— Он просит твоего благословения.

Дракула раздумывал несколько секунд.

— Я даю его, — произнёс он наконец. — Константинополь — логово изменников. Его следует разгромить. Мои солдаты не будут переправляться через реку.

Энтони поклонился и облегчённо вздохнул.

— Я передам твой ответ моему повелителю, — сказал он. — Эмир будет доволен.

— Тогда в точности передай ему слова. Теперь ступай... А эти люди... — Дракула щёлкнул пальцами, когда Халим-паша и Мехман-паша собрались уходить.

— Что ты задумал, князь? — тихо спросил Энтони.

— Они разгневали меня, — настаивал Дракула.

— Я уже объяснял, князь, это не в обычаях...

— Я хорошо запомнил твои слова, английский предатель. Ты сказал, что у турок не принято обнажать голову перед кем-либо, даже перед эмиром. Хорошо, тогда...

Дракула улыбнулся такой дьявольской улыбкой, что у Энтони перехватило дух.

— Кто я такой, чтобы заставлять людей нарушать их традиции? Они не обнажили голов. Хорошо же... Теперь они никогда не сделают этого. — Он дал знак страже. — Схватить этих людей и прибить шлемы к их черепам. — Его усмешка переросла в сатанинский хохот. — Пусть дамы развлекутся.

— Дракула сделал это? — Мехмед уставился на Энтони. — И это после того, как посадил на кол моих предыдущих послов? — Он издал звук, похожий на смех. — Что за человек! — воскликнул он.

— За Халим-пашу и Мехман-пашу нужно отомстить, о падишах, — сказал Хоквуд. — Халим-паша, конечно, вёл себя неумно, но Мехман-паша был не виновен и к тому же был моим свёкром. Как я появлюсь перед женой с этим известием?

— О, они будут отомщены, — пообещал Мехмед. — Правда, не сейчас. И это будет не так просто. Какой казни достоин человек, поступающий таким образом? — Он стал серьёзен. — Но тебя он отпустил ко мне...

— Наверное, потому, что я трус. Я не бросил ему вызов, о падишах.

— Ты мудрый человек, юный Хоук. И верный слуга. Посол не должен бросать вызов тому, к кому послан. Ты с честью выполнил моё поручение. Теперь тебе многое известно.

— Я понял то, что мир гораздо больше, чем я предполагал, и то, что он враждебно настроен.

— Это стоило узнать. Я доволен тобой, юный Хоук. Теперь... теперь мы приступим к нашему делу.

Это было грустное возвращение домой. «Эмир, конечно, доволен результатами поездки, — думал Энтони, — но я сам отчаянно унижен от того, что меня заставили смотреть, как в муках будут умирать два моих компаньона».

Теперь надо как-то выдержать взгляд Лейлы. Она била себя в грудь и рвала волосы в своём горе: тело её отца даже не возвратили. Энтони знал, что Лейла во всём обвиняет его — ведь он был во главе посольства.

Старших Хоквудов переполняла радость при мысли о том, что их сын после шести месяцев отсутствия вернулся живой и невредимый. Но их радость омрачала новость о поведении их дочери Кэтрин и сознание того, что скоро начнётся военный поход.

— Моя семья уничтожена, — грустно сказала Мэри Хоквуд. — Ты один остался у меня. И теперь ты должен идти на войну.

Его отец казался более весёлым: огромная пушка была готова и могла стрелять.

— Пушка оправдала мои расчёты, — хвастался Джон Хоквуд. — Она посылает огромные каменные шары на расстояние мили. Это самое разрушительное из всех существовавших когда-либо оружие.

— Ты уже пробовал стрелять чугунными ядрами? — поинтересовался Энтони.

Джон покачал головой.

— Я смог отлить только шесть ядер — в Анатолии недостаточно железа. Их нельзя тратить понапрасну. Но эмир доволен.

Первые дни после изматывающего, удручающего возвращения из Валахии Энтони мечтал об объятиях эмир-валиде. Но приглашения не получил. Кызлар-ага сообщил ему:

— Эмир-валиде больна. Тебе же будет лучше, юный Хоук, если ты забудешь, что она когда-либо жила на свете.

Энтони почувствовал, как его охватила дрожь Он представил, что эмир-валиде умерла, а его жизнь зависит от этого евнуха.

Но долго печалиться и думать о бренности жизни не было времени — Мехмед сразу начал военную кампанию. В марте 1452 года он навестил мавзолей Османа, в котором перед муфтиями и командирами янычар он, по традиции, прикрепил к поясу священный меч в знак того, что собирается на войну. Янычары издали воинственный клич.

Мехмед лично руководил рабочими, которые строили крепость Румели-хисар на европейском берегу Босфора. Их охраняло пять тысяч вооружённых людей.

Вскоре Энтони осознал, насколько необычно сильным должно стать это укрепление. Даже замок Нуово в Неаполе казался незначительным по сравнению с ним. Над огромным внутренним строением воздвигли башню, его окружили стенами, которые разделили двор на несколько секций. Их можно было легко защитить, если бы враг попытался проникнуть в них. Но вряд ли это могло случиться. Внешние стены поднимались на двадцать футов прямо из скалы. Они были в двадцать футов толщиной, наблюдательные башни высотой в тридцать футов установили через каждые сто футов. Внешние стены спускались к морю, захватывая обширную бухту, куда могли пришвартовываться галеры с азиатского берега, чтобы выгрузить людей и зерно.

Конечно, Румели-хисар не была столь сильной, как Константинополь, но взять её штурмом было невозможно, пока господствовали сипахи и янычары.

Византийцы направили посланников для инспекции и, очевидно, были поражены. Они назвали крепость «Перерезывающей горло».

Но поскольку у Византии с турками был подписан мирный договор, посланники ушли, не предъявив никаких претензий.

Крепость строилась несколько месяцев. В это время турецкая армия медленно стягивала всю свою мощь в этом районе. Первыми здесь появились башибузуки, затем анатолийцы, потом янычары и сипахи.

Самой последней шла артиллерия. Энтони отправился в Брусу, чтобы помочь отцу. Обычные пушки было сложно транспортировать, но для того, чтобы передвигать гигантскую пушку, запрягли шестьдесят волов. Две сотни людей толкали её. Ещё двести человек трамбовали землю, по которой её тащили. Почти целый год эту пушку переправляли к Босфору, и потом встала самая трудная задача — погрузить её на галеру, чтобы доставить на европейский берег. Сам Мехмед, нервно покусывая губы, наблюдал за тем, как укреплённые аппарели[45] соскальзывали с судна; они трещали и угрожали сломаться под такой тяжестью. Вокруг суетилось множество людей, стоявших по колено в воде и отдававших приказания. Энтони был мокрым от волнения. Хоть и не обученный на инженера, Джон Хоквуд выделил те основные этапы, которые необходимо было преодолеть. И медленно, напряжением разбухших мускул рабов, тянущих верёвки, моряков, с которых струился пот, поворачивающих лебёдки, это чудовище было погружено на борт. Судно накренилось, и вода хлынула в вёсельные отверстия. Джон Хоквуд быстро распорядился, чтобы все, кто мог, бросились на другой конец судна. Пушку, для баланса, наконец задвинули в середину судна и сразу отдали швартовы. Медленная переправа началась.

На европейском берегу разгрузка также угрожала катастрофой, но Джон Хоквуд всё контролировал, и пушка безопасно была спущена на землю.

Византийцы отдавали себе отчёт в мощи той силы, которая скапливалась у их порога, но они должны были верить, что турки готовятся к походу против Дракулы.

Наконец крепость была построена. Собрав своих личных охранников — янычар и сипахов — всего около пятнадцати тысяч человек — и всех своих советников, включая Хоквудов, Мехмед объехал укреплённые стены. Армия османцев держала строгий порядок: красно-голубые одеяния янычар контрастировали с белой униформой сипахов в стальных доспехах. Мехмед в золотых доспехах на белом жеребце торжественно выступал во главе шествия.

Конечно, шум, с которым армия двигалась вперёд, воинственные крики турок, усиленные громом барабанов, звуки цимбал и рёв труб сильно действовал на противника. Энтони наблюдал, как на стенах Константинополя появлялось всё больше и больше людей. Возможно, размышлял он, Анна и Кэтрин были среди них. Его интересовало, о чём они думают сейчас. Ни один здравомыслящий человек не мог сомневаться, что Мехмед собирается на штурм Константинополя.