Тигр толкнул его, и Чарльз упал, ударившись головой о камень.

– Караульный! – вопил Амбруаз. – Караульный!

Чарльз вполне мог и не дождаться помощи – он слишком хорошо разглядел грабителя, и тому было выгоднее не оставлять его в живых.

Зуав встал двумя коленями ему на грудь. У него было круглое курносое лицо с загнутыми усами. Пахло от него луком и грязью.

– Ах ты, хлыщ каролинский! – прорычал он, сжимая нож двумя ладонями и направляя острие на горло Чарльза.

Чарльз в отчаянии сцепил руки под его запястьями и попытался отвести удар. Черт, до чего же силен этот мерзавец! Зуав передвинул одно колено на пах Чарльзу и надавил изо всей силы. Почти ослепнув от пота и боли, Чарльз едва видел нож, который был уже в трех дюймах от его подбородка.

В двух дюймах… В одном…

– Боже… – застонал Чарльз, и на глазах его выступили слезы – колено давило все сильнее.

Еще мгновение – и ему перережут горло. Чарльз снова попытался оттолкнуть руку с ножом – теперь уже одной рукой, потому что если поднять вторую…

Он чуть шевельнул левой рукой. Нож продолжал опускаться. И тогда Чарльз нащупал волосы зуава и с силой дернул за них. От неожиданности грабитель громко вскрикнул и ослабил хватку. Вспотевшие пальцы выпустили нож, и, падая, он слегка оцарапал Чарльзу ребра слева. Когда вор попытался встать, Чарльз схватил нож и вонзил лезвие ему в бедро на три дюйма.

Зуав закричал еще громче. Потом быстро перевернулся, вскочил и кинулся в заросли бурьяна за последней палаткой; нож так и торчал из его нарядных полосатых шаровар.

– Капитан Мэйн, вы как, в порядке?

Вставая, Чарльз кивнул рядовому, который первым добежал до него; остальные уже высыпали из палаток и тоже спешили к ним. Из бурьяна доносились громкие стоны и чертыхания.

– Отведите его в лазарет, пусть врачи заштопают ему ногу. Да, и на вторую пусть наденут цепь, а то сбежит до того, как пойдет под трибунал.

– А что он сделал, сэр? – спросил рядовой.

Чарльз запястьем отер с лица кровь.

– Пытался украсть мою саблю.

«Никакого кодекса чести у этих новобранцев, – с горечью подумал Чарльз. – Может, я просто дурак, что надеюсь на войну по правилам?» Он подобрал с земли саблю в ножнах там, где она упала, и, прихрамывая, пошел к своей палатке.

Амбруаз уже окончательно проснулся, был очень возбужден и явно хотел поговорить о том, что случилось. Однако Чарльзу было не до разговоров. Продолжая прижимать к носу обрывок тряпки, он дождался, когда остановится кровь, а потом сказал, что очень устал и ляжет спать. Но не успел он уснуть, как снова вскочил от какого-то шума.

– Да что же это такое, в самом деле? – возмутился он.

Причина шума проявилась быстро. Снаружи нестройный хор мужских голосов распевал «Скачки в Кэмптоне», да так громко, что их можно было услышать в Ричмонде.

– Это серенада в твою честь, Чарли, – прошептал Амбруаз. – Твои ребята. Если не выйдешь и не послушаешь, они обидятся.

Не ожидая ничего хорошего и едва живой от усталости, Чарльз неохотно вышел из палатки и сам поразился, насколько потрясла его та дань уважения, которую пришли выразить его солдаты. Ветер с побережья развеял туман, на небе показалась луна, и он отчетливо видел лица людей, стоявших перед ним. Должно быть, они услышали о происшествии и теперь чествовали своего командира традиционным способом.

Некоторые из них, мысленно уточнил Чарльз; он насчитал одиннадцать человек.

Амбруаз приплясывал, как мальчишка, аккомпанируя певцам на флейте. Чарльз сказал ему, обернувшись через плечо:

– За серенаду обычно положена награда. Достанешь наш личный запас виски?

– С радостью, Чарли! Конечно достану.

Его подчиненные наконец-то признали его. Что ж, пока это продолжается, он может хотя бы получить удовольствие.

Джордж приехал в Вашингтон в понедельник, первого июля. Поселившись в отеле, он нанял экипаж и отправился в район огромных домов, стоявших далеко друг от друга на больших участках земли. Кучер показал ему резиденцию Маленького Гиганта, где тот жил так недолго. Стивен Дуглас умер в июне, до последних дней поддерживая президента, соперником которого он был всего год назад, когда тоже выставлял свою кандидатуру.

Свободного жилья в Вашингтоне почти не осталось. Стэнли и Изабель просто повезло, когда они случайно услышали об одной вдове со слабым здоровьем, которая больше не могла жить одна. Она переехала к родственнице, а Стэнли подписал договор о годовой аренде ее дома. Об этом он сообщил в своем недавнем письме, чопорный тон которого заставил Джорджа предположить, что оно написано по настоянию Кэмерона – вероятно, чтобы сохранить в его ведомстве благоприятную атмосферу. «С какой стати этот старый бандит вмешивается?» – с раздражением подумал Джордж. И все же письмо, где был указан адрес, требовало какого-то отклика, то есть обязательного визита, столь же привлекательного, как осуждение на казнь.

– Неплохой домик, – сказал кучер, когда они подъехали.

«Неплохой домик» Стэнли оказался шикарным особняком, как и все дома поблизости.

Дворецкий сообщил Джорджу, что мистер и миссис Хазард уехали в Новую Англию. Держался он высокомерно и даже чуть снисходительно. Наверное, берет пример с Изабель, подумал Джордж с веселым раздражением.

В холле он заметил нераспакованные ящики. Очевидно, семья Стэнли переехала сюда совсем недавно. Джордж оставил слуге свою карточку и снова сел в карету. Приезжать во второй раз не было необходимости – во всяком случае, в ближайшее время.

Обедая в ресторане отеля, Джордж случайно услышал разговор о старом генерале Паттерсоне, который, по слухам, собирался выступить из Харперс-Ферри в долину Шенандоа. В своем номере Джордж попытался прочитать последний номер «Сайнтифик Америкэн», но не смог сосредоточиться. Он нервничал из-за встречи, назначенной на завтрашнее утро.

В половине десятого он подъехал к пятиэтажному зданию Уиндер-билдинг на углу Семнадцатой улицы, напротив Президентского парка. Кирпичные стены были покрыты новой штукатуркой, на втором этаже появился балкон с кованой решеткой. Разглядывая новшества, Джордж решил, что им недостает стиля. Он не мог производить все железные изделия в Америке, но ему часто этого хотелось.

Он прошел мимо караульных, охранявших кабинеты важных правительственных чиновников; генерал Скотт был одним из них. Войти в это здание было все равно что нырнуть в море в солнечный день. Поднимаясь по темной железной лестнице, Джордж отметил дурное состояние деревянных панелей на стенах и облупившуюся краску.

Все скамейки второго этажа были заняты людьми в штатском, которые держали в руках пухлые папки или рулоны чертежей. С некими загадочными поручениями от двери к двери сновали служащие в форме или в гражданской одежде. Джордж остановил какого-то капитана, и тот указал ему нужную дверь, за которой оказалось просторное помещение с каменным полом, где царил ужасный беспорядок. За столами, выстроенными в длинные ряды, сидели люди; одни что-то вдохновенно писали, другие с серьезным видом перекладывали бумаги. Два лейтенанта спорили о глиняных моделях пушек.

Им с Уотерспуном все-таки удалось найти ошибку в процедуре отливки, да и создание банка продвигалось вполне гладко, поэтому Джордж приехал сюда с чистой совестью, хотя в какой-то момент испытал острое желание сбежать.

К нему подошел офицер средних лет, излучавший важность:

– Хазард? – (Джордж ответил утвердительно.) – Начальника артиллерийского управления пока нет. Я капитан Менадье. Вам придется немного подождать, можете присесть пока здесь, рядом со столом полковника Рипли. К сожалению, у меня нет времени, чтобы поговорить с вами. Я служу в этом управлении пятнадцать лет и ни разу не успевал вовремя подготовить все документы. Документы – проклятие Вашингтона.

Капитан отошел, переваливаясь с ноги на ногу, и начал что-то сосредоточенно искать в бумажных горах, украшавших его стол. Кто-то говорил Джорджу, что Менадье тоже выпускник Академии, но хотя и считалось, что вестпойнтовцы навсегда сохраняют верность кадетскому братству, для этого человека он был рад сделать исключение.