— Вставай.

Гонат приткнул камень на место, с трудом поднялся, протянул Кани мешок.

— Оставь, понесешь сам, — сказал тот. — Мне жаль твоего сына. Ты не исправишь трагическую ошибку, но помогая мне, ты сможешь отомстить. Понимаешь меня?

— Да.

— Хорошо, пойдем. По пути слушай и запоминай.

На Круглый рынок они доплелись примерно к шестому доброму часу. Всю дорогу Кани понукал Гоната, заставлял выучить что да как. Когда они пришли к площади Грехов — многолюдной и грязной, от которой, словно лучи ока расходились вниз улицы молов, Гонат уяснил: Тургуд завещал ему продать траву перед смертью. Чтобы передать деньги больной матери, то есть вылечить ее. Огибая кварталы Садов, где редкие, сбросившие листву плодовые деревья чередовались с деревьями, засохшими, умирающими от пыли и сломанных ветвей, он запомнил, что Гур — приятель Улу, помогающий тонка поставлять травы с болот. Идя вдоль стен Дворцового квартала — из красного обожженного кирпича, местами в пятнах от дождей и людской мочи, Гонат заучил, когда и как поддакивать Гуру, принял совет быть напористее и понаглее говорить. Наконец, пройдя по Бесконечной улице и подходя к двум рынкам, Кани приказал не называться по имени, а также пообещал Гонату полсотни, — если получится найти торговца или выявить других сбытчиков контрабанды.

Круглый рынок переживал лихие времена. Он был стар, и как Гонат ловил ухом, зародился еще при Мутной Эпохе. Когда-то оживленный, заставленный лавками по огромному кругу рынок съежился до нескольких торговых пяточков, расположенных без всякого уклада — как бог повелит. Между ними под глиняными коробами и лачугами, а часто просто вповалку ночевала и жила городская беднота. Стен и входов у рынка давно не осталось. Стража префекта пыталась навести тут порядок: сносила хибары, лавки ставила в должном порядке, переселяла с Хвастливого провинившихся купцов. Некоторое время рынок держался, но в нем обитало столько бестолочи и ворья, что все возвращалось к прежнему хаосу. Гонат нечасто забредал сюда — далеко; он предпочитал уютный базарчик в Рыбном районе или Мытный рынок у Гнилых ворот.

Кани провел его к закутку, туда, где находились лавки гильдии Знахарей. Они подошли к одной из них, стоящей немного на отшибе. Средних лет знахарь со лбом почти без бровей разложил на каменном прилавке пяток пучков трав, десяток склянок и снадобий. Народу вокруг него ходило мало, и редко кто-нибудь цены спрашивал.

— Приторговываешь? — спросил у знахаря Кани.

— А тебе паренек купить хочется, а денег нет? — ответил тот вопросом на вопрос.

— Тургуда знаешь? — продолжил жнец.

— Какого еще Тургуда?

— Подручного у клещей. Нам бы найти человека, которому он травку сбывал, — напрямик проговорил Кани. — Осталось его наследство, так что решай, мы отдадим не задорого!

Знахарь отодвинулся от прилавка, его глазки забегали, но похоже не из-за жадности.

— Сейчас стражника кли…

— Не верещи! — быстро перебил Кани. Из рукава жнеца вдруг выпал тонкий короткий нож, и он подцепил им какой-то травяной венок. — Начнешь верещать, и мы придем к тебе вечером домой. Очутишься потом в свиной кормушке!

Знахарь впал в ступор, соображая, что делать, а Гонат прижал к животу мешок, набрался храбрости и подыграл ровно теми словами, какими учил его Кани всего полчаса назад. Вымолвил неугодную Страннику брань.

— Свиньи, они как Безжалостная, любят человечину.

Жнец обошел прилавок, нож куда-то исчез, а он взял знахаря за рукав.

— Ты не бойся! Мы как пришли, так и уйдем. Иди, поспрашивай у друзей, знают ли они Тургуда. Скажи его родственники ищут. И предупреждаю — никакой стражи!

Знахарь глянул по сторонам, потоптался и ушел. Кани похвалил Гоната:

— Неплохо, дед, вполне неплохо.

Знахарь ходил по лавкам Гильдии, а жнец поворачивался, следя за ним. Тот вскоре вернулся и доложил:

— Никто Тургуда не знает.

— Точно?

— Богом клянусь!

Кани, однако, решил проверить, и они пошли сами выспрашивать о Тургуде. Гонат описывал Тургуда, а жнец рассказывал торговцам слезную историю об утонувшем дяде, и людях, которых он искал, чтобы посудачить о наследстве. Продавцы внимали им разные: молодые и старые, высокие и низкие, горделивые или нет, с бородой или усами, с лицом крупным или мелким, похожим на Улу. Когда кто-либо начинал дерзить или зариться на Гонатову поклажу, жнец умудрялся одним говором утихомиривать их. Жаль успеха они не добились — о Тургуде знахари ничего не сказали или не пожелали сказать.

Еще несколько часов они шатались по всему рынку, вынюхивая и выспрашивая. Лесть жнец чередовал с угрозами, шутки с бранью. Гонат помогал: иногда успешно, но чаще неудачно. Кани чуть не прирезал какого-то вора, переговорил со знакомым прохиндеем, отправил восвояси вызванных кем-то стражников. Проголодавшись, жнец купил два пирожка с водорослями и куриной требухой. Они присели на отдых у костного павильона, где за плату перемалывали кости в муку.

Дождавшись окончания нехитрого обеда, Кани спросил:

— Послушай, Гонат. Тонка говорил тебе что-нибудь о Круглом рынке?

— Говорил, — не посмел солгать Гонат.

— Что именно?

— Сказал, что Тургуд вроде там траву сбывал, — обыскал свою память Гонат.

— Он так и сказал? Упомянул слово «вроде»?

— Да.

Кани, сидевший на краю растресканной павильонной площадки, откинулся назад — полу-прилёг на локти. Какая-то худющая старуха тоже присела невдалеке.

— У тебя в мешке двенадцать трав. Пять из них дешевы — тут их навалом, еще четыре средней цены, две — подороже, и одна довольно ценная — это отличный болотный яд. Пригубишь его отвара с вечера, глядишь, — с петухами уже льешь слезы перед огненными демонами в жгучей пасти. Скажи, дед, ты бы продал половину хибары, чтобы купить яд? Захоти ты, к примеру, избавиться от жены или соседа?

«Греховно даже предполагать такое!» — хотел возмутиться Гонат, но Кани его ответ не понадобился.

— Конечно, нет! Жену бы ты придушил, а соседа пристукнул. И кто бы там разбирался! Хотя Сатилл старается, но жнецам остальным глубоко наплевать. Я вот о чем…

— Чего разлеглись, бродяги! — заорал кто-то изнутри павильона. — А ну вон отсюда!

— Я вот о чем… — повторил Кани, поднимаясь и увлекая Гоната за собой, — … говорю. Что-то Улу напутал или Тургуд наврал! Беднякам вроде тебя яд не карману! Сдается мне, ищем мы не на том рынке — нужно поискать на Хвастливом.

— А нас туда пропустят? — Грязных простолюдинов на рынок Гахона Строителя обычно пускали по праздникам, ярмаркам или по большому привозу товара. Последнего не случалось уже с прошлой осени.

— Должны, — понадеялся жнец и они начали выбираться из трущоб Круглого рынка.

Хорошего дождя декаду как не приносило, и сегодня хоть не пришлось ходить по рынку с промокшими ногами да по колено в грязи. Зато Гонат вдоволь надышался пылью, нанюхался дурного запаха от ям с нечистотами и гнильем; идя вслед за Кани к Бесконечной улице он думал об обещанной жнецом полусотни грошей и представлял, как обрадуются Эя и Була, купленным для них подаркам.

Вход на Хвастливый рынок со стороны Круглого являл собой арку — изначально широченную, со столбами-колоннами в виде давно вымерших львов, стоящих на задних лапах. Для удобства стражи правого льва заложили какими-то плитами, из-за плит этих выглядывала лишь его преогромная морда. Проход под аркой сузился до ширины обычной двери и вечерами запирался на решетку.

Гонат знавал, что стражники на входе судят людей по одежке, и они с Кани в своем тряпье на рынок ни в жизнь бы не прошли. Вернее всего, положиться на жнеца, к тому же Эвмен говорил, стоит посыпать медяком ладони стражи и следом жалобно попросить, как тебя пустят на рынок, где будешь глазеть на лордов и зажиточных горожан.

Гонат немного опасался, что Кани поделится со стражниками из его доли, но жнец поступил проще — подошел к ближайшему стражнику, стоящему поодаль от остальных, украдкой показал ему серебряный колосок с собственным ликом, размером с полмизинца и нетерпеливо бросил вполголоса: