Игуменья со скрипом открыла двери маленькой лавчонки. Спутники окунулись в тепло, нос защекотали запахи старого пергамента и какой-то лежалой ветоши. Купец за прилавком сплошь окружил себя стеллажами со всякой всячиной. Йемо подумалось, что это старьёвщик или ростовщик, какие живут даже в маленьких городах и вечно скупают никому не нужную дребедень. За пару монет мужик с благодарностью порылся под стойкой, достав для настоятельницы толстый свёрток, обмотанный бечевой.
Уже садясь в лодку до острова, Дорофея молча передала покупку удивлённому Ансельмо. Под обёрткой оказалась вещь почти бесценная — книга в кожаном переплёте. Что странно, ни одна страница не была исписана.
Женщина не стала затягивать интригу:
— Ансельмо, тебе было предначертано стать божьим человеком. Тебя ждёт много испытаний и чудес. Ты волен поступать, как знаешь, но я прошу тебя продолжать паломничество. Проповедуй. Неси людям свет и любовь, где бы не оказался. А в этой книге постарайся описать всё самое важное, что хотел бы донести до своих братьев и сестёр. Я вижу, что ты всем сердцем стремишься быть полезным и нужным. Но не замыкайся на ком-то одном: твоей чуткости и сострадания хватит на сотни, а то и тысячи. Не растрачивай свой дар! — в груди у монахини защемило от того, с каким трепетом онемевший Йемо внимал её словам. — Ты очень нужен Эйре, нужен её людям и особенно правителям. Остров сейчас раздроблен на десятки королевств и приходов. То, что создал Патрик и его преемники, разрушено бесконечными войнами до основания. Арма, Клонмайенос, Бангор — все величайшие церковные оплоты разграблены и сожжены. Народ теряет веру, ведь некому донести её до их умов и сердец. Ангел предрёк, что в конце концов Эйре вновь повернёт к многобожию… если перестать бороться. Я осталась почти без союзников. Ватикан… только и ждёт, когда резня с остманами и междоусобицы ослабят нас. Как и во времена Цезаря, они придут водворять свои порядки на пустом пепелище. Пойми, спор здесь ведётся не за клочки земли, а за души людские! Ватикан никогда не снизойдёт до простой паствы. Но мы другие… Прошу, если ты и вправду тот, о ком говорил ангел… встань на верную сторону.
После обедни в оратории Ансельмо разделил трапезу с клириками, что приняли его так же гостеприимно, как и сама игуменья. Решив проведать Олалью, юнец застал подругу в самом мрачном настроении, замученную и раскрасневшуюся. Травница вцепилась в запястье Йемо, и пара оказалась на задворках дома умирающих, где конхоспиты стирали бельё и повязки для ран. Девушка была до того издёргана, что вся дрожала.
— Йемо, где ты был! Я такого ужаса никогда не видела!
— Что такое? — рука чернеца легла на чужое плечо, отворачивая Олалью от посторонних глаз. — Ты можешь говорить тише?
— Эти тётки… — гневно зашептала новоиспечённая сиделка. — Они чудовищно справляются со своими обязанностями! Никто тут никого не лечит. Больные недоедают. Спят в холоде. Здесь нет снадобий даже от боли. А на мои травы они смотрят так, будто я богоотступница какая! Мне сдаётся, тех, кого ещё можно было поставить на ноги, они загоняют в могилу! Одна девушка…
Из палат, расталкивая хлопочущих сиделок, явилась сестра Фридолин, чей тяжёлый взгляд мигом оценил обстановку. Ансельмо с Олальей враз дёрнулись на месте.
— Лало, прости, но надо потерпеть, пока Йорм всё не разузнает, да и я тоже.
— Забери меня отсюда!
Только девица начала плакаться, как зычный голос конхоспиты и её гнетущее присутствие заставили названных перегринов вернуться к будничным делам.
Темница под Сеан Корад вмещает всего несколько зарешёченных камер, но стража предусмотрительно рассадила Йорма и Стюра по разным клетям. Самым тяжким испытанием было не время, проведённое в компании с крысами и пауками, не холод стен и земляного пола и не издёвки охранников, а невозможность выдать даже имена друг друга. Как только викинги начинали шептаться, их прерывал чей-то навязчивый кашель или громкая болтовня.
— Нас обещали накормить за работу, — не выдержал урчания желудка Йорм. — Дайте хоть хлеба кусок!
За столом у лестницы, ведущей наружу, двое откормленных тюремщиков играли в кости и попивали пиво. В кольцах на стене пылали факелы, а угадать время дня в глухой темноте не представлялось возможным.
— Я слыхал, остманы питаются только младенцами, — посмеялся стражник, снискавший одобрение товарища.
— Уж лучше они, чем запечённый бараний желудок, набитый его же потрохами, — вмешался Стюр, усевшись под самой решёткой, а голову печально склонив на холодные прутья.
— Хаггис едят шотландцы, — покривился второй тюремщик. — Чёрт, довольно трепаться о еде! Пост сдавать ещё не скоро! Заткнули рты!
— Одно радует: скоро так отощаю, что пролезу через эту решётку, — вздохнул Йорм.
Долгие часы в камере благодаря поминутным провалам в сон кое-как прошли, когда низкая дверь темницы отперлась с лязгом засовов. Охранники впустили вместе с ледяным ветром хрупкую женскую фигуру, которая обменялась с ними парой неразличимых фраз. Низко откланявшись, надсмотрщики бодро поднялись по лесенке в вечерний сумрак, а незнакомка прошествовала к одной из клетей. В руке брякнула связка ключей.
— Ты Йозеф? — от женского голоса Йорм так опешил, что смог лишь утвердительно кивнуть. Из-за сквозняка тело бил озноб. — Послушай, я тебя выпущу, только старайся помалкивать и делать, как я велю. Мне можно верить. Позже всё объясню.
Увесистый ключ провернулся в замке, и решётка скрипуче отворилась. Не веря в происходящее, Йормундур вышел на свет, глаза тут же нашли Стюра, что вцепился в прутья, как умалишённый из бедлама. Женщина в богатых одеждах поспешила к выходу.
— Йорм! — северянин метнулся к приятелю, знакомые ладони нашли друг друга во мраке. — Ты говорил, что отдашь мне Метлу! — они обернулись к озадаченно вскинувшей светлые брови гостье, — Проклятье, ты ведь поможешь мне?
Берсерка охватила бессильная злоба. В который раз на Йорма, и пальцев не пошевелившего, свалилась удача. Стюр мысленно проклял себя за поблажки непутёвому другу, но тот решительно отрезал:
— Что за дрянной вопрос, конечно! Только дождись меня!
— Уж никуда не денусь, можешь быть уверен, — съязвил Стюр в спину уходящему побратиму.
Сообщники минули двор под покровом ночи и так же незаметно пробрались в замок по узкой винтовой лестнице, должно быть, с чёрного хода. Знатная дама отвела пленника в свои богатые покои, где фуидиры успели накрыть на стол вместительный поднос с несколькими блюдами и графином вина. Посреди комнаты с просторной постелью, парой кресел, прялкой и пяльцами с начатой вышивкой паром исходила полная воды лоханка. Часть спальни освещал разожжённый очаг, выложенный в полу полукругом.
Прежде чем заводить беседу, неизвестная благодетельница предложила нормандцу скинуть с себя рваные тряпки и как следует отмыться, за одно прогнав озноб. Избавиться от власяницы и штанов было недолго, и Йормундур покорно передал рубище даме, что нависла над ним в ожидании, словно надзиратель. Вблизи стало ясно, что породистая дворянка давно не молода, но ревностно сберегла в себе всю прелесть ушедших лет. Увядающая кожа осталась белой и сияющей, очи всё так же завораживают, а чувственные губы — манят. Такие женщины становились жёнами ярлов и конунгов, а молва о красе их ширилась на целые страны.
Не стерпев то ли наготы, которой хозяйка ничуть не стеснялась, то ли собственной вони, Йорм окунулся в купальню с головой. Скованные дрожью мышцы помалу расслаблялись, под липовым мочалом тело из грязно-чёрного становилось светлым и чистым, а стоячие торчком волосы — вновь пшеничными. Постукивая каблуками, незнакомка прошествовала к столу, где налила себе в чарку немного вина.
— Я Лаувейя. Была одной из жён Кеннетига — покойного риага и владельца этого замка. Я родила ему сына, Лахту. Он тоже был риагом… но недолго, ведь пал от ран в бою. Точней, домой его доставили живым, если так можно сказать о навечно прикованном к постели. Страдания моего мальчика закончились совсем недавно. — проплыв мимо лохани, женщина бросила на край чистое льняное полотенце. — Моё дитя было мне единственным близким другом, от кого я не ждала внезапного предательства. И что же — он стал жертвой амбиций септа. Как и я, ведь муж очень скоро нашёл мне замену. В лице Бе Бинн, нынешней хозяйки замка.
