— Я знаю об этом, — коротко ответил Вильям.

— Хозяин мой султан скорбит и сожалеет. Он приказывает тебе оставить пост и возвращаться в Константинополь.

«Как быстро промчалось время! Когда-то точно так же передо мной стоял Генри», — подумал Вильям и тяжело вздохнул.

— Возвращайся к своему хозяину султану. Султан — убийца, прелюбодей и вор чужих жён. Передай ему, что мы будем насмерть стоять за Эрзрум и что мы ждём того дня, когда султан падёт и будет ползать как змея... Передай ему эти слова Хоук-паши.

Абдул-паша в оцепенении смотрел на Вильяма, которого знал с рождения.

— Ты приговорил себя к смерти, — сказал он.

— Я приговорил себя к жизни, Адбул-паша. Ступай и передай Баязиду мои слова.

Вильям смотрел в окно, как посольство направляется в обратный путь по дороге, ведущей в горы.

— Это были слова смелого человека, — сказала Джованна, стоя позади него.

Вильям обернулся. Всю зиму Джованна шила себе новые платья. Сейчас на ней было платье европейского покроя, она начала поправляться и приходить в себя. Волосы огромным каштановым облаком падали ей на плечи. Она была не только сильной, но и красивой женщиной.

— Одни слова ничего не значат, — сказал он.

— Когда придёт время, ты подкрепишь их смелыми поступками, — настаивала Джованна. — Ты самый сильный из Хоквудов.

— Я? — Вильям издал короткий смешок. — По сравнению с отцом и братом я слабак.

— Это не так. Несмотря на всю их силу, они подчинялись султану, считая его всемогущим и всесильным. Никто из них не посмел бы бросить вызов султану, как сделал ты.

— Не нужно быть очень смелым, чтобы кричать о своём несогласий, когда на другой чаше весов — смерть.

— Но ты сделал это, я горжусь тобой. Я счастлива, что ты заменишь отца моему Гарри.

Вильям посмотрел на неё. Эта женщина много страдала в своей жизни, возможно, так же много, как и его бедная Эме. Эме как будто была рождена для страданий. Он благодарил судьбу за те два месяца, что они провели вместе как муж и жена, и за ту короткую неделю, когда они самозабвенно любили друг друга.

Голха, казалось, забыла обо всём на свете, со времени рождения дочери в ней заговорил животный инстинкт материнства, не позволяющий ей тратить на мужа то время, которое она могла уделить своему ребёнку.

С Джованной Вильям мог разговаривать обо всём.

— Пока тебя не было в Константинополе, туда пришло много новостей, — говорила она. — Генуэзцы под командованием испанца, некоего Колумба, пересекли великий океан и достигли Азии. Оказывается, Земля — круглая... Разве это не чудесно?

— Да, — согласился заинтригованный Вильям.

— Ещё стало известно, что умер наследник английского престола. Говорят, его младший брат женится на жене принца Артура, Арагонской принцессе. Папа Римский дал согласие на этот брак.

— Этот негодяй? У него ещё меньше совести и стыда, чем у Баязида.

— И тем не менее он даёт согласие. — Джованна приблизилась к Вильяму. — Я не прошу тебя взять меня в жёны. Я знаю, что не займу место Эме в твоём сердце и никогда не буду пытаться сделать это. Но я не могу жить впустую.

«И я больше не могу, — подумал Вильям. — Мы — это то, что осталось от семьи Хоквудов. Да ещё маленький Гарри».

Будет лучше, если у него появится отец.

Вильям заключил Джованну в свои объятия.

Джованна отдалась страстно, как, впрочем, и Вильям. Они хотели многое забыть и знали, что впереди их ждут не только радостные события.

Эме мертва. Однажды Вильям решил, что потерял её, но тогда он знал, что она всё ещё живёт, может, смеётся и кого-то любит. Это тогда огорчало его.

Но теперь Эме мертва. Её насиловали до тех пор, пока не надоела хозяину, потом спрятали в мешок и утопили. Эме больше нет в этом мире...

Но Вильям потерял способность любить.

Джованна была женщиной, рождённой для любви. Истинной неаполитанкой, горячей и переменчивой. Бывали дни, когда она ни с кем не разговаривала, бывали дни, когда она била посуду, а иногда, казалось, она может кого-нибудь убить. Но бывали дни, и их становилось всё больше и больше, когда Джованна смеялась и пела, готовила экзотические блюда и часами возилась с сыном.

Это означало, что она счастлива. В такие дни Вильям тоже был счастлив.

Вильям надеялся, что Джованна забеременеет, но она всё время предохранялась разными средствами, о которых не рассказывала. Вильям не мог винить её. Их будущее казалось слишком неопределённым. У неё был Гарри, и ей было о ком заботиться.

Мальчик был радостью для всех. Вскоре Вильям стал считать его собственным сыном. Он научил Гарри ездить на лошади и пользоваться оружием, внушая ребёнку ненависть к Баязиду.

После объявления о неподчинении власти султана Вильям и его гарнизон каждое лето ждали карательную экспедицию. Они не боялись этого, но просто им казалось странным, что Баязид не предпринимает попыток подавить восстание. Каждую весну Вильям посылал своих людей в Трапезунд, которые приносили ему известия о событиях в мире, но новостей о военных сборах в османских владениях среди них не было.

Казалось, Баязид утонул в своих удовольствиях и забыл о мятежниках. Казалось, что и власть султана вне опасности.

Таким образом, одно лето сменяло другое, и боль Вильяма начала утихать. Но только не гнев... И как турок, и как англичанин Вильям считал, что первым делом нужно отомстить за брата, а потом уж за Эме.

Но это требовало времени.

Вильям использовал время с толком. Операции в горах против персов и черкесов научили его умению воевать, которое ему не успел передать отец. Его люди стали жестокими и осторожными — эти качества были поутрачены со времён Мехмеда.

Год от года Вильям увеличивал размеры своего войска. Он слишком хорошо помнил действия совершенно недееспособной армии Джема. Вильям не мог пополнять отряд янычар, потому что в горах Тавра не было христиан, но он нанял и выучил горцев, которые были преданы ему и по приказу пошли бы за ним куда угодно. У Вильяма не было достаточного количества ружей, но бесстрашные горцы со своими луками были приучены к дисциплине и представляли собой практически непобедимую боевую силу.

Гарнизон жил своей обычной жизнью: летом люди возделывали поля, зимой, забив скот, впадали в спячку. Они сами шили себе одежду и отливали пули. Новостей о действиях султана не было.

Вильям всё чаще стал ездить в Трапезунд, местный бейлербей принимал его в собственном доме.

— Я вижу распад нашей империи, — мрачно сказал Мустафа-бей. — Не только ты из бейлербеев объявил о своей независимости, Хоук-паша. Даже мне теперь не поступают инструкции из Константинополя. Но дань я посылаю до сих пор, — угрюмо добавил он.

Вильям заметил для себя, что этот человек может быть ему полезен, когда настанет время.

В Трапезунде Вильям узнавал новости о мире за пределами Константинополя. Ему сообщили, что юный король Карл VIII захватил Италию вплоть до Неаполя, что Папа Александр организовал Священную лигу для изгнания захватчиков и что французам пришлось оставить Италию из-за болезни, напавшей на их армию.

Сказали ещё, что Цезарь Борджиа пустился на завоевание Центральной и Северной Италии и заработал таким образом титул герцога Романьи[62].

Говорили также, что в Неаполе, во время осады его французами появилась жуткая венерическая болезнь, названная Сифилисом.

«Конечно, — подумал Вильям, — это наказание Божье».

До него дошла новость, что Карл VIII, король Франции, умер молодым и что престол унаследовал Людовик XII.

Ходил слух, что Папа Александр VI созывает крестовый поход против, турок и все должны были отдать часть своего состояния на покрытие расходов по содержанию огромной армии. Но армия никогда так и не собралась...

Вильяму рассказывали о новых открытиях генуэзского моряка Кристофора Колумба.

И тогда, в 1503 году, через десять лет после того, как он покинул Константинополь, Вильям узнал, что Папа Александр VI мёртв.