В конце X века От Рождества Христова викинги Гундреда Булатная Рука высадились на северных берегах Галисии — земле Рамиро Переса, короля Леона. Лютым пожарищем и реками крови прокатились норманны по всему побережью, дойдя до Форнелоса, что на юге, и не встретив никакого сопротивления. Многие месяцы налётчики грабили церкви, убивали мужчин и насиловали женщин, пока епископ Компостельский с народным ополчением не встретил варваров у ворот Форнелоса. Рыхлая осенняя земля под ногами испанцев дрожала, твердь небесная грозила обрушиться от страшного гула конских копыт. Когда из тумана вырос ни то лес копий, ни то чудище о тысяче ног, епископ Сиснанд взмолился к Господу и всем святым. В первом столкновении небеса призрели на христиан благосердием, и отряд викингов был оттеснен. Но Сиснанд не ведал, что Харальд Синезубый, конунг Датский, и соратник его Хакон Могучий отправили к Галисии, по меньшей мере, сотню судов, и на поддержку ярлу Гундреду движется рать, большая во сто крат.

Сиснанд осенил чело крестным знаменем, окинул оком стонущих от ран ополченцев и думал ворочаться назад к своей твердыне, как вдруг люди его и он сам оцепенели от громогласного рыка. Звук доносился раскатами, нарастал, будто валы на море. «Р-р-р-р-р-а! Р-р-р-р-р-а!» Сотни или тысячи голосов сливались воедино. «Хо! Йа Йа! Хо! И-и-и-а!»

Испанцы бросились к воротам. Сиснанд скакал во весь опор, но враги лишь воспользовались его трусостью. В ополченцев полетели копья и стрелы. Повернув коня, епископ увидал далеко не тысячу и даже не сотню варваров — их было не больше десятка. Без доспехов, облаченная в сурьмяные шкуры, с раскрашенными черной краской лицами и телами, горстка воителей мчала, как стадо бешеных быков, вооруженная щитами, секирами да парой мечей. Не успели христиане сомкнуть ряды, как неистовые нормандцы прорвали оборону и начали рубить всяк и каждого. Они рычали, хватали зубами щиты, бросались на копья, резали, душили, втаптывали противников в землю. Когда вторая линия викингов подошла на выручку, войско Сиснанда и он сам были уже насмерть растерзаны десятком ражих воинов.

Разбив испанцев, викинги остались зимовать в Галисии и попутно грабить все попавшиеся города, городища и городки, а также деревни и мелкие хутора. Гундред посадил войска в драккары и спустился обратно по реке Вердуго, которая впадала в залив Рия де Виго. Загоревшись желанием взять Сантьяго-де-Компостелу до наступления сильных морозов, ярл вывел флотилию в океан. Двигаясь на север, он зашёл в залив Ароса и на полном ходу врезался в огромный остров с тем же названием, где благополучно высадился.

На Аросе норманны узнали, что попали не на континент и до Компостелы ещё плыть да плыть, однако новость их не сильно опечалила, и в благодарность за сведенья викинги решили ограбить и перебить местных поселенцев. По ходу дела Гундред убил алькальда — тамошнего воеводу — и занял его дом, а своим людям позволил шарить по округе и красть то, что еще некрадено. За пару дней налётчики вынесли всё золото и серебро из ближайших церквей. С деревенских крестьян нечего взять, так что оставшееся время норманны посвятили пирушкам в доме алькальда да местных кабаках, избиению мужчин, детей и насилию над женщинами.

На пятый день разбоя небольшая группка викингов покинула деревню и углубилась в лесную чащу. Подвигаться было непросто: кругом подстерегал бурелом, сугробы чуть ли не по пояс в вышину да заросли колючей дерезы. Места здесь нехоженные: всюду заметишь то лисью нору, то беличье гнездо, то отпечатки лапок лесного кота, а то и мелькнет пугливый олень, лакомившийся свежими листочками вечнозелёного дуба. Воители, которые между тем слывут и искусными охотниками, пустили в рогатого пару стрел, так, потехи ради, да пошли себе. Заметили они, что земля здесь обильная, а дичины — ешь — не хочу. Скоро один из мужей разглядел меж деревьев как будто возвышающуюся каменную кладку. Друзья пробрались к ней, и действительно — лес упирается в древнюю ограду из тесаных камней, местами сильно осыпавшуюся. Воины разобрали кладку в одном месте и очутились на той стороне.

Впереди простирается укутанная снегом луговина, кой-где обнесённая стеной. Проторенная дорожка ведёт к каменной часовенке и к другому строению побольше. Мужчины направили шаг к молельне. Несколько мужей решили, что там может быть много добра, вынули из петель секиры и пошли сносить громоздкие двери. Все прочие направились к большим палатам, куда ведёт дорожка.

Внутри царит полумрак и тишина. Факелы на стенах потушены. Грозно нависает над головой сводчатый потолок длинной галереи, что с обоих концов упирается в лестничные площадки. Мужчины пошли вперёд, попутно открывая низенькие двери, за которыми их никто не встречал. Галерея кончилась просторной лестницей, освещённой стрельчатым окном с чугунным кружевом. Поднявшись, воины пересекли похожий длинный коридор, пока не упёрлись в укреплённую железной решёткой дверь.

— Такую не вынесешь, — объявил один из викингов, почёсывая затылок обухом секиры. — И с петель не снять.

— Так, поди, за ней ничего и нет. Валандаемся здесь…

— Нет, Огмунд. Решётка запирается с той стороны. Они здесь хоронятся — Водан мне свидетель.

— Точно, Стюр. Это ведь башня.

— Да-а, башня.

— Башня, как есть.

— Чего делать будем? Выкурим их, а? — тот, кого звали Огмундом, хитро сощурил глаз и засмеялся.

— Внизу ещё лестница была.

— Пойдём, глянем.

— Пойдём.

Двое человек отделились от группы, ещё двое остались поджидать у дверей. Стюр и Огмунд прошли по старому пути, добрались до второй площадки, которая как две капли похожа на первую с той разницей, что наверху за балюстрадой открывается не галерея, а глухая стена с высоченными храмовыми дверьми. Сильный Огмунд подхватил одну из деревянных лав, что стояли у стен, и предложил Стюру её в качестве тарана. Мужчины принялись штурмовать дверь.

Тем временем внутри башни монахи количеством сорок человек подняли нечеловеческий крик. Началась сутолока, все метались из стороны в сторону, как мухи в банке варенья. Кто-то возопил:

— Брат Тобиас! Брат Тобиас! Скорей отпирайте малые двери! Господи помилуй! Эти нехристи сожгут нас, затопют, засыплют! Брат Тобиас!

Остальные подхватили вопль, взывая к нерасторопному брату. Бедолага, снимая с пояса, которым ему служила льняная верёвка, связку ключей, озабоченно засеменил к той самой двери, поднял деревянный запор. Но стоило монаху открыть её, как братия увидала за злополучной решёткой двух скучающих вояк. Поднялся ещё больший гвалт. Воины басисто захохотали. Парадный ход затрещал под натиском тарана. Брат Тобиас ринулся бежать, но один из викингов ухватил его за рясу и громогласно произнёс:

— Сей же час не отопрёте клятую решётку, заколю этого попа, как свинью!

Надо заметить, что галисийские монахи общались исключительно на народной латыни и в северном наречии нисколько не смекали. Несмотря на это, брат Тобиас под страхом смерти поднял дрожащими руками заветный ключ и показал викингу.

— Отворяй! — рыкнул тот.

Монах снова угадал просьбу варвара, повернулся к решётке и с трудом открыл большущий замок. Захватчики ворвались в башню. Между тем поддались и дубовые двери. Напуганные до смерти монахи сгрудились в кучу, что стадо замерзших коней. Четверо воинов достали оружие, инкрустированное костью и китовым зубом, окружили братию со всех сторон. То были крепкие поджарые скандинавы с длинными заплетёнными волосами, с медными цилиндрическими украшениями в густых бородах, серьгами, кольцами и браслетами. Каждый в лёгкой стёганой броне из кожи, на поясах петли для секир и ножны для мечей, плечи покрыты плащами с богатой меховой оторочкой, на ногах такие же отороченные до самой щиколотки кожаные сапоги. И лишь один одет в чёрную накидку из богатой блестящей на свету шкуры чёрного медведя с такого же цвета шерстяными полами почти до пят.