— Ну-ну. Знаю, знаю, что боишься. Не надо их бояться.

Конь фыркнул, морда неодобрительно дернулась, ноги затоптали.

— Ну что же ты, поганец, я же тебя обуздала, — ещё шажок, и ещё один. — Мой ты теперь. Ну иди! — Тордис поцокала языком, как подзывают лошадей. — Ты хоть знаешь, от чего отказываешься? Я тебя хоть каждый день купать буду, вычёсывать, копыта подпилю, гриву подстригу, — конь фыркнул ещё громче, замотал головой. — Хорошо, хорошо, не подстригу! Только ракушки и водоросли вымою. Небось зудит, а? Можешь даже человечину жрать! — викинги так и подпрыгнули на месте. — Мы в походы ходим, христиан побиваем. Я на тебя сяду, а ты скачи да бошки им отгрызай! Ненавидишь ведь крещеных, а? Все бесы ненавидят.

Какой-то шаг остался между ними — протяни руку и коснёшься. Тордис крепче перехватила удила, дала коню, чтоб тот закусил, но в последнюю минуту келпи отвернулся. Девушка намотала вожжи на запястье, что есть сил свистнула. Тотчас же из рощи выбежали викинги. Конь взыграл, кинулся в сторону, но на сей раз Тордис и не думала осторожничать: нагнала жеребца в два прыжка и как дерни за гриву, так тот разом и поворотился. Нормандцы от удивления замерли на месте. А ярлица рвёт и мечет! Тягает бедного жеребца за гриву то туда, то сюда, да ещё с такой силой — аж волосы трещат! Мужи так себе и стоят — попадём, думают, под горячую руку.

Долго Тордис гонялась за жеребцом. Тот вырвется — она за ним, упадёт на колено — она его валит. Наконец опрокинула наземь, руки замком сцепились на шее, нога обняла круп. Келпи ржёт, не даётся, ноги брыкаются, тело бьётся оземь. Так сползли в самую воду. Тордис испугалась, как бы конь опять в реку не полез, живо размотала вожжи.

— Ар-р-р! Да чего ж вы ждёте!

Викинги, опомнившись, ринулись к подруге, но та уже запихнула удила коню в зубы. Разом прижали келпи ко дну. Тот мотнул головой последний раз и обессиленно уронил в воду, а прямо на него рухнула и Тордис. Оба дышали, как загнанные.

— Ох! У-у-ух! Намаялась я с тобой, дурак. Сказала же: взнуздаю, — девушка погладила конскую морду, расцеловала взмыленную шею.

Охотники рассмеялись.

— Тордис, ты часом кобылицей по ночам не оборачиваешься?

— Нет, — улыбнулась запыхавшаяся девица. — Я — не оборачиваюсь.

Как мы уже говорили, в придачу к снеккару были пожалованы деньги, шкуры, съестные припасы и кое-какие другие мелочи. Деньги путники оставили про запас, шкурами устлали днище небольшого судёнышка, над ними же натянули крышу из парусины, соорудив таким образом подобие каюты в задней части корабля. Ближе к носу располагается очаг, вокруг наставлены бочки с мясом, рыбой и солёной требухой, а также не меньше бочек с вином и пивом, которых Стюр с Йормом накрали в день отбытия. Здесь же аккуратно сложена посуда.

В первые часы грести было легко — река сама несла вниз по течению, так что Стюр и Ансельмо запросто управились вдвоём. Гребцы уселись примерно посередине корабля с правой и левой сторон. Пройдя Улью и выйдя в залив, мореходы столкнулись с нехваткой рабочих рук. Заставлять грести девушку — свинство. Да и проку от неё, что от козла молока. Давать весло калеке не менее зазорно. Конечно, Йормундур никоим образом не причислял себя к неполноценным, он даже пробовал грести с Ансельмо «в три руки»…но что толку от половинной силы? Бедный Йемо натёр такие мозоли, что чуть не плакал. Стюр уже стал мнить себя извергом.

Отчаявшись хоть как-то подсобить команде, Йормундур упал духом, сел у жаровни и принялся дельно посасывать пивко. Олалья, жарившая тем временем шкварки с чесноком, возмутилась всем своим естеством и в продолжение получаса так и пожирала пьющего взглядом смертной ненависти. Йормундур не реагировал. К моменту, когда он порядком захмелел и стал уписывать всё ещё тёплые шкварки, старательная повариха просто-таки взорвалась.

— Что ты себе позволяешь!!! Как можно жрать с общей тарелки, да ещё и пальцами, которые…я не стану после тебя есть!

— Ну и не ешь, — холодно отрезал Йормундур.

— Сама отказалась подержать, когда он отливал, — вклинился Стюр и сам же разразился хохотом.

— Это невозможно! — продолжала вопить девица. — Чем вы думали, когда покупали всё это пойло! А мы с Йемо что должны пить?!

— Хлебни. — Йормундур по-свойски протянул Олалье свою кружку.

— Мы не покупали, моя ласточка, мы украли, — заметил Стюр.

— Заткнитесь, — буркнул Ансельмо со своего места.

— Интересно, кого он имел в виду, — продолжил издеваться второй гребец, — только нас с тобой, Йорм, или вообще всех?

— Тебя жизнь ничему не учит? — продолжала пилить бражника Олалья. Йорм оторвался от пива, взгляд из спокойного сделался пугающим. — Жаль, что тебе голову не оттяпали, заливал бы вино прямо в горло!

Гребцы тревожно переглянулись. Бабы погорланить всегда рады, но чтоб такое городить! Стюр бросил весло, повернулся на скамье, готовый защищать девушку, если Йормундур полезет драться. Ансельмо последовал примеру товарища и прямо пошёл к бывшему берсерку. Но тот и не шелохнулся. Глянул в кружку, вернулся к питью.

Пожалуй, с момента, когда Йорму отсекли руку, Ансельмо со Стюром никогда так не пугались.

В тот же день, держась левой стороны залива, мореходы минули Аросу и несколько других островов, а там по прямой вышли в океан. Йемо толком не знал, сколько плыть до острова Диан Кехта, — сказал, что тот громадный и покажется на горизонте тотчас же. Однако снеккар плывёт и плывёт, плывёт и плывёт, а земли всё нет. Выпустили ворону из клетки — та полетела вперёд.

«Говорю ж вам: есть там остров! Вот Фомы неверующие!»

Поплыли за птицей. Час плывут, два плывут. Вон уже и солнце садиться за виднокрай, небо окрасилось нежно-розовым, отражаясь в гладкой воде. Зажгли огонь в железных чашах, насаженных вдоль бортов. Так и плыли, словно блуждающие огни в ночи.

Холод и сон сморили раньше, чем снеккар достиг предполагаемой суши. Дружно забрались в парусинный шатёр, прижались друг к другу, как тюлени. Ансельмо не прочь был тишком приткнуться к Олалье, но стоило подкатиться чуть ближе, как звуки выдали бурную деятельность под слоями шкур. Обиженный паренёк перекатился обратно, да так поддал, что едва не придавил беспечного Йормундура. Тот сонно заворчал и, верно, подумав, что Ансельмо к нему зябко жмётся, по-братски накрыл бедолагу больной рукой. В нос ударил едкий запах хмеля и пота, пропитавшего рубаху, но противиться поздно. В памяти всплыл тот недавний душевный переполох, что пробудил умирающий Йормундур. Подивившись самому себе, Йемо сжался в комок и успокоился — вот и набивайся в друзья к пьяному норманну.

Утро встретило путников густой пеленой тумана. Ансельмо первым выбрался из шатра, прошлёпал босыми ногами по палубе и затем с удовлетворением облегчился прямо в океан. Разомкнув ещё влажные и осовелые ото сна глаза, трэлл обомлел от удивления, ведь снеккар стремительно несло к узкому проливу между двух высоких острых скал. Вдали на краю горизонта маячил остров, над которым парили птицы. У побережья ясно различимы луга, густо поросшие пёстрыми травами: от розоватого до тёмно-сиреневого цвета. Йемо, спотыкаясь, побежал обратно к шатру, стал звать своих попутчиков. Первым вышел заспанный Йормундур в мятой рубахе и подвёрнутых льняных штанах. Проморгавшись, викинг устремился на нос корабля и, ухватившись единственной рукой за драконью голову, оглядел открывшийся пейзаж. Две скалы, словно острые слоновьи бивни, взмыли над волнами, громадные и необъятные. На самих вершинах еле уловимые взором как будто реют знамёна тёмными силуэтами на фоне бледнокровного рассветного неба. Вода, мелкие брызги которой намочили распущенные волосы Йорма, сделалась значительно темнее: за бортом она казалась смольно-чёрной. Это не понравилось мореходу, но и здешние воды океана он знал плохо.

— Невероятно, что мы прибыли так скоро! — воскликнул Ансельмо, держась за мачту быстро несущего снеккара.