Аль-Хакам привлёк внимание хлопком в ладони:

— Елисей!

Перед публикой под барабанный бой появилась прислуга с атрибутами для целого представления. В горшке со смолой оставили несколько факелов. На арену вышел плохо различимый во мраке хурам, что нёс зажжённую масляную лампу, покрытую позолотой и редкими каменьями.

Вкрадчиво заиграли струны кануна. Мужчина взял из горшка охапку длинных свечей, а лампа умостилась на светлой макушке в опасной близости от кудрявых волос. Зажав свечи меж пальцами, словно веера, хурам поджёг все до одного фитильки, и наконец лицо его озарилось ярким пламенем.

С виду Елисей очень походит на нормандца: такой же белокурый и ясноглазый. Тем более странно смотрится на нём восточное платье и туфли с завёрнутыми носами. Рыжий халат имеет широкие рукава до локтей, бёдра и часть груди обёрнуты ещё одним куском красного узорчатого сукна, туго подпоясанного.

Сияющий улыбкой Елисей пустился в танец, свечи рассекли воздух, оставляя длинный огненный след. Под дождём пламя колебалось, но не гасло. Огоньки в руках хурама диковинно играли, пересекались, вырисовывали сложные фигуры.

Раззадорившись, Елисей отбросил свечи к ногам зрителей — пришло время для факелов.

— Хм, с Елисеем будет непросто потягаться. — погладил бородку Малик. — Может, стоит…

— Мы не сдадимся, — отрезал Гундред, отправляя на бой очередного смельчака.

На сей раз к царскому фавориту вышел один из троих берсерков, оставшихся в войске ярла. Оценив своего соперника, Елисей добродушно посмеялся, уста торопливо отпили из пузырька, заткнутого за пояс. С жадностью ноздри втянули воздух, грудь раздулась, как мехи. Стена огня захлестнула викинга, прикрывшегося железным щитом.

— Заговор против ярла? Серьёзно?

Посвящённый в планы союзников Эсберн не мог отойти от рассказа, обухом ударившего по голове. Корриан, Тордис, Токи и новая подельница Субх, напротив, были полны решимости положить конец бесчинствам Гундреда и Лундвара.

— Если мужу не хватит ума самому избавиться от неверных, будьте уверены, что я уговорю его. Видит Аллах, он много грешил в своей жизни, но за такое попустительство проклятье ляжет на весь народ! — горящие глаза распорядительницы замка обратились к берсерку. — Наш с тобой уговор в силе, помни это.

— Эсберн, мы понадеялись на твою честность, но тебя никто не держит, — твёрдо молвила Тордис. — Хочешь плясать под дудку Лундвара — ступай. А на наши руки больше не упадёт ни капли невинной крови.

Викинг в нерешительности потупил взор. Он слишком долго был под командованием ярла, чтобы так просто разорвать клятву.

— Я чувствую себя под каблуком, — Эсберн вздохнул. — Что вы собираетесь делать?

— Предлагаю посмотреть, что предпримут обе стороны, — рассудил Токи. — Корриан пускай пока не высовывается, а нашего разговора не было. Все смотрели турнир.

Бой Елисея с берсерком неожиданно затянулся. Тело нормандца пекло от ожогов, и, если бы не дождь, воин рисковал превратиться в горящий уголёк. Хурам не подпускал к себе ни на шаг: то отгонял факелом, как дикого зверя, то дышал драконьим полымем. Передохнув с минуту, бесстрашный нормандец двинулся на врага. Елисей отскочил, нога едва не задела горшок со смолой. С глубоким вдохом факир выплюнул в соперника огненный столп. Северянин не остановился. Держа раскаляющийся щит, он медленно продвигался вперёд, и вскоре горящее масло во рту закончилось. С неистовым рыком берсерк замахнулся топором. Елисей пригнулся, в страхе отступил в сторону.

— Эй, халиф! — чемпион Гундреда подхватил с земли сосуд смолы. — Ты смотришь, как твой парень заживо горит?

Рука с горшком крутым махом выплеснула содержимое. Аль-Хакам подорвался с места, его советники в ужасе скривили рты. С почерневшим от смолы детским лицом Елисей застыл, хватая ртом воздух. Дрожащие руки отшвырнули факелы как можно дальше. Берсерк с криком сорвался с места. Хураму ничего не осталось, как броситься наутёк к своему халифу, но не тут-то было. В полёте топор глубоко вошёл в предплечье. Земля уплыла из-под ног, из рассечённого лба на плиты брызнула кровь. Елисей возопил, когда безжалостным рывком викинг вернул себе оружие. Парня перевернули на спину, рот наполнился горькой жижей, и руки берсерка крепко сжали челюсти, вынуждая проглотить масло. Тут аль-Хакам не выдержал. Выхватив кинжал из чужого пояса, халиф перескочил через вельмож на арену. С суматошными выкриками за повелителем кинулись сановники, стражники, рабы, гарем и, конечно, викинги, обожавшие непредвиденные перебранки. Кое-как Елисея отбили у разъярённой толпы и на руках перенесли в замок. Улыбку происходящее вызвало разве что у попивающего в своём кресле вино Гундреда.

— Вижу, ты остался доволен, ярл? — посмеялся Малик, наблюдающий за юркнувшей в сумрак галереи змеёй.

— Ты прав, но мне горько оттого, кем воспитали таких отважных молодых ребят.

— Ярл, в гареме халифа не зря нет евнухов. Перед тем, как стать хурамами, они прекрасно знали, на что идут. И я скажу больше, да простит мне Аллах, доверенные аль-Хакама намеренно ищут юношей… с наклонностями. Отважный воин, как ты сказал, не может получиться из безвольного раба.

— Ещё как может, — пробурчал под нос Лундвар, заметивший в приоткрывшейся двери входящих Эсберна, Токи и Тордис.

Подивившиеся всеобщему переполоху приятели скоро затерялись в толпе, словно всегда были её частью. Жрец поднялся с ложа, без слов удалившись в свои покои.

Неясное подозрение в душе начало перерастать в гнетущее беспокойство, и причиной его была ярлова дочь. Мысленно упрекнув себя за долгое бездействие, Лундвар твёрдо решил действовать с этой же минуты. Он выяснит всё, что скрыла и о чём помышляет Тордис, или как там её назвала мёртвая потаскуха-мать. Подвоха в эти смутные времена можно ждать в любую минуту.

Жил да был в прибрежном северном королевстве славный воин. Предки его не отличались голубыми кровями, но относились к одному из именитых норвежских родов. К своим зрелым годам жителями Нидароса, что в устье Нида, храбрый и предприимчивый муж был избран хёвдингом, то есть местным вождём. Делами своих людей управитель распоряжался по уму и совести, обложил податью землепашцев, рыбаков, охотников и скотоводов, а на вырученные деньги отстроил в своём фьорде зажиточный город.

Когда же ярл Хладира, к которому принадлежит и Нидарос, затевал поход, хёвдинг снимал со стены щит и секиру. Обращался с оружием воин так же умело, как с торговыми грамотами и законами, потому в рейдах ценился не меньше, чем на суше. Вот только боязно хёвдингу было оставлять родной Нидарос на ставленников-бондов. Немало землевладельцев заглядывалось на его высокий дом да широкий двор, где трудилось много трэллов.

В набегах вождь до того обогатился, что возжелал в своих владениях видеть знатную разумную жену, приглядевшую бы за хозяйством в его отсутствие. Тут пригожий и ещё не старый хёвдинг стал искать по всему Хладиру достойную партию. А у тамошнего ярла весьма кстати на попечении жила старшая сестра, прекрасная Гутрум. Воспетый сагами покойный отец так и не успел выдать её замуж, и в семье бедняжку за глаза стали нарекать старой девой.

Посватавшись к Гутрум, правитель Нидароса тут же получил от ворот поворот. Не зря сестрицу ярла звали строптивой гордячкой, ведь влюбившийся не на шутку хёвдинг добивался её руки без малого год. Когда то ли здравый рассудок, то ли горячее сердце заставили лёд растаять, молодые сыграли такую свадьбу, каких не бывало во всём Хладире.

Вскоре не молодеющая с годами Гутрум стала мечтать о ребёнке. Вспомнил о сестре и ярл, всякий раз заговаривающий с побратимом и родственником о будущем наследнике. Но как страстно не любил хёвдинг супругу, шло время, а зачать всё не получалось.

Поживал у Тронхеймс-фьорда один провидец, который не то чтобы славился своей ворожбой, но народ из любопытства и безысходности к нему хаживал, отплачивая едой и редко — монетами. Вещун построил себе скромную землянку на живописном тихом берегу, там раскидывал кости и руны на большом плоском камне перед доверчивыми гостями и по большому счёту не знал горя и бедности. И всё же жизнь изо дня в день становилась не в радость, а в тягость. Мелкие людские заботы и суеверия очерствили сердце, участие сменилось презрением, но вяще всех ворожей разочаровался в себе самом. Как правдиво он не угадывал людские мысли и как не кривлялся, духи природы и тем паче асы ни разу не заговаривали с ним — даже не являлись лёгким дуновением свечи.