После завтрака Амбруаз прикатил из леса двуколку Августы, а Чарльз вынес на крыльцо ее саквояж. Пока он ставил саквояж в коляску, миссис Барклай надела желтую плетеную шляпку и завязала ее под подбородком.

– А вы не боитесь ехать дальше в одиночку? – спросил он.

– В этом саквояже пистолет. Я никогда не езжу без него.

Чарльз с радостью воспользовался возможностью взять ее за руку и помог ей сесть в коляску.

– Что ж, капитан, позвольте еще раз поблагодарить вас. Если по долгу службы вы когда-нибудь окажетесь во Фредериксберге, я буду рада вас видеть. Ферма Барклай всего в нескольких милях от города. Вам любой укажет дорогу. – Тут она опомнилась. – Разумеется, вас я тоже приглашаю, лейтенант Пелл.

– О, ну разумеется… я так и понял, – сказал тот, лукаво покосившись на друга.

– До свидания, капитан Мэйн.

– Немного поздновато, но, пожалуйста, зовите меня Чарльзом.

– Тогда и вы называйте меня просто Августой.

– Как-то слишком официально, – широко улыбнулся он. – Знаете, в Вест-Пойнте у нас у всех были прозвища. Что, если я буду называть вас просто Гус?

Он брякнул первое, что пришло в голову, как бывает, когда тебе кажется, что ты придумал что-то очень умное и вполне безобидное. Но Августа вдруг отпрянула, как будто коснулась чего-то горячего:

– Вообще-то, так меня всегда называл брат. Терпеть не могла это имя.

– Почему? Оно вам подходит. Гус может работать на своем поле, а вот Августа… сомневаюсь.

– «Сэр, я согласен, это так…»

– Что-что? – не понял Чарльз, но потом сообразил, что она снова цитирует уже ненавистного ему Поупа.

– «…поэт, как правило, дурак, – продолжала она с очаровательной улыбкой, которая не сулила ничего хорошего, – но сами вы пример: при этом дурак не может быть поэтом»[9]. Прощайте, капитан!

– Эй, постойте! – закричал он, но надежда на извинение погасла в тот же миг, когда коляска тронулась с места.

Августа хлестнула лошадь, и двуколка вылетела со двора, сразу повернув на юг. Стоявший на крыльце фермер подтолкнул жену локтем. Амбруаз подошел к Чарльзу с насмешливой улыбкой на губах:

– Ай-яй-яй, Чарли! Как же это ты так опростоволосился? А ведь у тебя с этой вдовушкой что-то такое намечалось, а? Хотя, конечно, бабенка выглядит не слишком привлекательно, когда вскапывает картофельные грядки или имеет ядовитый язычок или когда ее зовут Гус, если уж на то…

– Да заткнись ты, Амбруаз! Я ее больше никогда не увижу, так что зря стараешься. Она просто не понимает шуток, зато сама за словом в карман не лезет. Как и ее треклятый Поуп. Да ладно, черт с ними с обоими.

Он вскочил на Бедового, откозырял на прощание фермеру с женой и пустил коня диким галопом. Амбруазу пришлось придерживать кивер и то и дело пришпоривать свою гнедую, чтобы не потерять его из вида.

Минут через пять Чарльз немного поостыл и чуть натянул поводья, пуская коня шагом. Весь следующий час он снова и снова перебирал в уме все подробности своих разговоров с миссис Черт-бы-ее-побрал-надменной-вдовушкой Августой Барклай, которую по-прежнему считал дьявольски привлекательной, несмотря на их не слишком романтичное расставание. Ей не следовало так быстро накидываться на него в ответ на невинную оплошность. Она и сама была не без греха.

Ему очень бы хотелось увидеть ее снова, как-то уладить это досадное недоразумение. Но в ближайшее время, когда вот-вот должны были начаться бои, такой возможности точно не представится. Встреча с лейтенантом Прево снова возродила в нем веру в то, что войну все-таки можно вести по правилам благородства. И тогда, не исключено, что уже очень скоро, страсти улягутся, вся эта заварушка наконец закончится, и он обязательно встретится с молодой вдовой, которую, к несчастью, мысленно уже не мог называть иначе как Гус.

Тринадцатое июля выпало на субботу. У Констанции оставался еще день на сборы перед отъездом в Вашингтон.

Джордж уехал в начале недели, с явной неохотой. Накануне вечером он был сильно взволнован, беспокойно ходил по дому и наконец куда-то ушел. Вернулся он минут через десять, держа в руках несколько веточек горного лавра с холмов за Бельведером. Не сказав ни слова, он сунул ветки в саквояж, но Констанции и не нужны были объяснения.

Присматривать за домом оставалась Бретт. Все дела на заводе Джордж поручил Уотерспуну, а Юпитер Смит, как юрист, должен был продолжить работу по открытию нового банка в Лихай-Стейшн. Всем троим было велено мгновенно телеграфировать в случае крайней необходимости, поэтому Констанция не боялась, что важные дела будут пущены на самотек.

И все же в этот солнечный субботний день Констанция была раздражена. Слишком много вещей нужно было еще уложить, к тому же два ее лучших выходных платья, которые она не надевала уже с месяц, неожиданно оказались ей слишком тесны. Сама Констанция до сегодняшней примерки как-то не замечала этого, но, видимо, даже несмотря на войну, в последнее время вовсю наслаждалась жизнью и набрала лишний вес. Джордж, вечно занятый другими проблемами, не сказал ей об этом ни слова. Но теперь, стоя перед зеркалом, она ясно видела и заметно округлившийся живот, и располневшие бедра.

Позже тем же утром в комнату, где валялись груды вещей, робко вошла Бриджит. Констанция что-то недовольно бормотала, пытаясь запихнуть сложенную в несколько раз одежду в уже переполненный сундук.

– Миссис Хазард? Там… – Всегда веселая и дружелюбная, на этот раз девушка говорила испуганным шепотом и была необычно бледна. – Там… в кухне, вас спрашивают…

– Бога ради, Бриджит! Не беспокой меня из-за каких-то торговцев, когда я занята…

– Мэм, прошу вас… Это… это не торговец.

– А кто? У тебя такой вид, будто ты увидела самого Вельзевула!

Ответ прозвучал едва слышно:

– Это сестра мистера Хазарда…

Если не считать внезапной смерти Джорджа или кого-нибудь из детей, ничто не могло бы потрясти Констанцию сильнее, чем этот визит. Когда она бежала вниз по лестнице с развевающимися за спиной рыжими волосами, от ее обычного спокойствия не осталось и следа. Она была поражена такой наглостью, обескуражена, возмущена. Она просто отказывалась верить, что Вирджилия Хазард осмелилась вернуться в Бельведер. Да как эта женщина только посмела… после всего того, что сделала, опозорив свою семью и чуть не перессорив Хазардов и Мэйнов?

История Вирджилии была историей извращенной независимости. Став участницей аболиционистского движения, как и Констанция, которая даже организовала остановку Подпольной железной дороги[10] в старом сарае на территории завода Хазардов, Вирджилия очень скоро примкнула к его крайне правому крылу. Она появлялась на людях с чернокожими мужчинами, которые были не просто друзьями или помощниками в ее борьбе, но и любовниками.

Во время визита в Монт-Роял она, в ответ на гостеприимство семьи Мэйн, помогла бежать одному из их рабов. Потом они жили вместе как муж и жена в трущобах Филадельфии, в полной нищете, став изгоями для всего общества. Она подбила своего гражданского мужа принять участие в бандитском налете на Харперс-Ферри, который возглавлял печально известный Джон Браун – сторонник экстремистских взглядов, как и сама Вирджилия.

Она ненавидела все, что было связано с Югом и южанами, но, пожалуй, в полной мере проявила свою ненависть в тот день, когда Орри в неспокойные для страны времена приехал в Лихай-Стейшн, совершив опаснейшее путешествие, чтобы вернуть другу часть денег, вложенных в постройку корабля. Вирджилия созвала к Бельведеру толпу хулиганов, и лишь смелое поведение Джорджа, который вышел перед ними с ружьем в руках, спасло их гостя от расправы. Именно в эту ночь Джордж выгнал сестру из дома, велев никогда больше сюда не возвращаться.

И вот теперь она все-таки вернулась. Да она заслуживала просто…