Однако он послал Шана, четверку Выживших Такулы Кобры и второго искателя Криуса по привычной дороге вверх по Улитке. Западный тракт шел южнее пути Гулуя, повторяя изгибы реки; вел он гораздо дальше, на границу болот, где располагался главный замок Хакни — Праведник. Гулуй сплюнул тягучую слюну, беззвучно выругался, призывая Неумолимую покарать язычников. Шан — важный посол. Ха! Сын вез письмо короля, написанное его наследником, прочитанное дядей Лойоном и запечатанное королевским сургучом нефритового цвета.

Гулуй был совершенно уверен: отец письмо не читал и вряд ли знал о его существовании. Витиеватости, похвалы, уверения в дружбе, справедливое желание получить дары Мглистого и аккуратные просьбы Сторожу Болот о содействии. Таково содержание грамоты. Слова, слова… В них застревают трусы и лентяи. Гулуй предпочел молниеносный набег и надеялся увидеться с Хакни лишь по возвращении из краев тонка.

Ранним утром око ласкало теплом, а ветер с хребта приносил свежесть и запахи горных трав. Под снежными верхушками гор луга и голые скалы, сколько не всматривайся в зрительную трубу — там пусто, лишь изредка можно засечь кусты и хилые деревца.

Стяг Маурирта с белым кораблем на синем море и Оком на небе в углу нес Гвоздь Ракин. Выживший четверки Гулуя происходил из простолюдинов: парня заметил Торсус на Круглом рынке и взял в Гильдию за необыкновенную силу. Его двуручным мечом Гулуй ворочал тяжело, чувствуя в руках не оружие, а стальную дубину. Ракин — с бычьей головой, давно выросший, на пару лет старше Гулуя, с серо-зелеными глазами и недоверчивым взглядом, возникшим у него из-за насмешек и шуток благородных. Несмотря на то он обладал спокойным нравом, хотя иногда осмеливался огрызаться. Мало кто мог справиться с человеком, сгибающим толстый гвоздь двумя пальцами — большим и мизинцем.

Кони шли шагом, как обычно, в этом походе. Кансарус на гнедом жеребце справа, Улу на смиренной бледной кобыле с левой стороны. Илинка Детт — молодой Выживший — проворный, непоседливый, постоянно машущий руками, однако уже многое умеющий, вызвался научить болотного дурака ездить верхом. И преуспел в деле на удивление Гулуя! Тонка подобрали маленькую лошадь, и теперь он трусил рядом, отвечая надоедливым цокотом на расспросы принца.

Последним, самым опытным в личной четверке Гулуя был Танау Цак, по прозвищу Слепой Капитан. Короткие усы, угнездившиеся на щеках и скулах морщины, небольшой шрам над правой бровью, рассеянные глаза цвета незрелой, будто покрытой налетом оливы. Еще пять лет назад Танау звали просто Капитан из-за деда-островитянина и морского прошлого. Он возглавлял собственную четверку и был правой рукой Гулуя. Но его взор помутнел, словно туманы Илинки пришли с родины в поисках блудного сына, да не утерпели — оседлали ближайшего к нему воина. Танау никто не побеждал на топорах; Гулуй иногда уступал ему и в боях с мечом, хотя Цаку перевалило за пятьдесят. Но видел Капитан не далее, чем на десять футов, а все что дальше превращалось в расплывчатое пятно, и он уже не мог взять копье на щит. Искатели мастерили для него очки, вставляли линзы, но что-то у них не ладилось — Выживший приходил в бешенство, выбрасывая и ломая подарки. Он шел в свой последний поход — по окончании его, Танау уходил в Странствие.

К морю Слепой Капитан привычен. Его дед вернулся к истинной вере, и сколько б Цога не твердили о терпимости, ему пришлось бежать в Колыбель. С собой он прихватил домочадцев и два корабля; как-то пьяным вечером Танау с азартом пересказывал фамильную судебную тяжбу. Дед торговал, вступил в союз или что-то в этом роде у торгашей, дело по его смерти продолжил внук, вот только торговая стезя оказалась недолгой. Где-то на юге корабль атаковали пираты, и чтобы избежать плена Танау выпрыгнул за борт. Он выплыл чудом, кляня не пиратов, а мстительных Цога — Капитан был уверен, что его роду ничего не простили. В возрасте двадцати двух лет он пришел обучаться в храм, пожертвовав большую часть приличного состояния.

Гулуй отвел взгляд от завораживающих пиков гор и двойных стен Битвы. Жестом приказал Улу приблизиться.

— Вчера мы не закончили разговор.

— Да, мой принц! Я ждал. Полночи! — воскликнул тонка, выказывая одновременно хвастовство и усердие. За время перехода он все-таки освоил сложности дурацких церемоний и больше не называл Гулуя «Повелитель, владыка или господин Колыбели».

Улу вчера прождал напрасно. Гулую пришлось помочь своим людям — потратить остаток дня и вечер на неуступчивых крестьян лорда Хакни. Провизию для войска из них выбивали угрозами, посулами и сладкой ценой. Он даже разозлился, захотел отобрать рожь и рис силой, но Кансарус и Слепой Капитан отговорили его. И настроения слушать байки тонка вчера не осталось.

— Кто он таков — Мглистый бог?! Почему ты его так боишься? — возобновил свой допрос Гулуй. — Отвечай, Улу! Иначе я не посмотрю на нашу дружбу, возьму и выдам тебя родному клану!

Блеф? Скорее шутка… Тонка прекрасно знал, что выдача невозможна — отсюда до его дома миль пятьсот. Улу давно растрепал, что клан Вечного… тьфу, Чадного Куста поселился ближе к морю, чем к Улитке.

— Я ведь заключил союз! С самим Лойоном! — стал канючить Улу. – Не нужно, милорд! Не надо выдавать!

Принц рассмеялся, Кансарус не сдержал улыбки, а Илинка, не стесняясь, захохотал сзади. Парень нравился Гулую: в отсутствии Тина, которого не отпустил венценосный брат, он исполнял обязанности оруженосца.

— Плевать мне на дядю. Выкладывай, Улу! — потребовал Гулуй, увидев, как тонка лыбится за компанию. Он отклонился влево и легонько хлестнул плетью по тощей ноге проводника. — Неужели мне попался трусливый тонка? Тысячи твоих собратьев воюют против Мглистого, а ты даже говорить боишься!

— Он может поработить! Любого! — выпалил Улу. — Я могу стать рабом! Мглистого бога!

— Разве чужой бог одолеет духа Чадящего Куста? — донесся насмешливый голос Илинки Детта.

Вопрос поставил Улу в тупик.

— Н-еее-т. Я не знаю, — озабоченно щелкнул он.

Гулуй повернулся вправо.

— Кансарус, ты говорил, что Мглистый приходит во сне. Будь другом, оживи нашей трусливой сопле память!

Искатель поклонился. Он почти лишился волос — только на затылке их жалкие остатки заплетал в тоненькую косичку. Со своими хваткими голубыми глазами Кансарус не выглядел на пятьдесят лет.

— Тысячи лет Мглистый бог правил тонка. По легендам болот он их и породил. Никто не смел ослушаться его. Хотя… Все же в паре древних книг есть записи об отступниках, но они… Они не просыпались, мой принц. Могли умереть во сне от жажды и голода.

— Все верно, Улу?

— Да, — со страхом подтвердил тонка. Он будто съежился в седле, припав на переднюю луку.

— А описание есть у вашего Мглистого бога? Кто он? Чудовище, бог или человек?

— Скорее идол, живущий во мгле, то есть в темноте, милорд, — сказал Кансарус. — Точнее должны знать болотные тонка. У них есть жрецы — его слуги.

— Добавь что-нибудь, Улу. Ты все-таки мой проводник и, как я думал, советник! — Гулуй направил Демона — своего вороного скакуна вплотную к бледной кобыле. Тот был только рад, но кобыла не обратила внимания. — Послушай! — принц схватил Улу за плечо. — Скоро мы вернемся из похода, и ты забудешь Мглистого навсегда. Или ты стремишься к жизни среди родных болот?

— Нет. Мне нечего там делать. Убьют меня! На болотах!

— Тогда говори! А то в меня вселится бабка, и я велю хорошенько тебя высечь!

— Он приходит. Во сне, — смирился Улу, — и ты забываешь, что проснулся. Кажется! Что спишь дальше! Законы племени больше не важны! Ты можешь убить! Родителей, детей, братьев. Любого, на кого укажет. Мглистый. Ты думаешь. Что видишь сон. Ужасный. Или глупый. Непокорный Хок — древний вождь. Жил когда-то. Отрезал себе ноги. Уши. Нос. Выколол глаза. Отрезал пальцы. Он говорил. Что за странный сон. Мне снится.

Гулуй тряхнул поводьями, гоня прочь демонское наваждение, вызванное монотонным стрекотом Улу. «Стоп, стоп… Хок, кроме всего — имя племянника, одного из тройняшек Кимирры».