Возле Сентервилла они наконец снова увидели огни – и огромное количество раненых вокруг себя. Какие-то добровольцы из Нью-Йорка, ехавшие на груженой подводе, заметили детей и предложили подвезти их до Фэрфакс-Кортхауса. Для взрослых у них места не было. Джордж очень серьезно поговорил с Уильямом, которому, как он знал, можно доверять, и, когда убедился, что мальчик понял, где они должны будут встретиться, вместе с Констанцией помог всем четверым детям забраться в повозку. Изабель что-то недовольно проворчала; Стэнли безучастно смотрел на луну.

Повозка уехала. Взрослые продолжили путь. За Сентервиллом на обочинах дороги они снова увидели солдат отступающей армии – кто-то спал, кто-то просто сидел на земле без движения, кто-то уже затих навсегда. Вид искаженных болью лиц, окровавленных конечностей и освещенных лунным светом глаз этих парней, слишком молодых, чтобы встретиться со смертью, постоянно напоминал Джорджу о Мексике и о горящем доме в Лихай-Стейшн.

Мысль о том, что тогда он даже представить себе не мог всей опасности, приносила мало утешения. На самом деле звон пожарных колоколов сообщил о гораздо более серьезном пожаре, который застал их врасплох. Все они оказались в капкане этой безрассудной войны. Крючкотворство одолевало честность. Разруха сменяла благоденствие. Страх убивал надежду. Ненависть хоронила согласие. Смерть отменяла жизнь. Этот пожар стал погребальным звоном по всему, что Мэйны и Хазарды хотели сохранить, и его нельзя было погасить так же быстро, как пожар в доме. Этот день и эта ночь показали Джорджу, что огонь уже не сдержать. Он вырвался на свободу.

– Стэнли! Не отставай!

Глаза пастуха начали слезиться от пыли и утомления. Луна расплывалась, сползая с неба бледными потеками. Вместо темной дороги Джордж видел перед собой солдата, стрелявшего в павшую лошадь. Что же с ними со всеми случилось? Неужели люди могли так чудовищно измениться? Этого он никак не мог понять.

– Изабель? Как ты? Ну же, идем. Ты должна держаться.

Всю ночь по городу носились слухи о разгроме федеральной армии. Елкана Бент, как и тысячи других людей, не мог спать. Он то заходил в какой-нибудь бар, то просто бродил по улицам, где молчаливые толпы ждали известий. Он молился, чтобы пришла весть о победе. Ничто другое его спасти не могло.

Около трех ночи он и полковник Элмсдейл из Нью-Гэмпшира, так ничего и не дождавшись, вернулись в пансион. Спал Бент плохо и слышал, как незадолго до рассвета начался дождь. Потом с улицы донеслись голоса. Он быстро оделся, вышел на крыльцо пансиона и увидел, что на лужайке возле соседнего дома сидят восемь или десять солдат. Еще трое, в заляпанных грязью мундирах, ломали изгородь, чтобы разжечь костер.

На крыльце показался зевающий Элмсдейл с коробкой сигар в руке.

– Паршивый видок у них, да? – сказал он, кивнув на солдат.

Бент почувствовал, как внутри нарастает паника.

Оба полковника быстро направились в сторону Пенсильвания-авеню. Мимо прошла офицерская лошадь, человек в седле спал. У дверей другого пансиона зуавы умоляли дать им что-нибудь поесть. Какой-то гражданский в белом костюме плелся под мелким дождем с несколькими солдатскими флягами и мушкетом. Сувениры с поля боя? Бент постарался сдержать дрожь.

На авеню они увидели санитарные повозки и людей, бродивших с убитым видом. Еще десятки просто спали в Президентском парке. Бент смотрел на окровавленные лица, руки, ноги… На какое-то время они с Элмсдейлом разделились, потом полковник догнал его.

– Это то, чего мы боялись, – сказал он. – Разгром. Я еще вечером это знал. Если бы Макдауэлл победил, президент разослал бы телеграммы во все газеты. Что ж… – Элмсдейл зажег сигару, прикрывая ее от дождя, – то же самое ожидает нас и на Западе.

Бент никогда не был религиозен, но накануне и он молился о победе Союза. Билеты до Кентукки уже были у них на руках. Теперь ему придется использовать свой. Если война продлится еще несколько месяцев, он может погибнуть в Кентукки, так и не явив миру свой бесценный талант.

Ему хотелось избежать такой бесславной судьбы, но он не знал как. Снова пойти к Диллсу он не осмеливался, боясь, что адвокат осуществит свою угрозу. О дезертирстве, которое бы навсегда поставило крест на его военной карьере, он даже не думал, поэтому не видел других возможностей, кроме как воспользоваться купленным билетом.

Ребенок внутри его кричал в тщетном протесте. Заметив странное выражение на лице своего спутника, Элмсдейл пробормотал какие-то извинения и снова отошел в сторону.

На следующий день после Манассаса рота Чарльза вместе со всем легионом разбила лагерь недалеко от штаба конфедератов у фермы Портичи. Это было довольно близко от поля сражения и меньше чем в миле от реки Булл-Ран, в порозовевшей воде которой все еще лежали мертвые тела с обеих сторон.

С наступлением сумерек Чарльз начал чистить Бедового. Чарльз был воодушевлен победой южан, но ужасно злился, что досадные обстоятельства не позволили ему принять участие в бою. В пятницу, возвращаясь из округа Фэрфакс, легион получил приказ выступить на подмогу Борегару. Однако железнодорожная линия Ричмонд – Фредериксберг – Потомак предоставила вагоны только для Хэмптона и его шестисот пехотинцев. Для кавалерии и артиллеристов транспорта не нашлось.

В утро битвы, после бесконечных задержек, Хэмптон наконец добрался до Манассаса, а его кавалерия все еще преодолевала сто тридцать миль извилистых дорог, переходя вброд Саут-Анну, Норт-Анну, Маттапони, Раппаханнок, Аквию, Оккоквен и множество безымянных речушек и ручьев. Несмотря на то что из-за двух мощных ливней им приходилось двигаться изнуряюще медленно, Чарльз за время пути сделал для себя одно важное открытие. Теперь он точно знал, что его люди не подведут, когда дойдет до дела; хотя они по-прежнему не хотели подчиняться дисциплине, но скакали как хорошо слаженный отряд. Большинство вполне прилично сидело в драгунском седле, пусть и не так безупречно, как легендарный Тёрнер Эшби.

У Чарльза так и не появилась возможность проверить свое новое ощущение – они прибыли на следующий день после победы. На месте они узнали, что полковник геройски отличился в прошедшем сражении и получил легкое ранение в голову, когда возглавил свою пехоту против уже смятой армии федералов. Это известие не слишком утешило юных джентльменов Чарльза, которым очень хотелось не только поучаствовать в такой отличной заварушке, но и поживиться трофеями в виде оружия и амуниции, которые в панике бросали удирающие янки. Чарльз вполне разделял чувства своих солдат и мысленно готовился к следующему сражению. Было уже совершенно очевидно, что одним дело не кончится.

Президент Дэвис лично прибыл из Ричмонда, чтобы поздравить отважных командиров, включая Хэмптона, которого Дэвис и Старина Бори навестили в его палатке. Однако к вечеру понедельника Чарльз, как и многие другие, уже слышал о недовольстве некоторых членов правительства, которые считали, что Борегар не воспользовался своей победой, а ведь мог бы дойти до Вашингтона и захватить его.

Такие советы не особо удивили Чарльза. Эти толстозадые бюрократы, которые в своих душных кабинетах только и делали, что брюзжали, не имели ни малейшего понятия о том, что такое война и каких невероятных усилий она требует и от людей, и от животных. Они даже близко не понимали, что солдат или лошадь, тратя огромную энергию, не могут сражаться с неослабевающей силой продолжительное время. Любое сражение было тяжкой работой, и даже для самой огромной храбрости, самой сильной воли и самого мужественного сердца неминуемо наступала усталость.