— Ты не поймал моего брата, — сказал он. — Жаль... Пока он жив, он будет ножом, вонзённым в меня. Твой отец заявляет, что ты ненавидишь своего бывшего друга. Это правда, юный Хоук?
— Падишах, моя душа рвётся из груди, чтобы отомстить ему. Появись он сейчас около тебя, я задушил бы его голыми руками.
— Хорошо сказано, — одобрил Баязид. — Ладно, юный Хоук, я предоставлю тебе эту возможность. Я получил сведения, что Джем нанял судно, идущее из Смирны в Египет, и удрал на Родос под защиту рыцарей Святого Иоанна. Я направил посланников к рыцарям с предупреждением о том, что его должны выдать, или я подниму против них такую армию, которую ещё не видел никто, армию, даже больше той, которой командовал мой отец. И в этот раз я не буду вести осаду...
— Рыцари не выдадут принца Джема, — сказал Энтони.
— Я знаю это. Но мне известно и то, что они не пойдут на войну. Они вышлют моего брата. Кто может сказать, куда он отправится с Родоса? Обратно в Египет? В Италию? Во Францию? На край земли? — Султан сделал указующий жест в сторону Вильяма Хоквуда. — Я поручаю это тебе, юный Хоук. Найди и привези мне брата. Или разруби его на части своими руками и принеси доказательства этого. Если понадобится, спустись за ним в ад, но доставь мне его живым или привези доказательства его смерти.
— С удовольствием, о падишах! — воскликнул Вильям. — Иначе для чего мне теперь жить? Баязид улыбнулся:
— Даю тебе год на выполнение этой миссии. Помни об этом. Ровно год начиная с сегодняшнего дня. Если ты не вернёшься с моим братом или его головой... тогда... — Он метнул взгляд на Энтони Хоквуда, рядом с которым, как всегда, стоял его сын Джон. — Тогда другой твой брат умрёт.
На некоторое время воцарилась тишина.
Энтони Хоквуда переполнял гнев. Он был личным другом последнего султана, величайшего воина империи. А это его старший сын, участвовавший в разгроме повстанцев! Как могло так случиться, что этот трус, даже не присоединившийся к своей армии в сражении, распоряжается им как рабом?
Баязид продолжал улыбаться.
— Помни мои слова, юный Хоук. Теперь ступай и возвращайся с головой моего брата.
— Он, конечно, не перевоплощение Мехмеда или даже первого Баязида, — заметил Энтони Хоквуд, — но всё-таки он наш хозяин. Ты никогда не должен забывать об этом.
— Я не забуду этого, отец, — сказал Вильям.
Вильям находился на мужской половине дома в личных покоях его отца. Дворец Хоук-паши выходил на Золотой Рог, и из его окон были видны стоявшие у пирсов суда. Корабли приходили сюда со всего мира. Константинополь был открыт всем купцам, если их страны находились в мире с султаном и платили ему дань. Венецианцы и французы, итальянцы и германцы, эфиопы и индийцы — все они толкались на базарных площадях города. Здесь можно было встретить и узкоглазых желтолицых людей с дальних концов Азии, где, как они заявили, находилась империя, ещё более великая, чем Османская.
Иногда среди толпы появлялись и англичане.
Богатства, привозимые в поисках прекрасных шелков, булатных мечей, мягких льняных полотен, великолепных скакунов и, кроме того, освежающих рот пряностей, которые прибывали в Константинополь с Востока, сделали империю самой богатой.
Именно благодаря этому богатству Завоеватель и его военачальники смогли построить свои дворцы. Вильям Хоквуд стоял на мраморном полу, под мраморной крышей, поддерживаемой огромными мраморными колоннами, высеченными в греческом стиле, известном ещё как коринфский. На Окнах были бархатные гардины, а в арках, выходящих во внутренний дворик, колыхался бледно-розовый газ. Дом был напоен мягким воздухом и приглушёнными звуками.
На стенах дворца Вильяма Хоквуда висели картины: изображение Девы Марии с младенцем и икона на ту же тему. Он мог себе это Позволить, Потому что не был мусульманином.
Всего лишь двадцать лет на месте, где красовался этот дворец, не было ничего.
Вильям провёл здесь слишком мало времени, чтобы называть это место своим домом. Теперь он снова должен уехать. Как долго продлится его путешествие?
— Вот твои документы, — сказал отец, протягивая Вильяму бумаги. — Здесь написано, что ты посланник Порты. Тебя будут принимать с почестями во всех странах, торгующих с нами, только в Кастилии и во владениях Арагонского короля ты будешь расценён как враг. Избегай их.
— Да, отец.
— Как сложится судьба твоя после того, как ты захватишь принца, я предвидеть не могу. Надеюсь на твоё мужество и ум.
— Да, отец.
— Ты не подведёшь. Ты не должен подвести не только из-за твоего брата Джона, но и потому, что твоё будущее здесь. Ты, Хоквуд, помни мои слова и возвращайся целым и невредимым.
— Я вернусь.
— Возвращайся, — сказал Энтони Хоквуд, глядя на Вильяма, — потому, что ты мой сын. — Его голос был почти ласковым.
— Я скорблю по моему брату Генри.
— Я тоже, мальчик. Умереть в бою — достойный конец, но быть задушенным... Отомсти за него.
— Я сделаю это.
— Тебе лучше ехать налегке. Тебя будет сопровождать только Хусейн. Он выполнит любое твоё желание. Ему можно доверить жизнь — не жертвуй им до последнего момента. Для прочих нужд здесь мешок с золотом. Используй деньги с толком.
Вильям взял мешок, который оказался очень тяжёлым.
— Теперь простись с матерью, — приказал Энтони Хоквуд.
Вильям пошёл в женскую половину дворца и стал на колени перед матерью.
— Прошу твоего благословения, мама, — сказал он.
— Моего благословения... — высокомерно сказала Анна. — Я уже потеряла сына. Теперь я могу потерять ещё одного. Ступай! Я сомневаюсь, что когда-нибудь увижу тебя.
Вильям встал с колен и, увидев слёзы в глазах матери, поцеловал ей руку.
Немногие турки знали о том, что находится за Дунаем и Чёрным морем. Такие люди, как Энтони Хоквуд, ходили посольством к северу от великой реки. Капитаны водили корабли в бухты Крымского полуострова и были единодушны в мнении, что хоть это и обширная житница с бесконечными полями колосящейся пшеницы, но там почти нет городов и живут там дикие бескультурные люди; и к тому же шесть месяцев в году в этих землях стоит холод, от которого в жилах стынет кровь.
Энтони Хоквуд помнил Англию и берега Испании и Италии. Особенно часто он вспоминал Неаполь и мог часами рассказывать о шумных морских представлениях и чувственных мужчинах и женщинах. Турки, самые горячие люди на земле, улыбались, слушая его воспоминания. Но даже Энтони Хоквуд только по слухам знал о самом сердце Европы.
Те турецкие капитаны, которые торговали с венецианцами, говорили о богатствах и роскоши великой островной республики. Они также рассказывали о землях, лежащих ещё дальше, где горы, гораздо выше чем Тавр, поднимаются прямо к небу. Эти горы окружают земли, ещё более плодородные, чем степи России, и находятся там большие города невообразимого процветания. Из уст в уста передавались сказки об огромных ярмарках, куда стекаются люди со всего мира, о рыцарях в пластинчатых доспехах, о женщинах без чаршафов в пышных юбках, богатых торговцах в прекрасных парчовых одеждах. Эти рассказы будоражили воображение башибузуков, которые знали только о существовании Константинополя, Адрианополя, Брусы и высокого анатолийского плато.
И изо всех этих городов с такими названиями, как Мюнхен и Страсбур, Аугсбург и Майнц, Милан и Флоренция, самый прекрасный, говорили, лежал далеко к западу и назывался Парижем.
Вильяму Хоквуду было известно семейное предание о том, как его дед, служивший Великому Гарри у Азенкура, отправился после победы в Париж в поисках руки дочери дофина[57] для своего господина.
«Какое странное совпадение, что шестьюдесятью годами позже я должен проехать той же дорогой, но, к сожалению, без романтических намерений».
Он постоянно думал о том, что надо спешить, так как дни дарованного ему года быстро летели, а Джем всё ещё был недосягаем.