Извилистая дорога круто повернула на северо-восток, в сторону от огороженного пастбища. Чарльз снова перевел отряд на рысь, не обращая внимания на очередной легкомысленный вопрос Амбруаза, который, к несчастью, достался ему в помощники. Проклиная все на свете, он в который раз спрашивал себя, как можно сделать настоящую боевую единицу из этой кучки аристократов, которые обращались к своему командиру вот так запросто, по имени, презирали всех выпускников Вест-Пойнта, а то и вообще лезли в драку, если им почему-то не нравился приказ. Уже дважды, с тех пор как он прибыл в лагерь в округе Гановер, Чарльзу пришлось применить кулаки, чтобы добиться повиновения.

В добровольческом легионе Хэмптона его отряд, набранный из разных уголков Южной Каролины, был самым неудачным. Почти все остальные пешие или конные подразделения формировались в каком-нибудь одном округе, а то и вовсе в одном городе. Обычно тот, кто собирал их, и выигрывал выборы, на которых добровольцы избирали себе командира. Но в отряде Чарльза не было ни дружбы, ни духа товарищества, часто свойственных землякам; у него собрались парни из самых разных мест – и горных районов, и предгорий, и даже из его родных низин. Командовать столь разношерстной публикой должен был человек, имеющий не только безупречное происхождение, но и немалый опыт в военном деле. Амбруаз Пелл, конкурент Чарльза на выборах, отвечал лишь первому требованию, и Уэйд Хэмптон еще до голосования дал ясно понять, кого он предпочитает. Но даже при такой очевидной поддержке Чарльз победил с перевесом всего в два голоса и уже начинал жалеть, что обогнал Пелла.

Однако сейчас, когда в лицо дул легкий летний ветерок, а Чертовка вела себя смирно и послушно шла вперед, он подумал, что, возможно, надо просто больше внимания уделять дисциплине. Эта война до сих пор считалась всего лишь веселой забавой. Один из генералов янки, Бенджамин Батлер, уже был с легкостью разбит в жестокой схватке при Бетел-Чёрч. Столица янки, где теперь сидел новый президент, уроженец Запада, которого многие южнокаролинцы называли Гориллой, по слухам, превратилась в настоящую покинутую деревню, как ее описал Голдсмит[2]. А главной бедой четырех частей хэмптоновского легиона, похоже, были кишечные колики, ставшие следствием слишком долгих праздников в Ричмонде.

Все добровольцы подписали контракт на двенадцать месяцев, но никто из них всерьез не верил, что вся эта неразбериха между двумя правительствами продлится дольше девяноста дней. Вдыхая ароматы нагретой солнцем травы и конского пота, Чарльз, которому в этом году уже исполнилось двадцать пять, высокий, статный, загорелый до черноты, вообще с трудом верил, что идет война. Он даже не мог вспомнить то ощущение пустоты в животе, которое возникает при звуках выстрелов, хотя только в начале года ушел со своей техасской службы во Втором кавалерийском полку Соединенных Штатов. Он вернулся домой, чтобы служить Конфедерации.

– «От границы скакал Лохинвар молодой…»[3]

Чарльз улыбнулся, Амбруаз продолжал нараспев читать знаменитые строки, все остальные тут же к нему присоединились:

– «Всех коней был быстрей его конь боевой…»

Они, конечно, поддразнивали его, и ему не стоило позволять им горланить стихи, но он промолчал, вложив в это молчание свою отстраненность от них. Чарльз был всего на год-другой старше большинства своих подчиненных, но испытывал к ним нечто вроде родительского чувства.

– «Ты в любви благороден, в сраженье – герой, кто сравнится с тобой, Лохинвар молодой?»

Как все-таки южные мальчики любят Скотта! И еще, безусловно, женщины. Восторгаются рыцарским духом его книг, без конца перечитывают его романы и стихи. Быть может, такое странное преклонение перед старым сэром Вальтером и есть одна из причин этой, без сомнения, очень странной войны, которая даже толком еще не началась? Кузен Купер, взгляды которого всегда расходились с взглядами других членов семьи Мэйн, часто говорил, что Юг слишком много смотрит назад, вместо того чтобы сосредоточиться на сегодняшнем дне и обратить взор на Север, где огромные производства, вроде металлургического завода Хазардов, уже давно преобладают как во внешнем облике региона, так и на политической сцене. А привычку южан постоянно оглядываться назад и поклоняться воспетым Вальтером Скоттом рыцарям с плюмажем Купер считал вредной и опасной.

Внезапно впереди раздались два выстрела, сзади кто-то закричал. Чарльз резко обернулся и с облегчением увидел, что солдат, который кричал, по-прежнему сидит в седле и даже не ранен. Снова повернувшись вперед, он мысленно выругал себя за невнимательность и сосредоточился на густой ореховой роще справа от дороги. Пятна синего между деревьями подтвердили его догадку – мушкетный огонь велся именно оттуда.

Амбруаза и еще нескольких человек выстрелы только раззадорили.

– А давайте-ка поймаем этих бродяг! – крикнул кто-то в строю.

Вот идиот, подумал Чарльз, чувствуя холодок внутри. Теперь он рассмотрел в лесочке и лошадей и едва успел выкрикнуть приказ к атаке, как грянули новые выстрелы, почти заглушившие его крик.

Штурм был шумным и беспорядочным, зато весьма эффективным. Мелькавшие между деревьями синие пятна, яркие в солнечном свете, как птичье оперение, оказались бриджами полудюжины всадников вражеского патруля. Когда бравая кавалерия Чарльза с гиканьем ворвалась в рощу, янки в страхе помчались прочь.

Чарльз скакал первым, вскинув на изготовку свой двуствольный дробовик. Академия и Техас научили его, что хороший командир всегда должен быть впереди. И лучшим примером для подражания сейчас для него, конечно, стал создатель добровольческого легиона Уэйд Хэмптон, один из богатейших плантаторов Южной Каролины. Хэмптон был прирожденным солдатом и одним из тех редких людей, кому не нужен Вест-Пойнт, чтобы научиться военной премудрости.

Между стволами деревьев прозвучали редкие ответные выстрелы, пороховой дым сгустился. Отряд Чарльза рассредоточился; ребята вволю резвились, дразня отступавших врагов, уже едва видимых.

– Эй, янки! Куда так спешите?

– Постойте, давайте сразимся!

– Ладно, парни, не стоит на них время терять! – крикнул Амбруаз Пелл. – Жаль, наших ниггеров здесь нет, пустили бы их вдогонку.

Одиночный мушкетный выстрел из глубины рощи заглушил его последние слова. Чарльз инстинктивно пригнулся к шее Чертовки. Гнедая казалась испуганной, хотя, как и все лошади легиона, была приучена к звукам выстрелов и артиллерийского огня еще в Колумбии.

Пуля просвистела мимо. Сержант Петеркин Рейнольдс вскрикнул. Чарльз разрядил в деревья оба ствола и тут же услышал крик боли.

– Рейнольдс, как вы? – Он резко дернул поводья, разворачивая лошадь.

Бледный сержант с улыбкой поднял руку, и Чарльз увидел, что на рукаве его мундира кадетского серого цвета, рядом с манжетой, темнеет небольшое пятно крови.

Друзья Рейнольдса отнеслись к его ране менее легкомысленно.

– Эй, вы, чертовы портные и сапожники в седлах! – закричал один из них и галопом пронесся мимо Чарльза, не обращая внимания на его приказ остановиться.

В просвете между деревьями Чарльз увидел, как неуклюжий увалень из патруля федералов, пухлый светловолосый парень, тщетно пытается справиться со своей лошадью – грузным беспородным тяжеловозом, как и все другие в наспех собранной кавалерии северян. Парень нещадно бил ее пятками и ругался. По-немецки.

Немец оказался таким никудышным наездником, что разъяренный солдат, который промчался мимо Чарльза, без труда догнал его и вышиб из седла. Северянин рухнул на землю и подвывал, пока не освободил левый сапог из стремени.

Южнокаролинец выхватил сорокадюймовую обоюдоострую саблю весом в шесть фунтов – более крупную, чем в регулярных войсках; она была выкована в Колумбии по специальному заказу полковника Хэмптона, который экипировал легион на собственные деньги.