– Это может означать и живость, а может и дурной характер.

– Слушайте, я не выяснял. – Фермер наклонился в сторону и смачно сплюнул в заросли сорняков. – Так нужен он вам или нет?

– Наденьте на него недоуздок и приведите сюда, – ответил Чарльз, отстегивая шпоры.

Фермер ушел в загон, и Чарльз наблюдал за тем, как Бедовый дважды попытался укусить хозяина, пока недоуздок не оказался на месте, после чего серый послушно пошел за фермером к изгороди.

Чарльз подошел к гнедой Амбруаза Пелла и достал из седельной сумки ружье.

– Эй, вы что это задумали? – спросил встревоженный фермер.

– Хочу прокатиться на нем немножко.

– Без седла? Без попоны? Это где ж вы такому научились?

– В Техасе. – Старик уже надоел Чарльзу до смерти, и он не удержался от зловещей ухмылки. – В те свободные часы, когда не убивал команчей.

– Убивал… А, понимаю. Ладно. Но дробовик…

– Если он не испугается шума, он мне подходит. Подведите его ближе к изгороди! – рявкнул он так, словно отдавал приказ своим солдатам, и фермер мгновенно стал более сговорчивым.

Чарльз забрался на изгородь и как можно мягче соскользнул с нее на мерина. Ремень недоуздка он обернул вокруг правой руки, уже чувствуя сопротивление серого. Потом поднял дробовик и выстрелил из обоих стволов. Грохот прокатился к невидимым горам. Серый не встал на дыбы, но помчался прямо к изгороди на дальней стороне выгона.

Чарльз судорожно сглотнул и почувствовал, как с него сдуло шляпу. Капли дождя разбивались о лицо. Ладно, подумал он, покажи мне, чего больше в твоем имени – хорошего или плохого.

Изгородь стремительно приближалась. «Если он не прыгнет, я сломаю себе шею…» Но конь прыгнул; его светлая грива взметнулась над длинной изящной линией шеи, когда он в безупречном плавном полете перемахнул через изгородь, даже не коснувшись верхних жердей.

Чарльз засмеялся и похлопал коня по шее. Серый понесся дальше во всю прыть; всего несколько раз в жизни Чарльзу доводилось скакать таким стремительным галопом. Не замедляя бега, конь промчался по травянистому полю, влетел в небольшую рощицу, и всаднику пришлось то и дело наклоняться, чтобы не наткнуться на низкие ветви деревьев, выскочил на склон пологого холма, к холодному ручью, где взметнувшаяся от его копыт вода окатила Чарльза с ног до головы, завершив то, что уже начал дождь. Чарльз неожиданно подумал, что это не он испытывает серого, а серый проверяет его на прочность.

Он снова засмеялся и вдруг подумал, что этот маленький неказистый конь с неправильной мастью вполне может оказаться совершенно незаменимым в настоящем бою.

– Я беру его, – сказал он, подъехав назад к изгороди, и потянулся за бумажником. – Вы сказали, сто…

– Ну, пока вы там с ним резвились, я решил, что меньше чем за полторы сотни не отдам.

– Вы запросили цену в сто долларов, столько и получите. – Чарльз положил руку на приклад ружья. – Спорить я не собираюсь. Вы ведь нас знаете, кавалеристов, – сплошь воры и убийцы.

Он усмехнулся. Сделка была завершена без дальнейших переговоров.

– Чарли, тебя надули! – заявил Амбруаз через пять минут после возвращения Чарльза в гарнизон. – Любой дурак сразу поймет, что в этой лошаденке нет ничего хорошего!

– Ну, внешность бывает обманчива, Амбруаз. – Чарльз провел рукой по слегка изогнутому носу Бедового; мерин решительно ткнул мордой в его ладонь. – Кроме того, мне кажется, я ему понравился.

– Да, но масть! Теперь все будут принимать тебя за какого-нибудь трубача, а не за джентльмена!

– А я и не джентльмен. С тех пор как мне исполнилось семь, я оставил попытки им стать. Спасибо, что одолжил мне лошадь. Пойду накормлю и напою своего.

– Пусть это сделает мой ниггер.

– Тоби твой слуга – не мой. И потом, еще со времен Академии у меня появилось это странное убеждение, что кавалерист должен сам заботиться о своей лошади. Это, как говорится, его второе «я».

– Чувствую неодобрение, – проворчал Амбруаз. – Что плохого в том, чтобы взять с собой в гарнизон раба?

– Ничего… пока не начнутся сражения. Никто не будет драться за тебя.

Амбруаз сердито засопел. Несколько секунд он молчал, потом буркнул:

– Кстати, тебя хотел видеть Хэмптон.

– Зачем это? – нахмурился Чарльз.

– Не знаю. Мне он не докладывал. Может, я для него недостаточно профессионален. Черт, так ведь я этого и не отрицаю! Я подписал контракт просто потому, что люблю ездить верхом и ненавижу янки… а еще потому, что не хочу, чтобы однажды вечером на мой порог подбросили узел с нижними юбками в знак того, что я уклоняюсь от службы. Записавшись в кавалерию, я надеялся завоевать уважение друзей, а вместо этого потерял его. – Амбруаз вздохнул. – Ты помнишь, что мы сегодня ужинаем с нашим дорогим князьком?

– Спасибо, что напомнил. Я и забыл.

– Скажи Хэмптону, чтобы не задерживал тебя, потому что его сиятельство ждет от нас пунктуальности.

Чарльз улыбнулся, уводя Бедового. «Истинная правда, – подумал он, – в этой армии вечеринки всегда важнее службы. Надо будет обязательно поговорить об этом с полковником».

Несмотря на то что гарнизон Хэмптона считался образцовым, его тоже не миновали все неприятные стороны походной жизни. Пока Чарльз сорок минут шел до штабной палатки, он то и дело натыкался на приметы человеческой жизнедеятельности, оставленные прямо на земле, хотя для этого вырывались специальные ямы. Запах стоял просто нестерпимый, тем более что к вечеру ветер совсем стих.

Видел он и парочку рядовых, накачавшихся до бесчувствия каким-то дешевым пойлом, которое, как и во всех других гарнизонах – образцовых и не очень, – продавал маркитант в своей палатке. Видел трех дамочек в кричащих нарядах, которые явно не были ни офицерскими женами, ни прачками. Чарльз месяцами не спал с женщиной, но иметь дело с красотками вроде этих был пока не готов – в лагере слишком часто слышались жалобы на подхваченную болезнь.

В отличие от бойкой торговли маркитанта, у седобородого книгоноши дела шли совсем плохо. Так и не дождавшись ни единого покупателя, он сиротливо сидел на земле, прислонившись к колесу своей повозки, и читал какую-то из своих книг. Одну из тех Библий, которые продавал? Нет. Чарльз пригляделся повнимательнее. Это была тонкая брошюрка вроде «Напутственного слова матери своему сыночку-солдату» – скучного восьмистраничного нравоучения в форме письма. Подобные сочинения отлично продавались в армии, хотя большинство хоть немного образованных легионеров насмехались над ними.

Он прошел мимо двух юных джентльменов, откозырявших ему с такой небрежностью, которую вполне можно было счесть оскорбительной. Не успел Чарльз ответить на приветствие, как они уже вернулись к прерванному спору о том, сколько будет стоить подмениться в карауле, если стоять там совсем не хочется. Обычно цена составляла двадцать пять центов.

Еще одним неприятным зрелищем стала санитарная палатка. После дождя внутри было слишком душно и сыро, поэтому боковые стенки палатки подняли. Внутри лежали те, кого уже скосила эта война, на которой не прозвучало ни единого выстрела. Болезнь настигала везде; плохая вода выворачивала кишки, вызывая дикие боли; пилюли опия приносили мало облегчения. Хотя Чарльз переболел дизентерией в Техасе, это не помешало ему еще неделю проболеть ею в Виргинии. А теперь в армии началась новая эпидемия: корь.

Чарльз совсем не стремился в бой – более того, мысль об этом была ему даже отвратительна, – но когда через сорок минут он подходил к штабной палатке, он уже не мог отрицать, что его тошнит от гарнизонной жизни. К тому же очень скоро его невольное желание сменить бивуак на поле сражение могло исполниться. Наступление армии генерала Паттерсона вынудило Джо Джонстона, у которого было почти втрое меньше людей, отступить из Харперс-Ферри, а теперь прошел слух, что Макдауэлл должен вот-вот бросить по крайней мере тридцать тысяч человек к стратегически важному железнодорожному узлу Манассас.