Юдифь бросила на мужа встревоженный взгляд, а у Купера внезапно пересохло во рту, и летний полдень вдруг показался очень холодным.

– Может, нам пора войти в дом и осмотреть нашу квартиру? – сказал он.

Когда Купер подходил к ступеням крыльца, идя рядом с женой, он улыбался, но вдруг поймал себя на том, что внимательно оглядывает улицу.

В тот же день в Вашингтоне, под проливным дождем, прошли похороны Старквезера. Похоронили его на маленьком частном кладбище, вдали от любопытных глаз и политического сброда.

С полей шляпы Елканы Бента капала вода, стекая на темно-синее пальто с короткой пелериной. Обычно Бент очень любил надевать это пальто – они вошли в моду в 1851 году с легкой руки французов. Бент считал, что такой покрой молодит его и хорошо скрывает полноту. Но в этот темный унылый день мысли о собственной внешности волновали его меньше всего.

Брезентовый навес защищал открытую могилу и окружавшую ее лужайку. На похороны собралось около пятидесяти человек. Бент стоял слишком далеко, чтобы узнать многих из них, – свою лошадь он привязал примерно в миле отсюда и дошел пешком до этого места за большим мраморным распятием, – но даже тех, кого он узнал, было достаточно, чтобы понять, насколько важным человеком был его отец. Сенатор от штата Огайо и влиятельный республиканец Бен Уэйд тоже пришел. Скотт прислал старшего офицера из штаба, а любитель черномазых Чейз – свою хорошенькую дочь. Президента представлял длинноволосый усач Леймон, близкий друг хозяина Белого дома.

Бент испытывал не столько горе, сколько негодование. Даже после смерти отец не подпускал его к себе. Ему хотелось стоять рядом со всеми, но он не осмелился.

С двух концов богато украшенного гроба стояли могильщики, замерев в ожидании, пока им велят поднять и опустить его в землю. Министр произносил речь, но Бент не слышал его из-за стука дождя по летней листве. На этом кладбище, густо заросшем деревьями, было темно, как в пещере. Темно, как у Бента на душе.

Утром, как сообщили газеты, над телом отца отслужили заупокойную службу в какой-то церкви в центре Вашингтона. Туда Бент тоже не мог пойти. Разумеется, все организовал адвокат Диллс, этот старый коротышка, который сейчас стоял возле самой могилы в окружении трех толстомордых типов, по виду явно не бедных.

Бент прятался за распятием, чтобы его не заметили. Он презирал Диллса, но совсем не хотел настраивать его против себя, по неосторожности показавшись адвокату на глаза. Именно через Диллса Хейворд Старквезер связывался со своим незаконнорожденным сыном и снабжал его деньгами. Именно к Диллсу Бент обращался в моменты крайней необходимости. Но виделись они только один раз, во всех остальных случаях все общение происходило письменно.

Министр торжественно поднял руку, и гроб медленно опустили в землю на длинных веревках. За всю свою взрослую жизнь Бент встречался с отцом лишь дважды. И на каждой встрече их разговор был неловким и перемежался длинными паузами. В памяти Бента отец остался красивым, сдержанным человеком, явно очень умным. Улыбки на его лице он не видел ни разу.

Когда гроб исчез из виду, дождь, похоже, добрался и до глаз Бента. Собравшиеся начали расходиться. Но почему Старквезер не захотел как следует узнать сына? Незаконные дети в нынешние времена уже не были таким уж большим грехом. Тогда почему? Бент ненавидел отца, которого теперь оплакивал, ненавидел за то, что слишком много вопросов осталось без ответа.

И первый из них: кто была его мать? Точно не давно умершая жена Старквезера – хотя бы это ему сообщил Диллс, не забыв строго предупредить, чтобы он больше никогда не задавал такого вопроса. Да как смеет этот адвокатишка так обращаться с ним? Как смел Старквезер скрывать от него правду?

На самом деле во время того единственного разговора с Диллсом адвокат объяснил ему, почему у Бента никогда не будет близких отношений с отцом. По его словам, те, кто платил Старквезеру, хотели, чтобы он жил в соответствии с высочайшими нравственными требованиями и никогда – ни словом, ни поступком – не привлекал к себе публичного внимания. Бент не поверил в это обтекаемое объяснение, подозревая, что у Старквезера имелись какие-то более простые и грубые причины для того, чтобы бросить сына. Законных детей у Старквезера не было. Возможно, он просто относился к категории тех самовлюбленных карьеристов, которым отцовство было только в тягость.

Бент судорожно вздохнул. Диллс, похоже, наблюдал за каменным крестом, разговаривая с тремя денежными мешками. Бент в испуге попятился, стараясь, чтобы монументальное сооружение оставалось между ним и могилой, и не заметил пьедестала, на котором стоял гранитный ангел с распростертыми крыльями. Споткнувшись о подножие пьедестала, Бент вскрикнул, но не упал, успев удержаться за мокрую каменную драпировку.

Заметил ли кто-нибудь? Может, Диллс?

Но никто не пошел в его сторону; он слышал лишь стук колес отъезжавших экипажей. Выровняв дыхание, Бент побрел к дереву, к которому привязал свою лошадь. Когда он опустился на нее всем своим весом, она нервно шагнула в сторону.

Вскоре, отъехав на безопасное расстояние, он пустил лошадь легким галопом по грязной дороге, проезжая мимо дозорных постов, выставленных вдоль территории Джорджтаунского университета, где стояли палатки Шестьдесят девятого Нью-Йоркского добровольческого полка. Бент продолжал страдать от своей потери, хотя страдание быстро вымещалось душившим его гневом. Черт бы побрал этого человека, и угораздило же его умереть именно сейчас! Но ведь кто-то все равно должен помешать его ссылке в Кентукки?

Хотя Бент плотно позавтракал, отчаяние привело его в бар отеля «Уиллард», где можно было перекусить в середине дня. Он подцепил вилкой остатки картофельного пюре, а потом аккуратно подобрал с тарелки куриную подливку корочкой хлеба, которую тоже отправил в рот. С самого детства еда была для него чем-то вроде наркотика.

Но сегодня она его не успокоила. Он продолжал обижаться на Старквезера. Ведь отец даже не дал ему свою фамилию, настояв, чтобы мальчик носил фамилию той семьи, которая его воспитывала.

Бенты были простыми, измученными тяжелой работой, почти неграмотными людьми и жили на небольшой ферме рядом с Богом забытой деревушкой Фелисити в округе Клермонт, штат Огайо. Фулмеру Бенту было сорок семь лет, когда ему привезли сына Старквезера. Сам Бент был в то время слишком мал и ничего этого не помнил. А может быть, просто изгнал из памяти – лишь немногие, самые неприятные картины тех лет напоминали ему о приемных родителях.

Миссис Бент, весьма специфическая женщина с бельмом на глазу, имела многочисленных родственников на другом берегу реки. Когда она не таскала Бента по своим родичам, то заставляла слушать Библию, которую читала вслух, или зловещим шепотом изводила его долгими нотациями о непристойности человеческого тела, грязных человеческих помыслах, отвратительных поступках и низких желаниях. Когда Бенту исполнилось тринадцать, она поймала его за обычным занятием взрослеющих подростков и избила веревкой так, что он кричал во все горло, а потом испачкал кровью все белье на кровати. Неудивительно, что Фулмер Бент старался как можно больше времени проводить вне дома. Это был молчаливый, замкнутый человек, единственным развлечением которого, похоже, было спаривание скота на его ферме.

Годы в Фелисити стали самыми мрачными за всю жизнь Бента, и не только потому, что он ненавидел приемных родителей, но еще и потому, что в пятнадцать лет узнал, что его родной отец живет в Вашингтоне и не желает его знать. До этого Бент считал, что его отцом был какой-нибудь из умерших родственников Бентов, который, возможно, опозорил семью; обычно супруги всегда уклонялись от расспросов мальчика.

Правду он узнал от Диллса, когда тот счел его уже достаточно взрослым для такого открытия, и, совершив долгий путь в экипаже, а потом на речном пароходе, приехал в Огайо. В тот солнечный летний день на ферме Диллс рассказал ему о Старквезере, предварительно позаботясь о том, чтобы никто не услышал их разговор. Адвокат говорил деликатно, даже ласково, но ему и в голову не пришло, как глубоко он ранил своего слушателя.