Они прибыли в лагерь в Ени-Шехре, который превратился теперь в толпу растерянных и перепуганных людей? Здесь гарем также увязался за ними, женщины молили Вильяма спасти их, Но у него на это не было времени. Он и его сипахи, ругаясь и выкрикивая проклятия, прокладывали себе путь через толпу и наконец вырвались на дорогу. Дорога была заполнена башибузуками, но теперь всадники вновь могли пустить лошадей галопом.

До Брусы было около двадцати миль, лошади начали хрипеть задолго до появления города. Всадники замедлили шаг, спешились и повели лошадей. Вильям понимал, что в Брусе ему понадобятся сильные лошади, потому что у Джема были далеко, идущие намерения.

Теперь силуэты гор вырисовывались в тумане, и наконец Вильям и его спутники увидели купола мавзолеев, которые возвышались над белыми домами.

Янычары из личной охраны Джема преградили им путь.

— Падишах проезжал здесь? — спросил Вильям.

— Он приказал, чтобы никто не следовал за ним, юный Хоук, — сказал капитан.

— Уйди с дороги, — приказал Вильям, — или мы пойдём в атаку.

Янычар было меньше, чем сипахов, и к тому же все знали, что принц покинул поле боя.

— Уступаем твоей превосходящей силе, — наконец произнёс капитан.

Вильям поднял саблю и повёл своих людей вперёд. Они поторапливали ещё не отдохнувших лошадей вверх и вниз по кривым улочкам мимо изумлённых женщин, детей и стариков.

— Что случилось? — спрашивали люди.

— Мы разбиты, — отвечали им сипахи. — Оставайтесь дома!

Во дворце принца царил переполох. Охранники и слуги крутились во дворе, взволнованно стрекоча друг с другом, повсюду сновали евнухи, из гарема доносились крики и всхлипывания.

Вильям спешился и побежал в самую гущу возбуждённых людей.

— Где принц Джем? — спросил он.

— Он был здесь час назад, юный Хоук, — ответили ему. — Но оставался недолго. Собрал немного денег и уехал. Но скоро должен вернуться.

— Почему вы так думаете? — спросил Вильям.

— Он не взял никого из своих женщин, никого из свиты, кроме двух человек. Как может принц отправиться в дальний путь без женщин и свиты?

Вильям знал, что Джем мог направиться к южному берегу, где стоял корабль, в надежде скрыться и избежать мести своего брата. Вряд ли это удастся принцу. Щупальца османцев тянулись почти во все города мира.

Но у Вильяма были более важные дела. Он перебежал через двор и зал для приёмов с яркими мозаичными изразцами и по лестнице поднялся в гарем.

Кызлар-ага преградил ему путь.

— Ты сошёл с ума, юный Хоук?

— Отойди, — сказал Вильям, — или ты умрёшь.

Огромный чёрный человек видел решимость на лице англичанина. На мгновение задумавшись, он отошёл в сторону.

Вильям ворвался в гарем и сразу оказался в царстве незнакомых звуков и запахов. Никогда в жизни он не бывал в гареме, как, впрочем, не имел и своего собственного. Со всех сторон послышался визг, и Вильям понял, что, хотя в коридоре никого не было, за ним наблюдали сквозь решетчатые стены.

Не все здесь кричали от испуга. Вильям Хоквуд был более привлекательным мужчиной, чем принц Джем.

Увидев дверь за решёткой впереди по коридору, он добежал до неё, распахнул и предстал перед женщинами. Все были едва одеты, но не все поспешили прикрыться.

Вильям схватил одну из женщин постарше за плечи и, размахивая саблей, сказал:

— Я Хоквуд. Моя жена и сыновья находятся где-то здесь. Проводи меня к ним.

Женщины таращили на него глаза.

— Быстро, — прикрикнул он. — Или я перережу тебе горло.

Женщина пролепетала:

— Их увели евнухи, мой господин. Пришли евнухи...

Вильям освободил её и выбежал в коридор. Несколько евнухов собрались там, но при его приближении они бросились врассыпную. Он поймал одного из них и ударил по затылку рукояткой сабли.

— Где жена юного Хоука? — прорычал Вильям. — Веди меня к ней.

Евнух, стоя на коленях, затрясся от страха:

— Мы выполняли приказ султана, юный Хоук.

— Веди меня, — скомандовал Вильям, почувствовав, что чёрное облако затуманивает его сознание.

Евнух поднялся на ноги и повёл Вильяма по коридору к запертой двери.

— Ломай её, — приказал Вильям.

Евнух позвал других, на помощь, и они выбили замок. Дверь распахнулась, Вильям вошёл в помещение. Его ноздри раздулись от запаха, а сердце упало при виде того, что предстало перед его взором.

Их было четверо в этой комнате: Серета, два маленьких мальчика и Генри Хоквуд. Руки каждого из них были связаны за спиной, и тетива, глубоко врезавшись в плоть, намотана вокруг шеи. Все были мертвы.

— Бунтовщики! — сказал султан, осматривая людей, толпившихся вокруг него. Раненые и оборванные, многие из них были обморожены после вынужденного перехода в середине зимы через горы к Босфору.

— Предатели! Отбросы земли!

Все пленники были высокого ранга. Хоук-паша казнил нескольких простых солдат, в основном для предостережения остальным. Военачальников он привёл для расправы султану. Теперь он стоял позади них и казался огромным ангелом мести. И всё же одну жизнь он должен спасти, если, конечно, сможет.

Пленники поутратили былой боевой блеск. Их тащили, привязав к хвостам лошадей сипахов всю дорогу из Брусы. Их доспехи были помяты и пробиты, рубахи превратились в лохмотья, их лица, локти и колени кровоточили от того, что они падали, плечи и спины — от того, что и по ним стегали плёткой.

Они сполна заплатили за поражение.

И они знали, что никакие страдания не были столь ужасными, как те, которые им ещё придётся испытать.

Глаза их были погасшими, как будто их разум не выдержал тяжести испытания, но они были счастливчиками. Некоторые из них, набравшись смелости, даже смотрели на султана. Но большинство стояли с поникшими головами, уставившись в пол. Все дрожали.

Омар-паша, высоко подняв голову, смотрел прямо перед собой. Вильям Хоквуд смотрел на отца.

— Посадить их на колья, — приказал Баязид, — всех без исключения, как простых преступников.

Военачальники, стоявшие вокруг трона, тяжело вздохнули. Это была самая ужасная казнь из всех, которые когда-либо придумал человек. Но если на кол сажали врага, взятого в бою, то жертва имела возможность в последние минуты жизни вести себя достойно. Простые преступники были лишены даже этого. Их не просто сажали на острый деревянный шест... Сначала человека высоко поднимали на изогнутом седле, затем шест около четырёх футов длиной вводился ему в анус ударами деревянного молотка до тех пор, пока не выходил где-то над поясницей. Казнь проводилась в людном месте, и палач сам решал, частыми или редкими будут удары его молотка.

Омар-паша побелел. С того момента, как Хоук-паша отказался обсуждать условия, он знал, что приговорён к смерти мучительной. Но это...

— Ты не имеешь права, о падишах, — протестовал он. — Я военачальник, я попал в плен с оружием в руках!

— Ты восстал против закона султана, — рявкнул Баязид. — Оставьте его напоследок, — приказал он. — И проследите, чтобы удары молотка были редкими.

Стражники повели пленных прочь.

Остался один только Вильям Хоквуд, связанный и грязный, как и остальные, но отделённый от них приказом Хоук-паши.

— Я не могу делать исключений, Хоук-паша, — сказал Баязид. — Даже несмотря на твою помощь. Восстание должно быть подавлено.

— Прими моё почтение, о падишах, — произнёс Энтони, — мой сын не был мятежником. Он был вынужден выйти на поле боя потому, что его родственники стали заложниками. Он отказался стрелять из пушек по твоей армии, падишах, и был за это арестован. Джем не убил его только потому, что хотел, чтобы мы умерли вместе после победы, на которую он надеялся. Когда мой сын бросился преследовать сбежавшего, чтобы схватить его, то нашёл своих жену, брата и сыновей убитыми. Мой сын ненавидит предателя больше, чем кого-либо на земле. Это чувство разделяю и я.

Баязид поглаживал бороду, глядя на своего командира. Потом он остановил свой взгляд на Вильяме.