ним, чтобы приостановить деятельность комитетов, враждебно относящихся к действиям собрания. Субрани тоже советует им спешить. Все четверо выходят, но их встречает отряд, во главе которого идут депутаты Лежандр, Оги и Кервелеган и начальник национальной гвардии Раффе. Приёр, депутат Марны, спрашивает у Раффе, получил ли он от президента приказание войти. «Я не обязан тебе отчитываться!» – отвечает ему тот и идет дальше.
Толпе приказывают удалиться, президент приглашает людей повиноваться во имя закона: толпа отвечает презрительными криками. Тогда отряды склоняют штыки и входят. Безоружная толпа подается, вооруженные люди начинают сопротивляться, но их отталкивают, и они бегут с криком «Сюда, к нам, санкюлоты!». Часть патриотов возвращается на этот крик и свирепо накидывается на отряд. На какое-то время они одерживают верх; депутат Кервелеган ранен в руку; монтаньяры Бур-ботт и Гастон кричат: «Победа!» Но тяжелые и быстрые шаги раздаются в соседней зале; подходит значительное подкрепление, оттесняет мятежников саблями, преследует их штыками. Мятежники бегут, теснятся в дверях или влезают на трибуны и спасаются через окна. Наконец зала пуста. Часы бьют полночь.
Конвент, избавившись от черни, тратит несколько минут на то, чтобы опомниться и оправиться. Наконец опять водворяется тишина.
– Итак, – восклицает один из депутатов, – это собрание, колыбель Республики, еще раз чуть не сделалось ее гробом! К счастью, злодеяние и на этот раз не удалось заговорщикам. Но, представители, вы будете недостойны нации, если не отмстите за нее самым убедительным образом.
Со всех сторон раздаются рукоплескания, и, как после 12 жерминаля, ночь проходит в обсуждении наказаний за совершенное днем. Несравненно более преступные действия требуют гораздо более строгих мер.
Первым делом Конвент отменяет все декреты, предложенные мятежниками и изданные под их давлением.
– Отменить – это не то слово, – говорит Лежандр, первым предложивший эту меру. – Голосования не было и не могло быть, пока резали одного из членов Конвента. Всё, что было сделано, – сделано не им, а угнетавшими его разбойниками и несколькими преступными депутатами, которые стали их сообщниками. Поэтому Конвент заявляет, что всё, что происходило в этот день, должно считаться недействительным.
Секретари сжигают черновики декретов, предложенных мятежниками. Потом большинство ищет глазами депутатов, выступавших на этом ужасном заседании, показывает на них пальцами, обращается к ним с запальчивыми речами.
– Нет более надежды, – восклицает Тибодо, – на примирение между нами и крамольным меньшинством! Если уж меч обнажен, то нужно сразиться и воспользоваться обстоятельствами, чтобы вернуть мир и безопасность в недра этого собрания. Я требую, чтобы вы немедленно издали декрет об аресте тех депутатов, которые, изменяя своему долгу, захотели исполнить желания мятежников. Я требую, чтобы комитеты немедленно предложили строжайшие меры против этих представителей, оказавшихся неверными своему отечеству и своим клятвам.
Их называют по имени: это Рюль, Ромм и Дюруа, требовавшие молчания, чтобы открыть прения; Альбитт, требовавший составления бюро; Гужон и Дюкенуа, требовавшие приостановления деятельности комитетов и снаряжения чрезвычайной комиссии из четырех человек; Бурботт и Приёр, депутат Марны, принявшие звание членов этой комиссии вместе с Дюруа и Дюкенуа; Субрани, назначенный мятежниками начальником парижской армии; Пейссар, кричавший «Победа!» во время свалки. Дюруа и Гужон хотят говорить; им не дают, обзывают убийцами, немедленно постановляют декретом арестовать их и требуют, чтобы у них была отнята возможность бежать, как это сделало большинство депутатов, обвиненных после 12 жерминаля. По приказу президента обвиненных депутатов окружают жандармами, которые отводят их к решетке. Ромма находят не сразу; Бурдон указывает на него; его уводят к решетке так же, как и его товарищей.
