— Как так? — Эвмен придвинулся так близко, что Гонату пришлось посмотреть другу в глаза. — Не дури! Я понимаю, ты боишься, да и сын еще…

— Не в том дело.

— Как же не в том? — Эвмен приподнял кустистые брови. — Не дури! Ты деньги заплатил, а я ручался за тебя, когда капитан хотел взять кого помоложе.

— Жнецы приказали сидеть дома. — Гонат, извиняясь, развел ладони.

— А, ну так с ними не поспоришь… Только, боюсь выгонят тебя из гильдии, выгонят!

«К демонам пусть гильдия катится», — подумал Гонат и вздохнул.

— Что с вами случилось в плавании? — стал выпытывать Эвмен. — Молва разная идет!

Друг любопытен, да еще и на язык слаб. Гонат ответил так, как отвечал всем и каждому на Плоти.

— После расскажу, а пока жнецы наказали не болтать.

— Ну, мне то…

— Прости, Эвмен. После… Лучше выручи по-братски! Купи мою курогу, — предложил Гонат, решив, что лучше покупателя ему не найти.

— Ээээ…

— Она неплохая. На вид стара, но там есть хорошие доски. Отдам недорого.

Гонат, как и пообещал, цену не заломил, а Эвмен, хвала товарищу, не поторговался.

— Прямо сегодня, что ли? — спросил он.

— Нет, нет, — поспешил возразить Гонат. — Последний раз сплаваю на рыбалку и пригоню к тебе в Южный порт.

— На рыбалку? — опять удивился Эвмен. — А ты смельчак! Идти в море с обрубком мачты? Гонат, ты от горя умом помрачился?

Гонат всегда подозревал — Эвмен считает его слегка чудаковатым. А что поделать? Не сознаваться же о Великом Странствии и о подаренной богом монете…

— Я не поплыву в море, — заверил он. — Порыбачу немного на веслах. Прямо в гавани.

— У тебя же больная спина. А в гавани даже мойву сто лет как не ловили! Сам знаешь, опустела гавань!

— Помолюсь Странствующему, — привел Гонат довод.

Довод прозвучал весомо, и разговор постепенно стих, словно далекий шум прибоя. Баркас, подгоняемый рваным бризом, скользил по волнам к Рыбному порту. Гонат поблагодарил Эвмена за договор с капитаном — все-таки приятель заботлив: от Южного им пришлось бы ковылять через весь город.

Семья Унита жила на улице Второго мола, в двух комнатах на верхнем этаже добротного четырехэтажного дома. Гонат, помнится, помогал сыну выкупить их. Ставшая одинокой матерью Тола и внучки жили неподалеку — на Седьмой улице, в крохотной хибаре. Дочери Лета часто болели, из-за чего ему не удалось скопить на жилье достойное стражника королевских карьеров.

В Рыбном порту Гонат поблагодарил явителей, Эвмена и капитана баркаса, попрощался с ними. Потом он заплатил знакомым сторожам за очередную декаду хранения лодки и нагнал семью, когда Тола, Лима и младшие внучки поворачивали в Плотский переулок. Старшего сына с ними не было. Унит торопился на службу, сказал, что ему приходится горбатиться за двоих, и Ена с дочкой поспешили уйти вместе с ним.

Сейчас остальная семья зайдет в дом, там они немного передохнут и пойдут по соседям — рассказывать о начале посмертного странствия и о чудесном шепоте сына при расставании. Лима, Тола и многие на корабле тоже услышали его. Каждому покойник сказал что-то свое, но сказал он только хорошее. Нужно обойти побольше народу до окончания добрых часов.

Около задней стенки дома кто-то вывалил несколько ведер засохшего дерьма и слежавшейся грязной золы, и Гонат вздыхая, стал решать: убирать ее самому или ждать, изредка добирающихся сюда крестьян из предместий.

От родной двери к ним подошел какой-то парень, показавшийся Гонату смутно знакомым. Невысокий, с копной спутанных вихрями светло-русых волос, россыпью веснушек под глазами, одетый в куртку рыбака и залатанные штаны. А глаза у него беспокойны: взгляд паренька летал от их компании к другим домам и обитателям Плоти, слоняющимся вблизи по своим делам. Недобрый взгляд — будто нос пса, вышедшего на охоту! Гонат хотел схватить парня за руку, изобличая вора, но, подойдя ближе, обмер, узнав жнеца.

В застенках Обители взор у Кани был другой — почти немигающий, подолгу изматывающий лицо и самообладание Гоната. Жнец тогда выглядел жгучим, коротко остриженным брюнетом с редкой щетинкой на подбородке. Веснушек не сыскалось бы и в помине. Гонат сглотнул слюну дрогнувшим ртом: «Пришел-таки, колосок!»

— Надеюсь еще узрите святое явление! — поздоровался Кани со всеми. Женщины и девочки загалдели, отвечая на его приветствие, а Гонат сказал:

— Я… Я ждал. А… А сегодня отправил в Древо младшего сына. Захирел он от живота.

— Много дел, Гонат. — Кани странно улыбнулся и пожелал. — Пусть странствие Лета будет легким. — Жнец вдруг вытащил из-за пазухи по маленькому леденцу и вручил их внучкам. — Меня, кстати, зовут Гур, и я хороший друг вашего дедушки.

Внучки пришли в восторг: леденцы им не покупали давно. А Лима аж расчувствовалась и пригласила жнеца в дом.

— Проходи Гур в дом, гостям мы завсегда рады.

— В дом я пройду вместе с Гонатом, — сказал Кани. — Потолкуем немного о делах, а после прогуляемся! А вот вам надо бы обойти друзей и соседей, рассказать им о достойных проводах умершего. Ступайте прямо сейчас!

Лима открыла рот для ответа, однако жнец не дал ей сказать. Встал рядом, приобнял жену за плечи и договорил уверенно:

— Лима, ты не противься, поверь мне, так для вас будет лучше!

— Идите, Лима, идите, — пролепетал Гонат в поддержку Кани.

— Ну… Ладно… — Лима бросила недоверчивый взгляд, а Тола испуганно сказала дочерям:

— Пойдемте дети!

Они побрели по переулку, а Кани крикнул им вслед:

— К расцвету я приведу домой вашего деда.

Семья скрылась за углом, жнец повернулся и его взор стал таким же, как в камере.

— Трава по-прежнему у тебя? — спросил он.

— Да… — Гонат чуть не добавил господин, как обращался в тюрьме, но возле родного дома… Как-то неуютно именовать так юнца, годящегося ему во внуки. — Сейчас принесу. — Гонат отворил дверь и вошел в дом.

Кани ждать не стал, проследовал за ним и приказал:

— Доставай!

Конечно же, его нехитрый тайник обнаружили при обыске, а Кани сегодняшним утром уже побывал в доме. Слава богу, Гонату хватило ума не тащить в дом монету!

Он повернулся спиной к жнецу, чтобы скрыть облегчение.

— Не тяни, доставай скорее, — подстегнул его нетерпеливый голос.

«Чего этот жнец добивается?» — запаниковал Гонат, но таки послушно прошел к тайнику, встал на колени, и покряхтев, отвалил тяжелый камень. Сзади послышался шорох, — Кани подошел ближе и неожиданно положил ладонь Гонату на шею.

— Ты ведь нас обманул, рыбак, — произнес он.

Лоб покрылся испариной, а сердце убежало в пятки! Гонат захотел раскрыться, облегчить ношу — рассказать о краже, но вдруг услышал:

— Почему ты умолчал о Лете?

— Я… Я не знал, господин, — забормотал Гонат.

— Ты разве не знал о дружбе сына с Тургудом? — Кани надавил сильнее.

— Знал, знал. Но я не подумал! Я не думал, что это важно!

— Ладно, слушай, мне придется кое-что тебе объяснить. Тургуд был связан с бандой клещей, и Лет тоже оказался с ними связан.

Лет? Стражник?! Его сын?!

— Он умер не от хвори — его убили клещи. Они отравили его, Гонат. — Кани отпустил его шею.

Гонат взял мешок с травой в правую руку и будто тюк опустился на пол.

— Видишь ли, все просто. Если бы ты рассказал, то мы бы устроили засаду. Схватили бы их, а Лет остался бы жить.

— Кани словно пытал его словами, гораздо хуже, чем тогда — в тюрьме.

Гонату стало плохо, и он застонал.

— За что его убили? — еле-еле вымолвил он.

— Он предал стражников на карьерах. Полагаю, клещи угрожали ему и его семье. Они устроили нападение, благодаря предательству Лета! Убили почти двадцать человек! А потом даже не оставили беднягу в покое! Не знаю почему… Возможно он что-то знал — что-то опасное для них. — Кани уже присел рядом и взял Гоната за плечо. — Подумай, о чем ты забыл? О чем еще можешь сообщить нам?

— Я… я… — Гонат взял себя в руки. — Я не знаю, что сказать, господин! Спросите и я отвечу!