Гарри увёл с берега всех своих людей, за исключением тех, кто должен был продолжать обстрел стен, чтобы отвлекать внимание защитников крепости. Они спустились к озеру и начали рыть канал.

Это немыслимое предприятие предстояло завершить за одну ночь, но Гарри твёрдо решил, что это должно быть сделано. Люди копали, относили песок. Гарри и Драгут прислушивались и всматривались в темноту, потому что невозможно было выполнить то, что они задумали, в полнейшей тишине. Когда всеобъемлющий шорох наполнил вечер, на их счастье с материка подул бриз. Звуки теперь долетали до Туниса. Ветер дул по направлению к испанцам, но никаких признаков тревоги во вражеском стане не было. Без сомнения, испанцы не догадывались, чем заняты турки.

Ночь наступала очень быстро. Люди ругались и проклинали всё на свете, они спотыкались и падали на ходу. Некоторые даже утонули, затоптанные другими на мелководье. Но дело шло. Через час после полуночи Гарри отправил рабов на галеры. Матросы и солдаты всё ещё работали, теперь зачастую по пояс в воде, потому что вода из Средиземного моря начала поступать в траншею. Когда осталось прокопать всего несколько ярдов, Гарри послал матросов на корабли, а солдаты остались работать. Ко времени, когда последняя преграда была преодолёна, первая галера вступила в канал. Бриз становился прохладнее — признак близкого рассвета.

Солдаты быстро вскарабкались на галеры. Хоквуд отправил курьеров созвать основные силы из траншей. Темнота постепенно рассеивалась. Гарри, стоя рядом с Драгутом на флагманской галере, подал сигнал к отплытию.

Галеры медленно двинулись вперёд... Ширина канала позволяла пройти только одному судну с вёслами в рабочем положении; его длина была всего сто ярдов. И уже через десять минут первая галера выходила в море. За ней шли другие... Испанцы не издали ни звука. Первым заметил, что турок нет на месте, дозорный на крепостных стенах Туниса.

Затрубили тревогу, и город мгновенно ожил. Суматоха разбудила испанцев, они начали палить из ружей.

Но к этому времени все, за исключением десяти турецких галер, уже вышли в море, а остальные выплыли одна за другой через минуту.

— Каковы твои приказания, Хоук-паша? — спросил Драгут.

— Мы не уплывём, пока не дадим им попробовать нашего металла, — прорычал Гарри.

— Сигналь атаку! — приказал Драгут.

Ещё было не так светло, чтобы различить сигнальные флаги, но турецкие командиры точно поняли намерения своего адмирала. Когда в рассветной мгле загремели барабаны, совершенно выбившимся из сил рабам пришлось начать грести с ещё большей скоростью.

Пушка на носу была заряжена, но Гарри сдерживал огонь, пока они не приблизились к первой испанской галере. Она только снималась с якоря и поднимала паруса. Пушка дала залп, и снаряд врезался в корму.

Драгут указал на разбитую обшивку, и его люди бросились за борт.

Схватка была короткой, потому что испанцев застали врасплох. Их без разбора выбросили за борт — и живых и мёртвых, — захваченное судно подожгли. Затем был дан сигнал к отходу.

Не все атаки были столь же успешны, но Гарри увидел полдюжины горящих судов и не сомневался, что телами испанцев усеян берег. Он потерял два своих корабля, а остальные мчались с места своей победы в лучах восходящего солнца.

Яна, Саша, Трессилия и дети были отомщены.

Тунис, конечно, они не взяли, и мысль об этом не давала Гарри покоя. Но он понял, что это возможно, если будет разбит испанский флот. Он торопился, чтобы мобилизовать все силы.

Эме и Фелисити очень беспокоились о судьбе Гарри, потому что видели испанские корабли, идущие на восток. Теперь же они радовались его успеху.

Гарри отправил гонца в Константинополь с вестью о своей победе. Он обещал Сулейману, что вскоре будут новости о ещё одной великой победе. «Я по-прежнему собираюсь превратить Средиземное море в турецкое озеро, — писал он, — во славу твоего имени, о падишах».

Гарри направил корабли в море, но испанский флот ушёл, по-видимому, по направлению к Барселоне. Кампания была отложена на год.

Хоквуд провёл зиму, восстанавливая одни корабли и строя другие. Он задумал к следующей весне возглавить ещё больший флот. Зима принесла много счастья Хоквудам. Иногда шли дожди, что было достаточно необычным, и поэтому в окрестностях Алжира распустились цветы. Гарри находил время побыть с Эме, Фелисити и маленьким Энтони. Гарри брал с собой мальчика на корабли, он хотел, чтобы Энтони чувствовал палубу под ногами, полюбил запах смолы и снастей.

— Он ещё маленький. Ему рано выходить в море, — молила Фелисити.

— Как только Энтони научится пользоваться саблей, сразу возьму его с собой, — отвечал Гарри.

— Но до этого ещё несколько лет... — Фелисити была счастлива.

После нового года из Константинополя прибыла галера. Гарри привезли приглашение от султана.

«Хоук-паша, — писал новый великий везир, Рустам-паша, зять султана, муж дочери Рокселаны. — Падишах поздравляет тебя с победой над испанцами и твоими другими достижениями. Он восхищен твоей отвагой и желает, чтобы ты вернулся в Константинополь. Ты будешь его правой рукой и начнёшь обдумывать план новой военной кампании в Европе».

— Какие новости в Константинополе? — спросил Гарри капитана.

— Почти никаких. Могущество падишаха растёт повсеместно.

— И здоровье его в порядке?

— Как никогда, великий паша.

Гарри показал письмо Эме.

— Я уверен, что, если бы Рокселана умерла или если бы её разжаловали, слух об этом дошёл бы до нас, — поделился он с Эме.

— Ты боишься попасть в ловушку, — предположила она.

— Я боюсь, что мои последние успехи ей не по душе.

— Тогда повремени.

Гарри принял совет Эме и ответил следующим образом:

«Падишаху хорошо известно моё стремление быть рядом с ним. Но кампания в Средиземноморье далека от окончания. Я могу доложить о победе над испанским флотом, но падишах знает, что Тунис всё ещё не подчиняется Османской империи. Пока над городом не будет развеваться флаг с полумесяцем, я не буду считать, что выполнил свою миссию. Поэтому прошу позволения падишаха остаться в Алжире ещё на два года. Тогда я добьюсь того, о чём мечтаю, и прославлю им падишаха в веках».

Через месяц, не дождавшись ответа из Константинополя, Гарри вышел в море. Он хотел сразиться с объединённым испанско-генуэзским флотом.

Фелисити и Эме смотрели, как уходят корабли. Теперь они не боялись за Гарри, потому что Хоук-паша и Драгут завоевали репутацию первых на море после Барбароссы. Женщины привыкли к Алжиру, к его мягкому тёплому климату. Опасность, что испанцы захотят уничтожить их, казалась далёкой угрозой и вообще не существовала до тех пор, пока Хоук-паша был рядом. А испанцы никогда толком не знали, где конкретно он находился.

Маленький Энтони, трёхлетний мальчишка, радовал маму и бабушку, разгуливая на крепких ножках и размахивая деревянной саблей.

— Весь в отца, — сказала Эме. — Самым хорошим для османцев был тот день, когда море выбросило Джона Хоквуда на анатолийский берег.

— Но хорошо ли это для всего мира? — волновалась Фелисити. Ей уже исполнилось семнадцать лет, и она начала задумываться о том, что происходит вокруг.

— Возможно, нет, особенно для Европы, — согласилась Эме. — Но если мы связаны судьбой с этой семьёй, то должны с честью выполнить свой долг.

— Мне кажется, — предположила Фелисити, — что император, или генуэзцы, или король Карл согласны заплатить Хоук-паше, чтобы переманить на свою сторону и назначить командовать судами, идущими на разгром Порты.

— Умоляю, дитя моё, замолчи, — молила Эме. — Ты говоришь о предательстве, которое может стать погибелью для нашей семьи.

— Но ведь мы и так живём под страхом смерти! — настаивала Фелисити.

— Только из-за этой Рокселаны, — объяснила Эме. — Но вскоре она лишится покровительства или умрёт. Вот на что уповает твой муж. Помни всегда, девочка: пока нам покровительствует султан, у нас всё будет в порядке.