Но 22 сентября 1520 года Селим Грозный умер...

Мир издал вздох облегчения. Потому что в отличие от событии, последовавших за внезапной смертью Мехмеда или предшествующих низложению Баязида, турки не бряцали оружием и не вели гражданских воин, пока новый султан не занял своё место. Селим много времени проводил вне дома, поэтому он вырастил только одного сына.

Гарри впервые встретил Сулеймана в девятнадцать лет, принц был на два года моложе. Это случилось в тот памятный день, когда Вильям Хоквуд отказался от мятежа и согласился воевать под знаменем Селима. За короткое время юноши стали близкими друзьями и вместе сражались со своими блистательными отцами.

Но со времени смерти султана Гарри и Сулейман разошлись. Это было неизбежно: гораздо проще быть другом наследнику, чем монарху. Но были и другие причины, и основная заключалась в различии их характеров. Если Гарри видел жизнь как цель сложностей, которые надо преодолевать с жестокостью силы и холодностью стали, Сулейман взирал на происходящее с философской точки зрения. Этим он обеспокоил своих военачальников, которые слишком хорошо помнили праздность и пороки Баязида.

Но вскоре они поняли, что их страхи ни на чём не основаны. Сулейман действительно оказался созерцателем, но порочным его трудно было назвать. Он скорее предпочитал обсуждать «аный» с имамами и муфтиями, чем участвовать в сражениях из-за того, что был слишком мягким человеком для жестокости военных походов. Следуя традициям, он содержал гарем, но все знали, что жил он только с одной женщиной. Её звали так же, как и её бабушку — Гульбехар, и она выполнила свою непосредственную обязанность, родив хозяину сына, принца Мустафу.

Кроме того, Сулейман не пытался нарушить последние планы своего отца, напротив, он кое-то привнёс в них. Через год после восхождения на престол он послал небольшую армию под командованием Хоук-паши в поход на Запад. Приглашение исходило от венгерских магнатов, неудовлетворённых разложением правящей верхушки со времени смерти Хуньяди. В результате этой кампании турки захватили Белград. Они появились внезапно, и плохо защищённый город пал. Белый город сербов — ещё одна цитадель, отбросившая Завоевателя, так же, как и его отца Мурада. На самом деле Мехмед никогда не предпринимал длительную осаду Белграда, который находился на краю его владении. Захватив этот город, Хоук-паша заставил прогреметь имя молодого султана по всему Западу.

Тем временем Сулейман добился реализации своих целей по отношению к Родосу. Когда 28 июля 1522 года Хоук-паша и другие военачальники высадились на острове, турецкая армия насчитывала сто тысяч человек.

Это была эпохальная схватка, похожая на осаду Константинополя. Рыцарей Святого Иоанна было всего семьсот человек, их поддерживали шесть тысяч наёмников и несколько артиллерийских батарей. Их командир, великий магистр Вилье де Лиль Адам, отказался сдаться и полгода сражался с мужеством и решимостью, которой восхищались даже турки. Тогда использовались все средства, известные военному делу, — от бомбардировки до минирования. Огромные дыры были пробиты в стенах, и турки бросались в атаку, но их отбивали снова и снова... Как и в случае с Константинополем, военная помощь христианского мира могла оказаться спасительной; без сомнения, объединённый флот Испании и Генуи разбил бы турецкие галеры и оставил бы армию османцев без корней, как обрезанные цветы в вазе. Но Карл I Испанский и империя были слишком заняты, воюя с Франциском I Французским.

Осенью Сулейман сам прибыл на Родос. Его чувствительная душа была потрясена столь жестокой бойней. Он приказал Хоук-паше, состарившемуся и поседевшему, обозлённому от потери людей, но всё же решившему довести осаду до победного конца, начать переговоры.

Переговоры быстро завершились. Рыцарям и их армии разрешили покинуть остров, захватив своё имущество и оружие — на Родосе осталось сто восемьдесят рыцарей и тысяча пятьсот наёмников. Мучимый совестью от того, что для помощи острову ничего не было сделано, Карл I даровал рыцарям в пожизненное пользование сначала порт Триполи, а затем остров Мальта.

Турки добились огромной победы, но она досталась им слишком дорого: потери исчислялись в пятнадцать тысяч человек. Хоук-паша как-то признался Гарри, что на самом деле армия потеряла почти шестьдесят тысяч человек. С тех пор, казалось, Хоук-паша никогда больше не будет воевать. Сулейман, ужаснувшись потерям, объявил конец экспансии.

Поэтому Гарри Хоквуд перестал мечтать об османском флоте, под флагами с полумесяцем бороздящем Средиземное море, и занялся своим маленьким судном.

Но теперь они были вынуждены действовать. Венгры опять бросили им перчатку так же, как часто поступали в прошлом.

Сулейман отдал приказ Хоук-паше выступать.

— Ты пойдешь на войну, — горестно вздохнула Джованна. — Я предполагала, что это в конце концов случится.

— Вспомни слова великого Селима: «...война — нормальное состояние мужчины», — возразил Гарри.

— Великий Селим умер, — напомнила она. — Я хотела бы видеть тебя живым, когда буду умирать, Гарри.

— Не волнуйся, — засмеялся он. — Если шторм, посланный Аллахом, не смог убить меня, разве это по силам простому смертному? Пошли, я хочу тебе что-то показать. Вернее, кого-то, — лукаво добавил он.

Гарри сопроводил мать в покои к Саше и Трессилии, которые не знали, как реагировать на новую прихоть их мужа.

Саше, его старшей жене, было тридцать лет. Её когда-то обольстительное тело угрожало превратиться в груду жира, но она по-прежнему любила Гарри, была заботливой женой и покладистой хозяйкой гарема.

Трессилия, двумя годами младше, была родом из Константинополя; Саша родилась в Брусе. Если Саша была чистой турчанкой, в Трессилии текла греческая кровь. Прямой нос и высокий лоб Трессилии отличали её лицо от других.

Жены подарили Гарри по сыну. Сын Саши Туглук будет следующим Хоуком и первым из них, названным турецким именем. Сына Трессилии звали Тутуш. Мальчикам было шесть и три года, поэтому они и их матери пока ещё прекрасно ладили между собой.

Давным-давно (последний раз лет десять назад) молодой Хоук никого не приводил в гарем, поэтому обе женщины не были довольны тем, что это дикое степное создание должно войти в их жизнь.

Яна сверкала на женщин глазами так, как будто остерегала их хоть пальцем дотронуться до неё. Евнухи в нерешительности стояли рядом — им не поступили указания насчёт дальнейших действий.

Джованна нахмурилась:

— Где ты взял её?

— Купил у Хайреддина.

— Эту дикарку? Сколько ты заплатил?

— Пятьдесят динар.

Джованна закатила глаза.

— Зачем нужны деньги, если их никогда не тратить? — удивился Гарри.

— Где Хайреддин нашёл её? — спросила Джованна, подходя к девушке поближе.

— В России. Но она не черкешенка. Она не говорит ни по-гречески, ни по-латыни.

— Может, Голха поймёт её?

— Она скоро будет знать наш язык. — Гарри усмехнулся. — Я научу её английскому.

— Это так же бессмысленно, как и всё остальное. — Джованна осмотрела девушку с головы до ног. — Она хорошо сложена и, должно быть, достигла зрелости.

— Хайреддин клянётся, что ей не больше пятнадцати, что она девственница и дочь вождя. Её сестра пойдёт к Ибрагиму.

Джованна внимательно посмотрела Яне прямо в глаза.

— Мне не нравится её взгляд, Гарри. Эта девка принесёт тебе много несчастий.

— Мама, я давно уже не мальчик, чтобы потерять голову от женских прелестей.

— Ты, наверное, только и думаешь, чтобы переспать с ней, — заметила Джованна.

— Да, — согласился он, — да, мне не терпится. — Странно, но вдруг он понял, что никогда так не желал ни одной женщины.

— Тогда я оставлю тебя. Но помни мои слова: в ней есть что-то дьявольское. — Джованна вышла из комнаты.

Старший евнух поклонился и спросил:

— Госпожу приготовить, мой господин?

Гарри посмотрел в янтарные глаза. Яна знала, что с ней произойдёт, и понимала свою беспомощность. Она быстро облизнула губы.