Так прошла зима, а за ней — и весна. На лето герцогиня решила вывезти свою внучку на курорт в Бат. Остин не мог надолго оставить своё поместье, ему предстояло много дел: нужно было присматривать за ремонтом в доме, ожидавшем новую хозяйку, и за эффективностью тех изменений, что внёс он в своё хозяйство.

Впрочем, в доме герцогини к концу лета так же стало тесно и шумно: её управляющий, с разрешения герцогини, нанял дополнительный штат прислуги, ведь свадебные торжества должны были пройти именно в её доме, и ожидалось очень много гостей.

***

Немая

Когда до свадебных торжеств осталось не более месяца, леди Мейплстон и её внучка вернулись в Лондон. Им предстояло разослать приглашения, пошить Мирабели подвенечное платье, обсудить меню и размещение гостей. Радостно и оживлённо проходили дни в этих предпраздничных хлопотах. В доме не закрывались двери, мелькали незнакомые лица поставщиков и их помощников, новых работниц, нанятых по случаю праздника, и посетителей, явившихся по иным делам.

Среди новых работниц, нанятых за время отсутствия хозяек дома, была одна горничная — мисс Мэри Прескотт, которая привлекла внимание Мирабели. В жестах и движениях этой женщины девочке чудилось что-то до боли знакомое. Желая выяснить, кто она и откуда, Мирабель обратилась к управляющему герцогини и узнала, что женщина эта немая, хотя слышит хорошо. Мисс Прескотт представила управляющему надёжные рекомендации, и была принята на работу. Мирабель исполнилась жалости к этой несчастной, и выразила сожаления, что не может поговорить с ней.

Тем временем в Лондон из своего поместья вернулся мистер Трампл. Он привёз Мирабели чудесный подарок — фамильные драгоценности своей матери. Это были изящные, тончайшей работы серьги из золота и не больших, но очень чистых алмазов, такое же изящное колье и тонкий золотой перстенёк, украшенный крупным бриллиантом. «Теперь моя невеста будет сиять, словно само солнце!» — приговаривал Остин, примеряя колечко на безымянный пальчик своей наречённой.

Казалось, ничто не должно было омрачать эти дни, но Мирабель заметила, что её жених напряжён и тревожен. Девушка видела, что он всё время думает о чём-то неприятном, и эти думы гнетут его и не позволяют ему радоваться предстоящим событиям. Не выдержав, она попыталась узнать: что же беспокоит её любимого. Однако Трампл не пожелал делиться с ней своими проблемами. «Поверь, Мирабель, душа моя, — отвечал он на её расспросы, — нет ничего такого, о чём стоило бы говорить. Просто я волнуюсь, ведь близится день, когда сбудется моя мечта, и ты войдёшь в мой дом и в мою жизнь полновластной хозяйкой!»

На душе у графа действительно было неспокойно: то ему казалось, что Мирабель передумает и в последний момент разорвёт помолвку, то мерещилось, что с его возлюбленной приключится какая-то беда, которая разлучит их навеки. Быть может, некоторая тревожность присуща всем молодым людям, собирающимся вступить в брак? Или, может быть, Остин слишком долго страдал, и теперь не мог поверить до конца в своё счастье?

Для страхов Остина была ещё одна причина: предсказание старой ворожеи, которую встретил он когда-то среди холмов Девоншира. Трамплу не хотелось быть суеверным, не хотелось даже думать о том, что говорила ему ведунья, однако забыть её предостережений он не мог. Флакончик, подаренный старухой, граф положил во внутренний карман своего сюртука и постоянно носил с собой. «Пусть будет — просто на всякий случай», — оправдывался он перед самим собой.

Шли дни, бежали часы и летели минуты, но ничего не происходило. Возможно, иной человек расслабился бы и забыл обо всём. Но не Остин Трампл, граф Нортгемптонширский! Слишком часто играла с ним судьба, преподнося нерадостные сюрпризы, так что недоверие было у него в крови.

…Ещё пять дней — пять тёплых осенних дней — и он увезёт Мирабель в своё поместье, и только тогда он поверит, что всё позади, что теперь эта женщина принадлежит ему и будет принадлежать вечно! Занятый этими мыслями, Трампл вышел из кабинета герцогини Мейплстон в холл, намереваясь подняться в комнату Мирабели. На лестнице он столкнулся с горничной, которая несла с улицы несколько подушек. Женщина взглянула на него из-под сдвинутого на самый лоб накрахмаленного чепца и поспешила укрыться за ближайшей дверью. Облик её невольно насторожил Остина: было что-то неестественное и в низко надвинутом на лоб чепце, и в той поспешности, с которой отвернулась она от него. Кроме того, графу показалось, что он знает эту женщину, что он уже видел её где-то, вот только никак не мог вспомнить, где…

…Воспоминание — или даже не воспоминание, а озарение — пришло к Трамплу слишком поздно. Накануне венчания он почти не спал, и лишь под утро забылся тяжёлой дрёмой. Как всегда, графу снились кошмары. Но сегодня главной их героиней была почему-то то ли мадемуазель Девернье, о существовании которой Остин почти забыл, то ли горничная, встретившаяся Остину в доме герцогини. Очнувшись от дрёмы, он несколько секунд пытался понять — кто же снился ему: Элеонора или немая прислуга. И тут перед его мысленным взором вновь мелькнули глаза этой женщины — глаза Элеоноры Девернье.

Понимая, что уже не успевает, Остин, босой и неодетый, выбежал из своей комнаты.

— Прикажите седлать Буцефала, быстро!!! — прокричал он удивлённым слугам. — Хоуп, помогите мне одеться! — окликнул своего камердинера.

Уже через пять минут, кое-как одетый, неумытый и непричёсанный, мчался граф Нортгемптонширский к дому своей невесты. Давно узкие улицы Лондона не видели такого галопа! Сердце Остина стучало так же громко и часто, как копыта его коня по промёрзшей мостовой.

* * *

В доме герцогине царили шум и суета. И хозяева дома, и гости одевались, причёсывались и наряжались, ведь венчание было назначено на четыре часа пополудни. Мирабель проснулась, как и всегда, с первыми лучами солнца. Открыв окошко, чтобы впустить свежий утренний воздух, она встала на колени перед иконой Божьей Матери и прочла благодарственную молитву. «Благодарю тебя, господи, — шептала Мирабель, — за милость твою и заботу. Благодарю за хлеб насущный. Благодарю за этот день, за то, что у меня есть моя бабушка и мой любимый мужчина. Благодарю тебя за то, что они здоровы и бодры». Едва закончив молиться, девушка услышала стук в дверь.

— Войдите! — пригласила она.

С поклоном в комнату Мирабели вошла её горничная, Дженни.

— Сегодня такой торжественный день, леди Мирабель! — с восторженной улыбкой заметила она. — Нам придётся здорово потрудиться, ведь Вы должны выглядеть просто ослепительно! Давайте, я помою и просушу ваши волосы, и мы начнём делать причёску.

— Хорошо, Дженни, я готова, — согласилась юная леди. читай на к:н:и:г:о:е:д.нет

Через несколько минут волосы девушки были вымыты. Обернув голову своей госпожи полотенцем, Дженни отправилась за щипцами, которыми собиралась завивать густые пряди красавицы-невесты. Мирабель, усевшись у стола, решила написать пару строчек в своём дневнике. Однако не успела она обмакнуть перо в чернила, как в дверь вновь постучали, после чего в покои вошла немая служанка с подносом. На подносе стояла чашка с кофе и блюдце со свежей ароматной булочкой. Уловив аромат свежесваренного кофе, Мирабель поняла, что ей действительно нужно перекусить: ведь в следующий раз она сможет поесть не раньше семи часов вечера.

— Спасибо, Мэри, ты так заботлива! — улыбнулась мисс Макнот женщине, желая сделать ей приятное.

Однако на хмуром, вечно недовольном лице мисс Прескотт не было места для ответной улыбки. Казалось, что эти губы вообще не умеют улыбаться. Молча поставила она поднос перед девушкой и замерла в ожидании. Ничего не заподозрившая Мирабель взяла чашечку, поднесла к губам и стала отпивать горячий напиток маленькими аккуратными глотками. Выпив весь кофе, она потянулась к булочке, но внезапно ощутила сильное недомогание.

— Кажется, я плохо выспалась, и теперь у меня кружится голова, — проговорила она и попыталась встать, чтобы добраться до своей постели.