Выплюнув кляп, Йемо заорал, как резаный. Корабль был полон невиданных созданий, сотканных как будто из зеленоватой дымки. Огромные тощие мужи с косматыми бородами и волосами укутаны с головы до ног в плащи, какие носят моряки. Иные надвинули на глаза капюшоны или широкополые шляпы. Прозрачные одеяния изорваны, сами призраки — сухие и костлявые подобия мертвецов, а очи — тёмные провалы, как у скелетов. Малейшее движение — и сущности развеиваются в воздухе, снова собираются, подобно водному отражению.

— Йорм, молю, спаси меня! — от страха голос прорезался, подросток забился между лавками, не находя себе места.

— Да помоги же ты мне, брось верёвку! — донеслось, захлёбываясь, из-за борта. — Холодно, сейчас окоченею, дурак!

От сна наконец отошёл Стюр, вывалившись на четвереньках из палатки. Завидев призраков, берсерк обомлел, но решительный бас немедля прорезал тишину:

— Лало, мой меч, быстро!

Женская рука по локоть высунулась из палатки, величественно устремив поднятое оружие к небу. Перехватив рукоять, что давно лежит в ладони, как влитая, Стюр принялся махать лезвием то вправо, то влево, лишь колыхая изумрудную дымку.

— Йемо, спасай Йорма! Возле тебя верёвка!

Побив себя по щекам, парнашка бросился к перерезанному канату, обмякшие руки с трудом доволокли тяжесть до края палубы, и спасительная верёвка плюхнулась за борт вслед за утопающим. Брасом подплыв к канату, Йорм крепко обмотал его вокруг здоровой руки, всё тело билось от холода.

— Т-т-ты меня в-в-выдержишь?

— Нет! — заорал Ансельмо, вцепившийся в край борта.

— Лало, помоги Йемо! — донёсся голос Стюра, прервавший шум от взмахов мечом.

На друга налетела испуганная Олалья, заключив в непрошенные объятья.

— Лало, я потяну, а ты изо всех сил держи меня. Поняла? — Ансельмо взялся изнеженными руками за грубый канат, напряжённые ноги упёрлись в борт корабля между двумя скамьями.

— Да поняла я! Не вздумай меня туда утянуть! — Олалья обхватила руками тонкий мальчишеский стан, готовая упасть навзничь.

Верёвка натянулось, и тут же пару протащило к самому борту. Олалья, зарычав, пока Йемо не вырвало руки, обмоталась канатом за поясом и налегла всем телом, отталкиваясь ногой о борт. Не легче приходилось и Ансельмо: ладони горят, стираясь в кровь, суставы хрустят от натуги. Йормундур, поднявшись по пояс над водой и силясь вскарабкаться по обшивке судна, отчаялся. Проклятая бесполезная рука!

Крича на исходе сил, Олалья и Йемо вдруг ощутили облегчение: это Стюр взялся за край верёвки, и натруженные руки сажень за саженью вытянули канат на палубу. Трэлл отважно обнял своего бьющегося в ознобе господина под руки, девица вцепилась за шиворот, и троица выволокла несчастного на борт вместе с доброй бадьёй солёной воды.

— Всё. Не пугайтесь. Они нас не тронут. — Стюр судорожно бросился к очагу, огниво высекло искру, и на груду догоревших углей брякнули несколько свежих поленьев.

Олалья стянула с Йормундура рубаху, выжала воду за борт, и на дрожащие ссутулившиеся плечи упала одна из подаренных финфолк шкур. Плеснув в котёл пресной воды из запасов, девушка подвесила его над огнём, чтобы удалиться в шатёр за сбором целебных трав. Ансельмо настороженно осмотрелся: дымчатых призраков за спиной уже не оказалось, но кто-то из них сидел на вёслах, неспешно гребя, а другие возились с корабельными снастями, и кормчий даже следовал неведомому курсу.

— Я идиот, — нервно посмеялся Стюр, вороша занявшиеся жаром угли. — Сразу и не признал в них варселов!

Йемо с недоумением оглянулся на Йорма, который трясся то ли от озноба, то ли от вида существ, с которых не сводил ошалелых глаз:

— Кого?

— Варсел или страндварсел. Душа утопшего моряка или рыболова. Мы думали, Метла волн сама собой держит курс — ан нет! Они поведали мне, что после смерти их срок на корабле равен году и одному дню. Тогда душа отлетает в мир иной, на её место приходит другая, ведь не бывает и дня, чтоб море не унесло чью-то жизнь.

— Один из них… освободил меня, чтоб я помог Йорму.

— Вот как?

— Да п-п-пошли эти странд..! — махом развернулся к компании белобрысый викинг. — Я хозяйство не успел спрятать, как нечисть эта возникла пред глазами! Со страху назад и отскочил, а там вода уж!

Ансельмо со Стюром расхохотались. Над котлом поднялся белёсый пар.

— Что с руной, она при тебе? — лицо трэлла разом побледнело, глаза широко распахнулись.

Йормундур порылся в кармане, и ладонь раскрылась с целёхоньким камнем Лагуз.

— Не удивлюсь, если варселы стремились защитить владельца руны. Или её саму. — предположил берсерк.

— Ну, это как подумать. — пожал плечами Ансельмо. — Могли и сами вытащить этого увальня.

Из шатра выскочила Олалья с походной сумкой, в котёл посыпались какие-то сухие травы, корешки и цветы, и содержимое ещё одного бутылька было перелито в деревянную ступку, присыпано травами и тщательно растолчено.

— На, толки дальше. — девица всучила ступу и пестик Йемо, а сама торопливо разула промокшего норманна. — Ну ты раздеваться будешь, нет? Тебя надо растереть, пока не сдох от лихорадки! — Йорм нехотя позволил стянуть с себя штаны, и прыткая дева зачерпнула из чаши с едкой смесью, чтобы быстро разогреть её меж ладонями.

Шкура упала с плеч северянина, тёплые руки Олальи стали массировать плечи, шею, спину и грудь, перетёртые листочки и стебельки прилипли к коже и редким кудрявым волоскам. Очень скоро, морщась от вони неведомого масла, мужчина ощутил сильный жар и прилив крови. Травница вернула шкуру на плечи, пальцы подхватили ещё немного зелья, и скрюченные от холода ступни Йорма оказались на чужих коленях. Не веря своим глазам, воитель глядел, как тира греет его ноги нежными девичьими руками.

— Что вылупились? — Олалья свысока одарила взглядом своих друга и любовника. — Нет, я не брезглива. А вам-мужланам пускай будет стыдно за то, что кулаками машете.

Когда пекущие от зелья ноги Йорма оказались в шерстяных носках, тира поднесла ему горячее питьё из котелка, велев выпить до дна. Четверо путников провели ночь в достаточно просторной палатке для скромной компании, и, хотя Йорму уж очень хотелось облегчиться от травяного варева, наружу он вышел лишь с рассветом.

Как сказывалось ранее, Гундред Булатная Рука, осуществив свою прихоть покорить священную Компостелу, велел устроить пышное празднество для всего своего необъятного воинства. Гуляли захватчики в разорённом замке епископа, где места хватило бы целому войску, но приближённым к ярлу хольдарам и ему самому было невдомёк, что многие сотни отважных мужей, бившихся под стенами города, так и остались обивать порог резиденции. На закате, когда из окон замка стал валить дым раскалённых жаровней, аромат готовящегося мяса и звуки флейт да барабанов, недовольные викинги стали бить стёртыми от корабельных снастей и оружия кулаками в исполинские парадные двери. Алый закат залил булатную мостовую на площади перед резиденцией, каменной громадой нависшей над крошечными людьми. Ещё трепыхались на ветру королевские стяги Леона, а налетающий короткими шквалами снегопад не успел стереть свежую кровь, пролившуюся от порта до центральных улиц Компостелы. Рядовые жаждали отдыха и достойной награды, праздника сердца и живота. И когда отдельные возгласы сменились многоголосым кличем, увесистый засов на дверях поднялся, и громадные створки, что неприступные крепостные ворота, тяжеловесно распахнулись.

К воителям вышел один единственный муж — то был жрец ярла Лундвар. Он подозвал к себе командующих отрядами и завёл такую речь:

— Передайте своим людям, что праздник урожая не наступит, пока не собрана жатва на полях брани.

— Как это понимать, Лундвар? — вспылил один командир.

— Воины заслужили поднять рог вместе со своим ярлом, ужели нет? — спросил другой.

Жрец сложил руки на груди, ёжась от зимнего ветра, раздувающего подол длинного одеяния и наброшенный на лысый череп капюшон.