Оглядевшиеся кругом хобелары поняли, что в крипте остались лишь они с наставницей. Бриан и Блатнайт долго молчали, восстанавливая дыхание и силы. Никто не находил слов после того, что рассказал Ивар. Наконец первым раздался дрожащий голос таниста:

— Пожалуйста, расскажи, как всё было… тогда в Сеан Корад.

Блатнайт обронила короткий вздох.

— Ты рос в родовом замке Лаувейи. Мы с Бе Бинн воспитывали Махуна. Было непросто с ним, особенно после смерти Кеннетига и Лахты. Но мы справлялись, жили дружно. И тот вечер в замке у очага был полон любви и занятных бесед. Ивар настиг нас в большом зале. Людей с ним было немного, но хватило, чтобы перебить часовых. Бе Бинн толкнула ко мне Махуна — он был, как ты сейчас — велела бежать, пока она задержит остманов. Мы заперлись в соседней комнате. Я спрятала Махуна, но оставить там Бе Бинн не могла. Она никому никогда не расскажет… как они измывались, играли с ней, как со зверушкой… Как избили и обесчестили её. Их потешало, что Махун, старший мужчина в семье, вёл себя, будто слабый ребёнок. Я сняла со стены меч, вышла к Ивару, молила отпустить хозяйку с ребёнком. Они дали Бе Бинн уйти и теперь уже взялись за меня, а позабавившись вдоволь… пошли за Махуном. Дальше помню смутно: много крови потеряла. Там появился юноша. Ангел. Мне чудилось, он мечется как молния от одного к другому остману. Так быстро! Он расправился с несколькими, Ивар и остальные бежали. Потом занялся мной: поднял, промыл и зашил раны. Остальное о Бресе я узнала от Бе Бинн. Её он тоже поставил на ноги, помог уладить суматоху и поменять стражу на новую после нападения. Сколько Брес сделал для нас, для Махуна… Я верю, что его нам послала сама Бригита, у алтаря которой я молилась о благе семьи и септа много лет. А дальше вы знаете. Отныне у меня не было права на слабость. Я взяла в руки меч и больше не жалела ни об одном поступке. Не жалею и сейчас, ведь у меня есть Бриан и все вы.

Кончив рассказ, Блатнайт взглянула на своего младшего воспитанника и соратника. Впервые со дня смерти Кеннетига она увидела в очах Бриана горькие слёзы, которые тот не пытался сдержать. Чуть слышно всхлипывали и другие мальчики, заставшие сцену в крипте. Сжав кулаки и зажмурив что есть сил веки, Бриан бросился к няньке и заключил её в крепкие объятья. В тот миг танист чувствовал, что никого ближе и дороже Блатнайт у него нет в целом свете. Отклик этот родился и в душе воительницы, на которой теперь покоилась голова с рыжими, как ласковое рассветное солнце, волосами. Вскоре в холодном могильнике со всех сторон Блатнайт и Бриан ощутили тепло человеческих тел. Парнишки-хобелары прижались к предводителю и наставнице, ставшими им роднёй.

Когда танист после побоища в соборе Святого Сеннана собрал войска для дальнейших приказов, без лишних колебаний было решено вскрыть и проверить каждую найденную крипту во всех церквях на Скаттери. Многочисленные беглые остманы, как и предполагалось, засели в подземелье, что крысы. Одних гэлы вырезали, подобно предшественникам, других живьём замуровали во тьме застенков, ставших лимеркийцам последним жалким пристанищем. Не миновал гнев Дал Кайс и мирян, и церковников, что по глупости вступались за варваров, чьи отцы прибыли когда-то в Эйре грабить, насиловать и убивать.

Из келий, молельней и скрипториев мешками и возами выгружали всевозможную золотую и серебряную утварь: всё то, что можно дорого продать. Иных пленных данов и островитян превратили в рабов, согнав на суда в цепях и колодках. До чего дивно главарю разбойников было узнать, что всех невольников и горы сокровищ Бриан с неслыханной щедростью передаёт ему! Навар с налёта на Скаттери превзошёл всякие чаяния, вот только улыбку с лица флотоводца стёрла слишком высокая плата. Многие его люди умерли смертью, о которой и родным не расскажешь, а сам старый душегуб и сребролюбец был изрешечён, как отслужившая своё дырявая посудина. Деньги и геройская слава ему стали не нужны.

Разграбленный и осквернённый собор Святого Сеннана пустовал. Даже настоятеля Кассидана, лишившегося чувств, монахи отнесли в келью подальше от бесчинствующих вандалов. Никто не видел и не знал, что в тиши крипты, ставшей десяткам мужей братской могилой, тот самый ворон, принёсший разбойнику звонкую монетку, нашёл бездыханное тело Ивара. Птица, не полагаясь на зрение, но остро слыша свежую ещё кровь, слетела на грудь с двумя разверзнутыми чёрными ранами. Сперва на пробу, а затем со свирепой жадностью клюв стал вырывать куски внутренностей, мягкой тёплой плоти. Будто из наполненного до краёв сосуда пернатый вестник смерти испил солёной королевской крови морского конунга. Но жажда его не унялась.

После изматывающих дней морского плавания в туманную зимнюю стужу на виднокрае забрезжили земли Финфолкхаима. Ансельмо в компании одних лишь душ моряков — варселов — не голодал и не мёрз: команда Метлы Волн обеспечивала юного капитана припасами еды и тёплыми шкурками козерогов. Однако гнетущее одиночество и накатывающее час от часу дурное предчувствие отнимали у путешественника последние силы. Подойдя к берегу, где корабль встретила группка местных поселенцев, Йемо подивился тому, какой короткой оказалась разлука с новыми друзьями: Октри и Аирмед. Когда монах сошёл по переброшенным мосткам в лодку, и на ней один из радушных финфолк отвёз его к пляжу, навстречу гостю выбежали развесёлые дети Диан Кехта. Троица встретила друг друга крепкими объятьями и расспросами, а там подоспел и взволнованный отец.

— Вижу, ты успешно овладел руной, мой дорогой Ансельмо. — старик сжал хрупкое плечо юноши, как добрый дедушка. — Но где твои попутчики?

— Я здесь по просьбе Йормундура. — Йемо кивнул сопровождающему его рыболюду, который поднёс мешок, так и не открытый совестливым трэллом.

По округлившимся обезьяньим глазам Диан Кехта стало ясно: о содержании посылки он догадывается. Позаботившись о том, чтобы путник был накормлен горячим рыбным супом, врачеватель немедленно перенёс мешок в тот самый дом, где Йорму проводили операцию. На длинный стол был водружён пока ещё нетронутый опытный образец, а вокруг него уже имелась большая часть необходимого оборудования. Диан Кехт велел финфолк обставить кабинет высокими стеллажами, столами и сундуками, принести горелки, склянки, инструменты, старые книги и манускрипты да побольше ламп и свечей, рассчитывая засесть за работой ни на одни сутки.

Вошедшие в импровизированную лабораторию Ансельмо, Аирмед и Октри застали её в суматохе: целитель раздавал последние указания, выпроваживая тех помощников, которые приволокли корзины с бесценным скарбом и забрали с собой уже ненужный хлам. Диан Кехта до того охватило предвкушение, смешанное с тоской по былым экспериментам, что морщинистые ручонки его нетерпеливо дрожали.

— Мальчик мой, клянусь моей преданностью Мананнану, я сожалею, что сразу не поставил тебя в известность о нашем с Йормундуром уговоре, — не глядя на посетителей, врачеватель достал из выдвижного ящичка тонкие кожаные перчатки и со звонкими щелчками нацепил их. — Пойми, я думал о твоей безопасности. Очень надеюсь, он не втянул тебя в какую-то передрягу.

— Я просто посыльный, — прохладно ответил Йемо, осматривая диковинное убранство.

— Что с вороном, которого послал отец? Он пригодился? — подозрительно нахмурилась Аирмед. — Странно, что он тоже не вернулся на остров.

— Расспросы потом, — строго отрезал Диан Кехт. — Заприте двери.

Когда Октри опустил засов, старик с большой осторожностью разрезал кусок бечевы, которым Йорм перевязал мешок, и медленно высвободил голову Балора из дырявой мешковины. Мумия по-прежнему не подавала признаков разложения и тем более жизни. В дневном свете потолочного люка фомор выглядел всё так же устрашающе, если не хуже прежнего.

— Ну здравствуй, дорогой сват, — прошептал старец, грудь которого сжалась от нахлынувшей ностальгии. — До чего иссох! Ведь когда-то был настоящим исполином… Впрочем, столько времени утекло с тех пор.