– Точно не в Мэриленде. – Память Чарльза наконец выстроила нужную цепочку. – Вест-Пойнт?

– Бог мой, да! Вы?..

– Выпуск пятьдесят седьмого года.

– Меня отчислили как раз перед вашим выпуском. – Прево помолчал. – Пришлось пройти по Кентерберрийской дороге после первого же года. Не справился с учебой. Конечно, мне бы хотелось закончить курс… Мне нравилось там… Ладно, загадка разрешилась. Если вы не возражаете, мы бы хотели вернуться к цели нашего появления.

– Разумеется.

– Мы преследуем одну женщину. Контрабандистку. По нашим сведениям, она незаконно вывезла медикаменты из округа и направилась как раз сюда. Мы обыскиваем все дома вдоль этой дороги.

– Женщина-контрабандистка? – сдержанно рассмеялся Чарльз, надеясь, что получилось убедительно. – Сэкономьте время, лейтенант. Я здесь уже около часа и могу дать вам слово, что в этом доме таких точно нет.

Прево явно колебался. Револьверы всех янки из его отряда по-прежнему были направлены на Чарльза, и капрал старался больше остальных.

– Слово офицера и выпускника Академии, – смело добавил Чарльз, моля Бога, чтобы его небрежный тон придал убедительности тщательно подправленной истине.

Прошло несколько секунд. Прево вздохнул. «Не сработало, – подумал Чарльз. – И что они теперь…»

– Капитан Мэйн, я верю вашему слову и благодарю вас за помощь. Вы вели себя как настоящий джентльмен. Нам нужно проверить еще много мест, и вы сэкономили наше время.

Он сунул саблю в ножны, выкрикнул приказ, и отряд поскакал обратно к дороге, свернув на юг. Чарльз машинально поднял черпак с водой и прислонился к столбику крыльца, чувствуя, как подкосились ноги.

Он выждал не меньше десяти минут, на случай если солдаты вдруг вернутся, и лишь потом позвал Августу Барклай и свистнул Амбруазу, который прятался в лесу.

– Двуколку оставь там! Янки могут поехать обратно этой же дорогой.

– Похоже, ваше красноречие было убедительным, капитан, – сказала Августа, стряхивая с юбки опилки.

– Я им дал слово, что в доме нет никаких контрабандисток. – Он взглядом измерил расстояние между выкрашенным в белый цвет фермерским домом и дровяным сараем. – Промахнулся мимо откровенной лжи примерно на семь футов.

– Весьма разумно.

– Вы меня просто осчастливили своим комплиментом, мэм.

Чарльз не хотел язвить, но слова вырвались сами собой, когда наконец спало напряжение последних тридцати минут. Он отвернулся и быстро плеснул в лицо воды. Какого черта его должно волновать, что сказала или не сказала эта женщина?

Чья-то рука коснулась его плеча.

– Капитан?

– Да?

– Вы имеете право сердиться. Я наговорила лишнего недавно, и не раз. Вы действовали храбро, защищая меня. Я должна поблагодарить вас и извиниться.

– Ничего вы не должны, миссис Барклай. Это и моя война тоже. Вам бы лучше уйти в дом и сидеть там, пока не стемнеет.

Коротко кивнув, она на мгновение посмотрела ему прямо в глаза, и Чарльз вдруг ощутил сильное и незнакомое волнение, смутившее и встревожившее его.

Около четырех он поил Бедового и гнедую Амбруаза, когда шум и пыль с дороги дали знать о приближении северян. Отряд Прево несся мимо. Лейтенант помахал Чарльзу. Чарльз махнул в ответ. Вскоре синие мундиры скрылись из виду.

Фермер с женой пригласили кавалеристов остаться на ужин. Они согласились тем более охотно, что Августа Барклай поддержала приглашение. Чарльз умылся; солнце уже зашло, и дневная жара начала спадать. Свежий ветерок влетал в открытые окна, когда все сели за простой, но вкусный ужин – копченый окорок с картофелем и белой фасолью.

Чарльз украдкой посматривал на Августу, которая сидела напротив, чуть скрытая от него настольной лампой. Теперь она скромно опускала глаза, как и подобает приличной девушке из приличной южной семьи. Южанки нарочно взращивали в себе хрупкую, нежную женственность, привлекавшую к ним больше поклонников; некоторые особы, самым ярким примером которых Чарльз считал Эштон, даже беззастенчиво изображали из себя скромниц, чтобы убедить других в своей добродетельности. Но эта светловолосая женщина никогда не стала бы притворяться. Она была слишком прямолинейна. Слишком крепко сложена для жеманства и манерных вздохов. Чарльз даже вдруг подумал: какой же у нее размер ноги? По общепризнанному мнению, девушка с большими ступнями не могла занять достойное место в обществе и составить себе хорошую партию.

Смущенно пытаясь завязать разговор, старик-фермер обратился к Амбруазу:

– Отличная у вас лошадь.

– Да, сэр. Южнокаролинские верховые лошади – лучшие в мире.

– Только не скажите так при каком-нибудь виргинце, – повернулась к нему Августа.

– Аминь, – усмехнулся Чарльз. – У меня такое чувство, что в этой части страны есть люди, которые думают, будто лошадь изобрели в Виргинии.

– Мы очень гордимся такими людьми, как Тёрнер Эшби и полковник Стюарт, – сказала жена фермера, передавая фасоль, и это были ее единственные слова за весь вечер.

– А я согласен с Чарли, – заявил Амбруаз, дожевывая вторую картофелину. – Виргинцы отлично умеют заставить любого почувствовать себя ничтожеством – одним только словом или даже взглядом.

– Я знаю таких, – улыбнулась Августа. – Но, как сказал один поэт, лейтенант, ошибаются люди, а прощают боги.

– Вам нравится Шекспир? – спросил Чарльз.

– Да, только я имела в виду Александра Поупа, британского поэта эпохи классицизма, известного в том числе своими сатирическими стихами. Его я люблю больше остальных.

– О… – Стыдясь своего невежества, Чарльз ткнул вилкой в ломоть окорока. – Вечно путаю этих двоих. Боюсь, я не слишком большой знаток поэзии.

– У меня есть почти все его сочинения, – сказала Августа. – Он обладал поразительным остроумием, хотя в его стихах чувствуется и огромная печаль. Представьте себе, ростом он был всего четыре фута и шесть дюймов, да к тому же горбун. Современники называли его луком, натянутым для стрельбы. Он знал, что такое страдания, но умел отвергать боль, насмехаясь над ней.

– Понимаю… – задумчиво пробормотал Чарльз в наступившей тишине.

Он знал о Поупе только понаслышке, но теперь ему казалось, что поэт помог ему лучше узнать эту женщину. Какую же боль скрывала ее ирония?

Тучная фермерша принесла грушевый пирог и кофе, пока ее муж спрашивал Августу, как и когда хинин нужно доставить в Ричмонд.

– Утром за ним приедет человек, – ответила она.

– Я приготовила вам постель в свободной комнате! – крикнула из кухни хозяйка. – Капитан, может, вы с лейтенантом тоже останетесь переночевать? Я могу положить тюфяки на полу в гостиной.

Августа повернулась к Чарльзу. Ее лицо, наполовину скрытое лампой, казалось, выражало ожидание. Или Чарльзу это лишь померещилось?

Он разрывался между чувством долга и собственным желанием. Амбруаз ждал решения старшего по званию, но наконец не выдержал и заявил:

– Я бы с удовольствием хорошенько выспался. Особенно если мне позволят поупражняться на том прекрасном мелодионе, который я видел в гостиной.

– Ну конечно! – воскликнул явно довольный фермер.

– Хорошо, – кивнул Чарльз. – Остаемся.

Сдержанная улыбка Августы казалась искренней.

Жена фермера принесла глиняный кувшин превосходного домашнего кальвадоса. Чарльз налил немного себе и Августе. Они сидели в креслах, пока Амбруаз изучал клавиши старой гармоники. Уже вскоре он заиграл бравурную мелодию.

– Вы хорошо играете, – заметила Августа. – Мне нравится мелодия, только я ее не узнаю.

– «Земля Дикси». Это народная песня.

– Ее играли по всему Северу, когда Эйб прошлой осенью выставил себя на выборы, – добавил фермер. – Республиканцы под нее маршировали.

– Может, и так, – согласился Амбруаз, – только янки потеряют ее так же быстро, как проиграют эту войну. Сейчас вокруг Ричмонда «Дикси» звучит в каждом гарнизоне. – Он снова заиграл.

– Расскажите немного о себе, капитан Мэйн, – попросила Августа.