Гундред планировал добраться до Сантьяго-де-Компостелы к вечеру. По уверениям местных жителей, если не уклоняться от курса, до города плыть каких-то пару миль. На песчаном побережье в ряд вытянулось порядка двадцати драккаров. Длинные узкие корабли с низкой осадкой — такие никогда не сядут на мель, их легко вытащить на сушу. На носу у каждого красуется ярко раскрашенная драконья голова. Викинги, которых на берегу скопилось великое множество, крепят на борта свои круглые щиты. Одни суда нагружены сундуками, мешками и бочками, на вторых держат коней, из третьих выглядывают скучающие мореходы. Завидев предводителя, рать взыграла духом.

— Будь здоров, ярл! Мы уж тебя заждались!

— Долго же ты пировал! Мы думали, так на этом йутуловом клочке земли и застрянем до самой весны!

— А злата-серебра украл в свое удовольствие! Ха-ха-ха! Полные возы!

— Братцы! Глядите: наша Булатная Рука себе и жёнушку украл! Да еще какую пригожую!

— Цыц! — Гундред остановил коня, улыбнулся в рыжую бороду. — Эта девица мне не жена — чтоб все знали! Тордис моя дочь, — озадаченные воины подняли галдёж. — Кто к ней сунется — руки поотрубаю.

— Да пускай сунутся, — пошутила Тордис. Мужчины одобрительно загоготали. — Я сама кому хочешь поотрубаю.

Спешившись, ярл велел отвести всех коней на корабль, а горстке вояк в чёрном — явиться к нему для пересчёта. Когда все подтянулись, набралось одиннадцать мужей.

— Кого не хватает? — Гундруд подбоченился, хмуро заозирался по сторонам. — Где Йормундур?

Ансельмо, который тем временем мерял шагами песчаный пляж, не зная, каким боком повернуться к морскому ветру, замер, как вкопанный.

— Должен быть здесь, — отозвался Стюр. — Сказал, что ему надоело торчать в деревне, так что он поехал вперёд. Йорму слова командира не указ, сам знаешь.

— Тьфу ты, покусай тебя дизиры! — Гундред сердито топнул ногой. — Да что вы как дети! Я всем одинаково приказал: быть со мной на сожжении! А они, вишь, гуляют себе по околотку! И что мне теперь?.. Ходить теперь спрашивать, кто его видел? Здесь тыща человек снуют по всему брегу! Нам так до ночи искать не переискать!

— Папочка, не волнуйся. — Тордис нежно сжала голую руку отца. — Я его найду сей же час. Обещаю.

— Хорошо, — ярл коснулся лба дочери коротким поцелуем. — Возьми еще Стюра. Ступайте, только быстро.

Компания разошлась, остались Стюр, Тордис, Ансельмо и Олалья.

— Лады, — девушка просунула большие пальцы за кожаный пояс, вздохнула. — Разделимся, что ли.

— Он скорее всего там, в посёлке. — Стюр кивнул в сторону домиков подальше от берега.

— А не здесь ли с прочими корабельщиками выпивает?

— Здесь холодно, — воин зябко потёр руки ниже плеч. — Чай, сидит в каком-то тёплом кабаке.

— Пускай сидит и дальше! — Олалья юркнула под тёплый плащ Стюра, тот укутал её плотней.

— Нет, курочка моя, надо его привести. Я за него перед Гундредом отвечаю. Глядишь, ещё вышвырнет из дружины вмести с этим повесой. Он-то из семьи самого Хакона, а я… ценю, что имею.

— Курочка? — Тордис непроизвольно задержала взгляд на Ансельмо, а тот на ней. В ответ на беззвучный смех монах сдержанно улыбнулся.

Йормундур в самом деле нашёлся быстро. И в самом деле на крыльце местного питейного дома. Троица обнаружила пропавшего сидящим на ступенях в согбенной позе мыслителя. От него бесстыже разило хмелем. На голове, покрытой капюшоном, и плечах набралась целая горстка снега.

— Я видел Водана.

Трое спутников переглянулись между собой.

— Говорил тебе: когда-то до Водана допьёшься, — посмеялся Стюр.

— Ты не понял, — помотал головой Йормундур. — Я его…видел, — он выпрямился, развёл руками, словно поддерживает большое блюдо с жареным поросёнком. — Иду себе по дороге. А навстречу мне телега. Крытая полотном. Я и подумал: мертвяков везут хоронить. Приглядываюсь, — шумно сглотнул. — а кони у ней…двое, — показал два пальца, — а кони, значит, натуральные скелеты — тролль меня раздери, если я лгу! Сами голые косточки, только гнилью какой-то покрыты! Ну, я и решил, что зелёный Ёрмунгард меня попутал. Стою, как столб, шевельнуться мочи нет. А телега всё едет, едет… Возница на ней — старик седой, весь в чёрном, шляпа чёрная с широкими полями. Как глянул на меня, так я и обмер на месте. — Йормундур хорошенько потёр щёки. — И знаешь, что? Я вспомнил, что говорят в народе. Именно таким Водан и является! Так его люд и описывает! Да. Значит, он внял нашим молитвам, призрел из своего чертога на наш жертвенный огонь! Это доброе предзнаменование, как чувствую!

— Анку, — все в недоумении повернулись к Олалье.

— Чего?

— Вестник смерти, — задумчиво пробубнила девушка. — Когда я была маленькой, бабушка нам рассказывала. Человеку снится, будто он идёт по дороге, а супротив него — повозка с мертвецами. А на повозке сидит Анку. Ежели просто проедет мимо, умрёт кто-то из родни. А коль взглянет на тебя и остановится, вскоре умрёшь ты сам.

С Йормундура мигом сошла весёлость. Глаза сделались пугающими, хищно сузились. Норманн вскочит, ладонь сомкнулась на секире. Стюр спрятал беспомощную тиру под плащ.

— Йорм, мы пришли забрать тебя на драккар. Ты знаешь, семеро одного не ждут.

— Я говорил тебе не брать с собой эту соплячку. Боги тебя покарают, попомни мои слова.

Разгорячённый викинг раздул ноздри, цинично сплюнул под ноги и пошёл себе к берегу. Ансельмо с ненавистью проводил его взглядом и всей душой пожелал, чтобы Олалья не ошиблась в своём предсказании.

Погодка стоит не ахти. Небо сплошь застлали белые облака, солнце спряталось, над водой клубится пар — унылый зимний пейзаж. Волны стремительно набегают на берег, омывая борта драккаров пеной и водорослями. Чайки облюбовали деревянные драконьи головы. Прежде чем отплыть, корабельщики определили север. Затем выяснили, что слабый ветер дует с северо-востока, а значит, пока он не переменился, следует плыть против него. Гундред чаял разглядеть большую землю прежде, чем флотилия собьётся с курса. Драккары спустили на воду, запрыгнули следом, сели на вёсла. Каждый вернулся к своей скамье, как к родному углу, проверил личные вещи под ней. Викинги повеселели, зазвучали шутки да подколки. Рулевые побуждают налегать на вёсла, гребцы хором выкрикивают: «И р-р-раз! И р-р-раз!» Корабли резво бегут по волнам — вот-вот оторвутся и взлетят! Даже хмурое небо как будто подобрело, солнце вышло глянуть на бравых молодцев, приласкать их тёплыми лучами. Дружная семья вновь в полном сборе.

В безлунную ночь меня мать родила.

Как утро настало, она умерла.

Папаша не слушал ни криков, ни слёз

И вскоре невесту младую привез.

А та мастерицей была ворожить:

Надумала пасынка со свету сжить.

В медвежую шкуру одела меня:

«Живи диким зверем с этого дня!»

И только тогда молодцом обернусь,

Коль братней крови хлебнуть не побоюсь.

Йормундур завёл уже десятую песню. Ансельмо порешил, что на судне он человек незаменимый, потому Гундред отказывался отчаливать без этого балбеса: песни помогают гребцам войти в единый ритм, да и работать веслом не так скучно, а Йормундур, похоже, знает сотни таких куплетов. Да и голоса ему не занимать. Ансельмо сидит-скучает да и заслушается невольно — так ладно поют мужи, так зычно и глубоко раздаются громовые голоса. Не чета каким-то псалмам! На длинной ноте воздух вибрирует от напряжения, вёсла поднимаются, рассекая толщу воды. Мужи выкрикивают «Йо-хо-хо!», мощный рывок, вёсла со всплеском ударяются о волны.

Залёг под мосток, где речная волна,

Где мачеха скоро проехать должна.

Удары подков о мосток услыхал,

В себе я медвежую силу собрал,

Колдунью схватил, уволок через брод

И выгрыз из чрева кровавого плод.

От кровушки братской стал пьяный— шальной,