— Что ты будешь делать? — спросил Макдил-паша.
— То, что должен, — ответил Энтони.
— Султан — старый человек, — задумчиво проговорил комендант. — Судя по тому, что говорили о Селиме, и по тому, что я знаю о Баязиде, можно не сомневаться, кто будет лучшим наследником. Теперь, — продолжал он, — я в этом полностью уверен... Наверное, я говорю как предатель, и ты велишь меня казнить.
— Ты говоришь правду, старик, — грустно улыбнулся Энтони, — тебя не за что казнить. Но ведь ты не можешь не осудить того, кто выполняет свой долг. А я должен выполнять свой.
Комендант склонил голову.
Макдил-паша привёл пленников к Хоквуду. Теперь он, очевидно, раскаялся в своих прежних словах и был полон решимости доказать свою преданность султану. Пленники были связаны.
Но дух Баязида, казалось, не был сломлен. Баязид оказался выше своего брата и красивее. Он стоял перед Хоук-пашой, высоко подняв голову. Его сыновья, десяти и одиннадцати лет, стояли позади отца. Они были очень напуганы.
— Я сын султана, — объявил Баязид. — Как ты осмелился связать меня как преступника?
— Я выполняю свой долг, мой господин, — ответил Энтони. — Поверь мне: то, что я делаю, печалит меня, но приказ отдан твоим отцом.
— Какой приказ? — Баязид уставился на него, сдвинув брови.
«Из него бы получился великолепный султан, — подумал Энтони. — А из меня выходит плохой убийца. Но такова моя судьба».
Энтони вздохнул, и Макдил-паша жестом подозвал двух янычар со струной наготове.
— В чём заключается моё преступление? — Баязид нахмурился ещё больше и побледнел.
— Ты обвиняешься в подготовке вооружённого восстания против султана.
— Султана! Ты говоришь о человеке, который убил твоего собственного отца, Хоук-паша. Теперь ты идёшь на преступление ради него?
— Он мой падишах, — сказал Энтони. — Так же, как был и твоим, но ты решил забыть об этом. Ты подчинишься или мне позвать людей?
— Подчинюсь, — сказал Баязид. — Какая участь ждёт моих сыновей?
— Та же, мой господин. — Энтони вздохнул.
Руки Баязида напряглись, но потом обмякли.
— Да, — сказал он, — я подчинюсь, и да простит Аллах твою душу...
Минутой позже все трое были мертвы.
— Хоук-паша! — Мехмед Сокуллу обнял Энтони. — Тебе не показалось, что это была самая лёгкая из всех кампаний? — Везир и следующие за ним сипахи вскоре прибыли в Адану.
— Мои люди редко стреляют в гневе, — признал Хоук-паша.
— У тебя есть что-то для меня, насколько я понимаю.
Энтони указал на короб, который стоял на крыльце дворца бейлербея.
Сокуллу поднял крышку и заглянул внутрь.
— Прекрасно, — сказал он. — Я посадил на кол всех восставших командиров. Падишах будет доволен. — Взглянув на Энтони, Сокуллу спросил: — Ты что-то не выглядишь счастливым, Хоук-паша.
— Трудно быть счастливым, когда совершишь убийство, — сказал Энтони.
— Я чувствую, что нам никогда не удастся сделать из тебя настоящего турка, Хоук-паша, — вздохнул Сокуллу. — Когда наступает время, значит, оно наступает. Бессмысленно откладывать событие или оплакивать его.
— Значит, если я обнажу саблю и скажу, что сейчас казню тебя, ты не будешь защищаться только потому, что твоё время настало?
— Нет, я буду защищаться, — улыбнулся Сокуллу. — Я же не знаю, что время моё пришло.
— Что ж, в этом случае...
— Но если ты добился успеха, Хоук-паша, тогда моё время действительно бы настало.
— По крайней мере, это успокаивающая философия.
— Но ведь цель каждой философии — успокоить?
Я вижу, что ты решил навсегда оставаться несчастным из-за этой казни?
— Баязид был намного лучше своего брата, — грустно сказал Энтони.
— Мы уже обсуждали это, друг мой. И всё же Селим будет лучшим султаном для нас, не забывай об этом. — Он похлопал Энтони по плечу. — Идём. Женщины, которых мы нашли в гареме, превосходны. Присоединяйся к нам и утоли свои печали в их объятиях.
— А как же голова Баязида?
— Я уничтожу её.
— Разве мы не должны предъявить её падишаху?
Сокуллу покачал головой.
— Падишах желает знать только то, что сына его больше нет в живых. Это второй сын, которого он уничтожил.
Энтони не мог забыть весь ужас свершённого им. Даже возвращение домой и объятия Барбары не могли избавить его от воспоминаний.
Барбара с тоской смотрела на него.
— Тебя заставят совершать ещё более страшные преступления, — сказала она наконец.
— Женщина, если ты будешь мучить меня подобными разговорами, я прикажу высечь тебя, — пообещал Энтони.
— Можешь брать палку, — резко бросила Барбара, — потому что я всё равно скажу, что думаю. Тебя заставят совершать ещё более страшные преступления. А вдруг султан прикажет тебе вести флот на Венецию?
— Этого никогда не случится. Сулейман не воюет против союзников. Его принцип — никогда не начинать войны с ними. Это относится и к Венеции.
— Энтони, господин мой... — Барбара обняла его. — Поклянись, что никогда не будешь воевать против моего народа? — Чувствовалось, что она волнуется.
— Если не надо будет защищать Османскую империю, клянусь в этом, — сказал он ей.
— Ты не подчинишься воле султана?
Энтони улыбнулся и поцеловал жену.
— Сулейман не потребует от меня такого. Он не просто великий правитель, но и великий человек. Я сожалею о гибели Баязида, но султан был прав: смерть принца спасла империю от гражданской войны. И это мудрое решение. — Он ещё раз поцеловал Барбару. — Клянусь тебе, что я никогда не приму участия в агрессии против Венеции.
Казалось, что Барбара удовлетворена результатом разговора.
Наградой Энтони, казнившему Баязида, стало не только укрепление расположения Сулеймана, но и дружба с Селимом.
Многое в этом молодом человеке не нравилось Энтони. Он был ленивым и слишком чувственным, — он не только держал наложниц, но и мальчиков для удовлетворения своих прихотей, к тому же он любил выпить и в нём с трудом можно было признать потомка Мехмеда Завоевателя, Селима Грозного и самого Сулеймана. Люди говорили, что, наверное, Рокселана часто наставляла рога султану, даже рискуя своей жизнью.
Хоквуд сомневался в этом, потому что не знал никого, кто хотел бы войти в расположение русской наложницы. Она следовала своим амбициям твёрдо и решительно и делала всё для того, чтобы султан отдал её собственному отпрыску управление империей. Она никогда не нарушила бы супружескую верность.
Но по другим явным признакам Селима можно было назвать истинным потомком Османа. Он был высокообразован и умён, он мог составить прекрасную компанию, если не был пьян. Время от времени он становился таким же жестоким, как и его предки.
Мехмед Сокуллу неустанно напоминал Энтони, что Селим станет их хозяином.
Близкий друг Селима Иосиф Наси был ещё более интересной фигурой и, на взгляд Энтони, мог оказаться очень опасен для их будущего как в личном, так и в государственном плане. Наси было сорок с небольшим. Он происходил из богатой испанской семьи, учился банковскому делу и коммерции в Антверпене, работая на своих двоюродных братьев Мендесов.
Наси был марраном, крещёным испанским евреем, принявшим имя Хуана Мигеса. Его решимость облегчить страдания испанских евреев, когда Филипп II начал подвергать их гонениям, привела также и к его изгнанию. После этого он вернулся к иудаизму, женился на своей двоюродной сестре Рейне и укрылся в Истанбуле.
Здесь его честолюбивые устремления и несомненный талант быстро завоевали благосклонность Сулеймана. Султан давно хотел найти замену Ибрагиму, который вёл финансовые дела и которого он так бездумно вышвырнул. И вот под рукой оказался именно тот человек, который был нужен. Сулейман был достаточно умён, чтобы назначать немусульманина великим везиром, но Наси стал правой рукой Сокуллу, его одарили поместьями в Палестине. Там он постоянно собирал евреев, изгнанных из разных концов Европы.
