Баркер, заместитель командира полка и начальник адъютантской службы, как раз заканчивал обсуждать какие-то дела с полковником, поэтому Чарльзу пришлось подождать. У него вдруг начался сильный зуд. Черт, неужели подхватил какую-нибудь заразу?

Около шести капитан наконец вышел, и Чарльз явился с докладом к человеку, которым искренне восхищался. Полковник Уэйд Хэмптон с берегов реки Конгари был сыном одного из известнейших плантаторов Юга, наследником огромного состояния, прекрасным командиром и превосходным наездником, несмотря на свой возраст.

– Вольно, капитан, – сказал Хэмптон после официального приветствия. – Садитесь, если хотите.

Чарльз сел на табурет перед небольшим походным столом, на углу которого стояла маленькая бархатная шкатулка с откинутой крышкой, а в ней – в изящной серебряной рамке – миниатюрный портрет второй жены Хэмптона Мэри.

Полковник встал и потянулся. Это был высокий, широкоплечий человек с властным лицом и очевидно недюжинной силой. Будучи прекрасным наездником, он тем не менее никогда не потакал разным кавалеристским шалостям, что было обычным делом в Первом Виргинском, где командовал Красавчик Джеймс Стюарт, которого Чарльз знал еще по Академии. Джеб славился своей молодецкой удалью, Хэмптон – осторожностью. Никто не усомнился бы в храбрости этих двоих, но стиль их командования различался так же, как и их возраст, и Чарльз слышал, что их редкие встречи всегда проходили довольно холодно.

– Извините, полковник, но меня не было в лагере, когда вы за мной посылали. Капитану Баркеру была известна причина. Я искал лошадь.

– Нашли?

– К счастью, да.

– Очень хорошо. У меня совсем нет желания держать вас в запасе долго. – Хэмптон взял из стопки на столе какую-то бумагу. – Я позвал вас, чтобы решить одну дисциплинарную проблему. Сегодня днем один из молодых людей покинул лагерь без разрешения. Он исчез еще перед завтраком, через полчаса после утренней поверки. Задержали его в десяти милях отсюда, по чистой случайности. Просто один офицер узнал форму своего отряда, догнал молодого человека и спросил, куда тот направляется. И этот молодой идиот ответил честно: на конские состязания.

– Наверное, с кем-нибудь из Первого Виргинского? – нахмурился Чарльз.

– Именно. – Хэмптон пригладил костяшками пальцев пышные бакенбарды, которые были такими же темными, как и его волнистые волосы, и доходили до роскошных усов, сливаясь с ними. – Скачки назначены на завтра, причем в непосредственной близости от вражеских пикетов… не иначе, чтобы приправить забаву опасностью. – Полковник не скрывал своего презрения. – Этого солдата вернули под конвоем. Когда первый сержант Рейнольдс спросил, почему он сбежал без разрешения, тот ответил… – Хэмптон сверился с листком у себя на столе, – «Я просто хотел немного развлечься. В Первом Виргинском отчаянные ребята, и командир у них боевой. Они знают, что главный долг солдата – стоять до конца и пасть смертью храбрых». – Холодные серо-голубые глаза остановились на Чарльзе. – Конец цитаты.

– Я, кажется, догадываюсь, о ком вы говорите, полковник. – (Несколько недель назад этот же человек пытался убить солдата союзной армии, которого они захватили в плен.) – Грэмм?

– Верно. Рядовой Докинз Грэмм Третий. Молодой человек из богатой и весьма влиятельной семьи.

– И к тому же аристократ, от которых один геморрой, вы уж простите меня, полковник.

– Да, с ними действительно непросто. Они, конечно, храбрецы, но для военной службы непригодны. Пока непригодны. – Это уточнение явно говорило о его намерении изменить ситуацию. – Но какая глупость! – Он хлопнул по листу ладонью. – «Пасть смертью храбрых»! Может быть, Стюарт действительно этого хочет, но я предпочитаю победить и остаться в живых. Что касается Грэмма, то я имею все полномочия созвать военный трибунал. Но поскольку это ваш подчиненный, решение я оставляю за вами.

– Созывайте трибунал, – без колебаний откликнулся Чарльз. – Готов помочь вам в этом и лично участвовать.

– Я назначу вас председателем.

– А где Грэмм сейчас, сэр?

– В своей палатке. Под охраной.

– Пожалуй, я сам сообщу ему новость.

– Да, пожалуйста, сделайте это, – кивнул Хэмптон; лицо его оставалось бесстрастным, и только в глазах сверкал гнев. – Этот человек слишком часто привлекает мое внимание. Наказание должно стать уроком для всех. Макдауэлл вот-вот начнет наступление, и мы не сможем объединить наши силы и одолеть врага, если каждый солдат будет делать то, что ему вздумается и когда вздумается.

– Вы совершенно правы, полковник.

Хэмптон не имел специального военного образования, но эту часть учебников понимал хорошо. Выйдя от командира, Чарльз сразу направился к палатке Грэмма. Снаружи дежурил какой-то капрал; неподалеку старый сутулый слуга Грэмма начищал бронзовые накладки дорожного сундука.

– Капрал! – сказал Чарльз. – В следующие две минуты вы ничего не будете слышать и видеть.

– Да, сэр.

Внутри рядовой Докинз Грэмм Третий в вальяжной позе полулежал в окружении множества книг, которые он привез с собой в лагерь. На нем была просторная белая рубашка из тончайшего шелка, неуставного покроя, и он не поднялся, когда вошел офицер, хотя и бросил на Чарльза недовольный взгляд.

– Встать! – приказал Чарльз.

Грэмм с яростью отшвырнул в сторону тисненный золотом томик Кольриджа.

– Черта с два! – запальчиво воскликнул он. – Я был джентльменом до того, как записался в этот ваш проклятый отряд, и остаюсь им. И будь я проклят, если позволю обращаться с собой как с каким-нибудь черномазым рабом!

Чарльз схватил его за дорогую рубаху, и она порвалась, когда он одним рывком поднял Грэмма на ноги.

– А теперь послушайте меня, Грэмм. Я намерен созвать особый трибунал, в который полковник Хэмптон назначил меня пять минут назад, а потом сделать все, чтобы вы получили максимальное наказание – тридцать один день тяжелых работ. И вы их отработаете до последней минуты, если только раньше нам не придется выступить против янки – в таком случае вас накажут они, когда какой-нибудь удалец снесет вам голову, потому что вы слишком глупы, чтобы быть солдатом. Зато вы падете смертью храбрых.

Он толкнул Грэмма с такой силой, что молодой человек рухнул на книжную этажерку, отлетел в сторону и ударился о задний шест палатки. Стоя на одном колене и держась рукой за шест, рядовой с бешенством уставился на Чарльза.

– Нам следовало выбрать в капитаны джентльмена, – сказал он. – В следующий раз мы так и сделаем.

Кипя от гнева, Чарльз вышел из палатки.

– Прошу, джентльмены. Отличные горячие устрицы по-креольски. Зажарены до хруста и только для вас.

Все это было произнесено с такой подчеркнутой вежливостью, что граничило с насмешкой. Наклонившись вперед, раб Амбруаза Пелла Тоби протянул гостям серебряный поднос, на котором стояли закуски в маленьких фарфоровых блюдцах. Его заставили помогать нанятым слугам – двум бельгийцам весьма жуликоватого вида. Негру было около сорока; и в противоположность услужливой позе взгляд его выражал сдержанное негодование. По крайней мере, так показалось Чарльзу.

Для себя Чарльз уже давно называл такое поведение «Ай да Старина Джон». По его теории, чем искуснее раб умел притворяться, тем больше была вероятность, что он ненавидит своих хозяев. Нельзя сказать, чтобы Чарльз винил негров за их чувства; четыре года Вест-Пойнта и влияние людей, идеи которых отличались от привычных взглядов южан, во многом изменили его, и с тех пор его новые убеждения только укреплялись. Все рассуждения о защите рабства он теперь считал пустыми и к тому же вредными.

Большая полосатая палатка, принадлежавшая их гостеприимному хозяину, была наполнена светом свечей и звуками музыки – Амбруаз играл что-то из Моцарта на лучшей из своих двух флейт. Играл он хорошо. Одна сторона палатки была поднята и занавешена сеткой, которая служила хорошей защитой от ночных насекомых, но пропускала внутрь легкий прохладный ветерок. Чарльз, вымывшись и переодевшись в чистое, чувствовал себя лучше. Стычка с Грэммом изрядно подпортила ему настроение, поэтому неожиданная радость от пришедшей из Монт-Роял посылки была весьма кстати. Особенно тронула его надпись, выгравированная на лезвии сабли. Чарльз взглянул на изящные ножны с позолоченными ободками. Пусть этой сабле и недоставало практичности, которой так отличался клинок Хэмптона, сделанный в Колумбии, но для него это был самый лучший подарок.